– Проклятая гроза! Одни помехи…
– Я же говорил, что сейчас надежнее таскать с собой телефоны и катушку с проводом…
Еще один дружеский жест с неба! Рации не работают, а телекамеры, чьи злобные красные глазки горят в углублениях шлемов, передают в диспетчерскую только мельтешение черных и белых частиц. Прижав руки к груди, Оскар жалобно прогнусавил:
– Господа, неужели вы нас заберете?! – одновременно он бросал косые взгляды на коробочку, в окошечке которой появились буквы «PAR». Он не собирался убивать, вполне возможно, ни в чем не повинных людей, отцов семейств и кормильцев, только парализовать. Рихард, о котором Оскар успел забыть, с безразличным видом подпирал стойку, держащую тент, однако кулаки его были сжаты.
– Заберем, голубчик! – сурово и недобро сказал один полицейский. – Сейчас должен подъехать патруль – ему вас и сдадим.
– Скоро встретишься с теми нашими парнями, которых ты уложил! – добавил другой.
– Черт!! Комары, что ли?! – воскликнул первый, ожесточенно потирая руку.
– Это в такой-то дождь? – удивился второй и тут же хлопнул себя по щеке. – Да это не комар!
Он поднес к глазам сжатые щепотью пальцы и близоруко сощурился. Глаза еще успели расшириться, когда разглядели раздавленную стрелку, но рука, сжимавшая автомат, уже не слушалась. Полицейские, словно куклы, повалились на мокрый тротуар. Схватив пистолеты, бывшие пленники со всех ног бросились к вокзалу. Вместе с ними, невидимая, но почти осязаемая, бежала Удача. С ними она забралась по толстым балкам на стену огромного павильона, накрывающего платформу, с ними спрыгнула на вагон уходящего поезда, с ними слезла в Кледеринге. Дважды полиция останавливала поезд и проверяла пассажиров всех трех вагонов, но ни разу они не удосужились заглянуть наверх. Злые, голодные, как звери, в расползающихся от непрерывной четырехчасовой сырости плащах, грязные по уши, но все-таки живые и невредимые, беглецы достигли ночлежки в полной темноте. Вода была под ногами, вода была в небе, вода была между небом и землей. Последние десятки метров пути давались тяжелее всех остальных. Останки улицы стали грязным месивом с выпуклой серединой и громадными грязными лужами по краям. В одну из них, поскользнувшись, Рихард погрузился по колено. Пока он карабкался назад, Оскар вдруг из последних сил расхохотался. Таким жалким своего компаньона он не видел еще ни разу.
– И се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Бо-жия, который сходил, как голубь, и ниспускался на него, – громко процитировал он. Рихард ответил злющим взглядом.
– Какой голубь, придурок? Ты совсем свихнулся, да?
– Боже мой, как можешь ты злиться в такой день!! Мы должны были быть мертвыми по крайне мере два раза, но, несмотря ни на что, продолжаем жить!!! Дух Божий и вправду спустился на нас и охранил от беды!!
– Ну вот, ко всем прочим глюкам у тебя прибавилось религиозное помешательство.
– Дай лучше руку, а то так и будешь сучить ногами в грязи, Фома-Ни-Во-Что-Не-Верующий!
Даже внутри ночлежки вода капала с крыши и собиралась в лужи.
– Как я рад! – прошептал Рихард, привалившись к стене около родной двери. – Сейчас я боюсь только одного: откроем дверь, а там на кровати мерзкая мокрая лужа!
Оскар с содроганием: посмотрел на приятеля: жалкая, вымокшая до последней нитки фигура, облепленная остатками расползшегося плаща, осунувшееся лицо с кругами под глазами, струи воды, разбегающиеся от порванных ботинок. Потом он еще раз содрогнулся, осознав, что сам выглядит нисколько не лучше. Как бы им не заболеть после таких неблагоприятных для здоровья прогулок.
Едва зайдя в комнату, Рихард, как был в мокрой одежде и ботинках, рухнул на кровать, отчего та жалобно заскрипела.
– Да ты же мокрее самой воды!! – возмутился Оскар, но его возглас остался без внимания. Сильно сдал за сегодня этот здоровый парень. Не выдержал стольких испытаний сразу. В задумчивости – он сравнивал себя в молодости с теперешним Хотцендорфером – Оскар оторвал от пиджака неприятно пахнущие остатки плаща. Капюшон оказался более прочным и даже сохранил форму. Пиджак, в принципе, был непромокаемым, однако вода налилась за шиворот, на грудь и живот, что было не только неприятно, но и опасно для здоровья. Оскар быстро разделся и протер тело кремом, извлеченным из коробочки на поясе. При взгляде на эту коробочку Энквист не удержался и громко застонал от горя: он сунул коробочку с целлулоидными стрелками в карман плаща, а тот расползся, и коробка сгинула где-то в луже. Как жаль! Часы жалостливо, как умирающий попугай, повторяли, что сегодня их хозяин схлопотал еще немного радиоактивного облучения. Бог с ним, сколько его уже было! Немного больше, немного меньше… хотя таблетку надо скушать. Когда Рихард, так и не пошевелившийся, был раздет и вытерт, а мокрые вещи приколоты к стенам небольшими толстыми иголками (такие уличные хулиганы вставляют во время драк в специальные гнезда на перчатках, там, где находятся ударные суставы-казанки), Энквист облачился в хлопчатое трико и немного поиграл в Шерлока Холмса. В углу, где не ступали его мокрые ноги и стояла сумка, на полу еле виднелись следы подошв. Какой-то прохвост забрался в комнату во время их отсутствия, скорее всего, перемахнув через стену, ведь потолков в ночлежке не было, и пытался украсть сумку. Приглядевшись внимательнее, Оскар увидел на тонком слое пыли смазанный силуэт упавшего тела, оставленный ворюгой после того, как тот получил шокирующий электрический удар. Чуть поодаль обнаружился второй след падения – то ли вор попался очень глупый и ему не хватило одного раза, то ли у пего был напарник. Оскар с удовольствием представил грязных субъектов с низкими лбами, которые по очереди тянут волосатые лапы к его добру и тут же валятся с глухим стуком на пол под салют из маленьких голубых искр. Не переставая улыбаться, Оскар пошарил в сумке в надежде обнаружить что-то съестное. Увы, самой съедобной вещью оказалась «шоколадка», которая могла взорвать полночлежки. Сверху она напоминала настоящую, даже пахла настоящим ванильным шоколадом. Кроме того, ее можно было взаправду съесть, чтобы полиция не получила вещественных доказательств, и после этого не умереть от несварения желудка. Только голод эта вещица утолять не могла.
– Эй, развалюха!! – голодный Оскар больно ткнул неподвижно лежащего на кровати товарища. – Под тобой большая лужа. Что бы это значило?
Ответом было только неразборчивое глухое ворчание.
– Ладно, не возмущайся! У тебя есть что-нибудь съедобное? Рихард со стоном перевалился на спину и тяжело вздохнул:
– Пошарь… Где-то были кожаные ножны для тесака – можешь их сварить!
– Я серьезно спрашиваю.
Стенающий, как кающаяся Мария Магдалена, немец с трудом принял вертикальное положение. Через несколько минут они сосали из тюбиков с крикливыми надписями «Астронаутикус» концентрированную пищу с тошнотворным вкусом.
– Что будем делать теперь? – прокашлявшись, спросил Рихард. В который раз он задавал этот вопрос!
– Можно было поплевать в потолок, если б он был.
– И все-таки?
Оскар развалился на сумке, закинув руки за голову и расслабленно шевеля пальцами голых ног.
– Нужно отсидеться здесь неделю или две, потом, вероятно, сваливать прочь.
Несколько минут они молча выслушивали, как рядом ругается еле выговаривающая слова пьяница, которой дружки забыли налить. Где-то горланили песни, где-то бренчала гитара, но общего невообразимого гама той громкости, к которой они уже успели привыкнуть, не было. Осталось приглушенное шуршание тысяч голосов.
– Что-то сегодня тихо, – наконец облек мысли в слова Рихард. – Наверное, из-за погоды.
– В смысле?
– Ну, плохая погода – и все угнетены и замолкли.
– Ты, наверное, шутишь! Когда в наше время бывает хорошая погода? Либо дикий зной, либо слякоть и сырость, либо холодина! Кстати, о холоде: сегодня ночью мы можем изрядно замерзнуть!
– А как тут живут зимой?
– Черт его знает. Но я и не собираюсь оставаться здесь до зимы, чтобы узнать.
Рихард, одетый в одно полотенце, намотанное на бедра, неловко встал и переоделся в сухое.
– Слушай! – сказал он вдруг, замерев с полуспущенными штанами. – Не лучше ли нам убраться по добру, по здорову прямо сейчас? Мне… неприятно будет сидеть в этой дыре и ждать, когда нас найдут и уничтожат!
– Наконец ты начал бояться!
– Ты говоришь, как будто почувствовал невыразимое облегчение! Обидно было трусить в одиночку?
– Глупости. Просто всегда полезно бояться – я не имею в виду панический страх, только здоровое опасение. Ведь бездумная храбрость тоже вредна. Когда ты боишься, то не сможешь недооценить врага, не полезешь в гиблое место, зато сможешь сохранить самоконтроль, способность просчитывать ситуации.
– Интересная теория, – забормотал Рихард, топчась взад-вперед. – Меня… в детстве… учили так: «Главное – не знать страха, всегда действовать быстро, не давая времени врагам».
– А у твоих учителей была голова? Ты проверял? Рихард тихо засмеялся:
– Была. Правда, не знаю, было ли что-то внутри. Как бы там ни было, мой вопрос по-прежнему без ответа: не лучше ли нам прямо сейчас драпать в Швейцарию, или в Прагу, например?
– Э, в тебе сейчас многовато страха. На кой черт самим выходить навстречу полицейским постам и патрулям? Пускай они побегают, поищут. Швехат, Нойкеттендорф, Раниерсдорф, Винер-Нойштадт – везде огромные поселения беженцев, цыган… Пока они доберутся досюда… Да даже если доберутся – вряд ли так просто найдут.
– Ты о ком говоришь? О полиции? А те, другие? Зачем только ты показал мне тот дьявольский комок!
– По-моему, «полиция» и «дьяволы» можно считать словами-синонимами. Не волнуйся, те нас тоже потеряли – в такой сильный дождь с таким радиационным фоном их спутники бесполезны. Здесь, в ночлежке, я пока не встретил ни одного из них.
– Ты мыслишь с человеческой точки зрения! Вполне возможно, в их руках… хм, руках… совсем иные средства отыскать нас, которым не помеха ни дождь, ни радиация! Как, например, они вычислили нас сегодня днем?
– Ну, тогда мы покойники – и волноваться незачем, просто бессмысленно. Нужно молиться и готовиться предстать перед Творцом. А насчет сегодня все просто – ведь мы с тобой, как последние идиоты, подошли к дверям бывшего агентства. Там нас и сняли. Очень просто. То, что мы с тобой всюду таскаемся вдвоем – уже хорошая примета.
– Угу. Значит, я больше с тобой не гуляю. – Рихард отвернулся, почесывая макушку.
Он опять растянулся на кровати и через мгновение уже дышал глубоко и ровно, как ребенок. Оставалось лишь позавидовать его способности отключаться. Оскар же, несмотря на сильную усталость и небывалую для ночлежки тишину, не мог уснуть. Уж лучше бы громкий шум! Как назло, больная печень стала ныть под ребрами, и это не добавило сонливости.
Где-то за стеной двое негромко разговаривали между собой по-венгерски:
– Утром румыны были в пятнадцати километрах от Секеша, я видел это в новостях на Экране у Ратуши, – сказал один, то и дело нетрезво всхлипывая. – Где-то там осталась моя старая мамочка!
– Не жить твоей мамочке! – зло ответил другой голос. – Сейчас она, наверное, удовлетворила десятка два солдат и сдохла.
– Не говори так!! – взвыл первый.
Послышались звуки возни и тумаков, от которых тряслись тонкие перегородки. Оскар посмотрел в темный потолок. Секеш пал или падет в скором времени. Да, нельзя позавидовать участи оставшихся там и не погибших жителей! О зверствах румынской армии давно ходили леденящие душу рассказы. Вдруг ему вспомнилась хрупкая девочка, приютившая его во время недолгого пребывания в этом обреченном теперь городе. Девочка, пытавшаяся переспать с ним из благодарности. Существо без будущего, да и без настоящего тоже… Он вспомнил, как покидал ее таверну и как она смотрела ему вслед: без слов, без слез, без движений. Вдруг ему стало так жалко эту несчастную маленькую женщину, что из глаз выкатилась слеза. Ведь он и не вспоминал об этом, оставив за спиной Анну и ее короткую безрадостную жизнь меньше недели назад. Сколько таких он благополучно забыл за много лет? Никогда в нем не возникало настолько сильных чувств. Вероятно, потому что никогда он не был так стар, как сейчас. Или так мягок? Или он никогда не встречал таких женщин? С ужасом Оскар почувствовал, что сильно, неимоверно сильно хочет, чтобы Анна оказалась вдруг рядом с ним. Зачем? К черту вопросы – хотел, и все тут!! Но это невозможно. Секеш занят румынами и сейчас какой-нибудь солдат… Нет!! Он не мог спокойно думать об этом… Не мог думать вообще! Оскар вскочил и забегал по комнате, собирая свои мокрые вещи. «Я ношусь в поисках непонятного! – шептал он себе под нос. – Признайся, дружище, ты ведь возомнил, что раскрываешь таинственный заговор против расы людей, и уже видел себя ее одиноким и гордым спасителем! Как спасти человечество, если бросить на произвол судьбы девочку, которую считал дочкой, помнишь, идиот?» В неверном свете фонарика Оскар кое-как оделся и собрал сумку.
– Что случилось? – сонный голос Рихарда заставил его вздрогнуть.
– Ничего. Спи, я уезжаю!
– Что?! – кровать заскрежетала.
– Не волнуйся… Хотя я понимаю, это выглядит глупо и подозрительно. Я не собираюсь бросить тебя на съедение монстрам, ты ведь уже большой мальчик… – Оскар вдруг замолк. Первый раз за время общения с немцем он не знал, что сказать. Врать он не мог, а правда – нужна ли она ему, поймет ли он ее? – В общем, мне очень надо уехать, но я постараюсь вернуться как можно скорее.
Лицо Рихарда медленно вытянулось.
– Куда это? И вообще, не ты ли только что разглагольствовал о том, какое поведение нам приличествует в сложившейся обстановке? Ты ни слова не говорил о намерении уехать. Даже наоборот…
– Я еду в Венгрию. Так что, это не бегство от смерти.
– Венгрию? Не понял. Ты что, надеешься там затеряться в военной неразберихе?
– Ты опять не веришь мне?
– Повод есть. И не один.
– Я объясню тебе – поверишь, нет, мне все равно. Помнишь, ты приходил ко мне в кабачок, в котором я жил в Секеше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48