Его голос нисколько не похож на тот, что я слышала. «Полиция. Мэм, нам поступил звонок, что возле вашего дома замечена подозрительная личность».— Не припоминаю, чтобы я видел ее по телевизору, — отвечает задержанный.— Что произошло потом? — спрашивает Бергер.— Мы ели, пили вино. Я предложил ей куда-нибудь прогуляться и продолжить ужин с шампанским.— Куда-нибудь — это куда? Где вы остановились?— В отеле «Барбизон», под вымышленным именем. Я совсем недавно приехал из Парижа и находился в Нью-Йорке всего несколько дней.— Под каким именем вы зарегистрировались в отеле?— Не припомню.— Как расплачивались?— Наличными.— А по какой причине вы прибыли в Нью-Йорк?— Я был страшно напуган.Марино, уже здесь, в моем конференц-зале, невольно ерзает и с отвращением фыркает. Он снова принимается комментировать:— Держитесь за стулья, народ. Сейчас начнется самое интересное.— Напуганы? — голос Бергер на кассете. — Чего вы боялись?— Тех, кто на меня охотится. Правительства вашей страны. Вот в чем кроется настоящая причина происходящего. — Шандонне в который раз касается повязки, теперь свободной рукой; в другой — сигарета. Дым колечками вьется над его головой. — Меня используют... использовали с самого начала, чтобы подобраться к семье. Из-за всех несправедливых слухов о моих родных...— Погодите минуту, — перебивает Бергер.Краем глаза замечаю, что капитан сердито качает головой. Откидывается на стуле и складывает на раздутом животе руки.— Напрашивались? Получите, — бормочет он; могу лишь предположить, что это относится к Бергер, которой, по его мнению, вообще не стоило разговаривать с Шандонне. Ошибочка вышла. Теперь от записи больше вреда, чем пользы.— Прошу вас, капитан, — настоящая Бергер в комнате деловито обращается к полицейскому, а тем временем на пленке звучит следующий вопрос:— Сэр, кто вас использует?— ФБР, Интерпол. Может, даже ЦРУ. Точно не скажу.— Ну да, — саркастично гнусавит Марино из-за стола. — Жаль, что об АТФ ничего не слышал, а то бы он и их туда приписал.На этот раз прокурор смолчала, решив попросту игнорировать выходки капитана. На кассете она продолжает допрашивать Шандонне. Тут ярче проявляется ее непреклонная натура.— Сэр, я хочу, чтобы вы понимали, как важно для вас именно теперь говорить правду. Вы понимаете, что в ваших же интересах быть со мной совершенно откровенным?— Я говорю правду, — смиренно отвечает тот. — Вам это покажется невероятным, но все здесь происходящее замешено на чьем-то неприятии моих родных. Во Франции нашу семью знают все. Наши предки много столетий жили на острове Святого Людовика, и тем не менее кто-то породил слухи, будто мы имеем некое отношение к организованной преступности; нас считают чуть ли не мафиози. А это неправда, злой вымысел. Хотя тут-то и начинается путаница: я никогда не жил с ними.— Однако вы принадлежите к этому могущественному клану. Кто вы им? Сын Тьерри Шандонне?— Да.— У вас есть братья или сестры?— У меня был брат, Томас.— Был?— Да, он мертв. И вам это прекрасно известно. Поэтому я здесь и оказался.— Чуть позже мы вернемся к данной теме. А сейчас давайте поговорим о вашей семье в Париже. Вы хотите сказать, что не живете с ними и никогда не жили?— Никогда.— Почему так вышло? Почему вы никогда не жили со своей семьей?— Зачем им такой? Когда я был совсем маленьким, они платили одной бездетной паре, которая обо мне заботилась. Чтобы никто не знал.— О чем именно?— Что я сын монсеньора Тьерри Шандонне.— Зачем вашему отцу понадобилось скрывать, что вы его сын?— И вы, глядя на меня, смеете задавать такой вопрос? — Он гневно сжимает губы.— Я только спрашиваю. Почему ваш отец скрывал, что вы его сын?— Ну хорошо. Сделаем вид, что моей наружности вы не заметили. Очень мило с вашей стороны. — В его тоне угадывается издевка. — Я страдаю серьезным наследственным заболеванием. Близкие меня стыдятся.— Где живет та бездетная пара? Те, кто, по вашим словам, заботился о вас?— Quai de l'Horloge Набережная Часов (фр.).

, очень недалеко от Conciergerie Консьержери (фр.).

.— От тюрьмы? От той, где держали Марию Антуанетту во время Французской революции? — Conciergerie — знаменитое местечко. Тамошняя достопримечательность. У меня складывается впечатление, что люди получают особое удовольствие от тюрем, камер пыток, обезглавливания. Особенно американцы. Я же никогда не питал тяги к насилию. А вы меня убьете. Запросто. Штаты на все способны: вы всех убиваете, всех кого не лень. Это часть одного большого плана заговора.— А где именно в Quai de l'Horloge? Мне казалось, что весь квартал занимают Palais de Justice Дворец правосудия (фр.).

и Conciergerie. — У Бергер восхитительное произношение, как у человека, знакомого с Францией с детства. — Да, есть и жилые здания, из дорогих. Вы хотите сказать, что ваши приемные родители жили именно там?— Очень неподалеку.— А какую фамилию они носили?— Жобо, Оливер и Кристин. К сожалению, их нет в живых. Уже много лет.— Чем они занимались? Кем были по профессии?— Он был boucher Мясник (фр.).

. Она — coiffeureuse Парикмахер (фр.).

.— Мясник и парикмахер? — Бергер явно не верит ни единому его слову и знает прекрасно, что он морочит нам всем головы. Жан-Батист — сам мясник и страшный сон парикмахера.— Да, мясник и парикмахер, — подтверждает тот.— Вы когда-нибудь виделись со своим семейством, с Шандонне, пока воспитывались у тех людей, живших неподалеку от тюрьмы?— От случая к случаю я пробирался в дом. Но только с наступлением темноты, чтобы меня никто не заметил.— Так вас не видели? Почему вы не хотели показываться?— Да все по той же причине. — Он вслепую смахивает пепел с сигареты. — Родные не хотели, чтобы люди узнали, будто в их семействе есть паршивая овца. Из этой мухи такого бы слона раздули!.. Ведь отец — очень, очень известный человек. Я не вправе его винить. Так что я ходил туда поздно ночью, когда улицы темны и пустынны. Иногда мне перепадало деньжат или что-нибудь из вещей.— Вас впускали в дом? — Прокурор отчаянно ищет подступы к семейному особняку, чтобы у властей появилась хоть какая-то мало-мальски веская причина выдать ордер на обыск. Впрочем, со стороны сразу понятно, что в этой игре хозяин — Шандонне. Он прекрасно знает, почему собеседница так стремится поместить его в невообразимый замок семейства Шандонне на острове Святого Людовика; я собственными глазами видела этот домище во время недавней парижской командировки. Прокурору не получить вожделенный ордер.— Случалось. Правда, в доме я никогда подолгу не задерживался и по комнатам не ходил, — говорит он, спокойно покуривая. — В нашем фамильном особняке есть немало помещений, где я вовсе не бывал. Пожалуй, только кухню мне доводилось видеть, да в крыло обслуги захаживал и в залы сразу возле входа. Знаете ли, я все опасался...— Скажите, сэр, когда в последний раз вы посещали дом своей семьи?— О, во всяком случае, в последнее время меня там не было. Года два как минимум. Точнее и не припомню.— Не припомните? Если не знаете, так и скажите. Я не прошу вас угадывать.— Не знаю. Точно давно. Совершенно уверен.Бергер нажимает кнопку «пауза» на пульте, и картинка замирает.— Видите, что он затеял, — обращается она ко мне. — Сначала сообщает информацию, которую невозможно проверить. Какой с мертвых спрос? В отеле зарегистрировался под вымышленным именем и к тому же расплатился наличными. И в довершение всего у нас нет основания для обыска его семейного особняка, потому как он никогда там не жил — едва переступал порог родительского дома, в прямом смысле слова. И уж точно не в ближайшее время. А потому и свежих улик оставить не мог.— Черт! Основания для обыска отсутствуют, и точка, — добавляет Марино. — Если только не отыщется свидетель, который видел, как он входил в семейный дом или покидал его. Глава 12 Бергер снова включает запись.— Вы ходите на работу? У вас когда-нибудь было постоянное занятие?— От случая к случаю, — кротко отвечает задержанный. — Когда удавалось устроиться.— И тем не менее вы можете позволить себе остановиться в шикарном отеле и отобедать в дорогом нью-йоркском ресторане? Купить бутылку хорошего итальянского вина? Откуда у вас деньги на такую роскошь, сэр?Француз не спешит с ответом. Зевнул, выставив на обозрение пугающие нечеловеческие зубы: мелкие, заостренные, почему-то серые и довольно широко расставленные.— Прошу прощения, я очень утомлен, я не в силах продолжать наш разговор. — И в который раз касается повязки.Тут собеседница напоминает, что говорить он согласился сам, никто его не принуждает и не оказывает давления. Далее прокурор предлагает сделать перерыв, на что Жан-Батист заявляет: он в состоянии поговорить еще немножко — пожалуй, еще несколько минут.— Когда не удавалось найти работу, промышлял наркотиками, — откровенничает Шандонне. — Иногда милостыню просил, но чаще что-нибудь да перепадало. Брался за все: посуду мыл, подметал улицы. Как-то раз даже работал на «торопыжке».— Это что такое?— Мотокрот. Знаете, такие зеленые мотоциклетки в Париже ездят, тротуары чистят. Собачью кучку как пылесос втягивают.— У вас есть водительские права?— Нет.— Как же вам тогда доверили «торопыжку»?— Чтобы ее водить, права не нужны. К тому же мотокрот развивает от силы километров двадцать.Да, чушь пороть он, как видно, мастак. Снова над нами насмехается.Рядом в кресле зашевелился Марино.— У этого лапшевеса ни один вопрос без ответа не останется.— Вы не имели каких-либо дополнительных источников дохода? — продолжает Бергер.— Ну, иногда меня спонсировал слабый пол.— Каким же образом вы получали деньги от женщин?— Бывало, сами дарили. Признаю, женщины — моя слабость. Люблю их — красивые тела, гладкая кожа; люблю их вкус, запах. — Каково слушать это любовное воркование из уст человека, который погружал в нежную плоть клыки, жестоко мучил, убивал? Посмотришь со стороны — сама невинность. Начал разминать пальцы, будто у него руки онемели; сжимает — разжимает, неторопливо, и волосы лоснятся на свету.— Вам нравится их вкус? — Собеседница все напористее, все агрессивнее. — Вы поэтому их кусаете?— Я никого не кусаю.— А Сьюзан Плесс вы не кусали?— Нет.— Она вся была покрыта отметинами от зубов.— Я тут ни при чем. Это они. Ходят за мной по пятам и убивают. Расправляются с моими любовницами.— Кто это «они»?— Я же сказал. Правительственные агенты. ФБР, Интерпол. Чтобы добраться до моей семьи.— Если ваша семья столько сил положила, чтобы скрыть от всех свою причастность к вашему появлению на свет, тогда откуда людям, о которых вы говорите — ФБР, Интерполу, называйте как угодно, — известно, что вы Шандонне?— Должно быть, временами видели, как я выхожу из дома, и садились на хвост. Или кто-то им рассказал.— Однако вы утверждаете, что не были в родном доме по крайней мере два года? — Она снова забрасывает удочку.— Как минимум.— И как давно, по-вашему, вас преследуют?— Многие годы. Может быть, пять лет. Трудно сказать. Они очень осмотрительны.— Тогда каким же образом вы сумеете вывести этих людей на свою семью? — интересуется Бергер.— Если меня выставят в страшном свете, будто я убийца, тогда полиция сможет попасть в дом семьи. Найти они ничего не найдут: мои родные невиновны. Все — чистой воды политика. Отец очень влиятельный человек. Кроме этого, мне добавить нечего. Я говорю только за себя, о том, что происходит в моей жизни. И уверяю вас: в эту страну я попал по воле заговорщиков. Они намерены арестовать меня и предать смерти. Потому что вы, американцы, убиваете людей направо и налево, даже невиновных. Любой подтвердит. — Эта реплика его явно утомила. Такое чувство, что наш клиент устал объяснять очевидное.— Сэр, где вы выучились говорить по-английски? — спрашивает Бергер.— Да сам как-то помаленьку. В юности отец подкидывал книжонки, когда я дома появлялся. Я много прочел.— На английском?— Да. Хотел выучить его как следует. Папа у меня настоящий полиглот. Как же иначе? Он ведь в международном судоходстве, у него бизнес с иностранными державами.— И в Штатах тоже?— Еще бы.В кадре снова появляется рука Талли с очередным стаканчиком пепси. Шандонне жадно захватывает губами соломинку и смачно сосет, громко причмокивая.— Какого сорта книги вы читали? — продолжает прокурор.— Массу исторической литературы проштудировал, хотел больше узнать. Я, видите ли, самоучка — в школу не ходил.— А где они теперь, ваши книги?— О-о, если бы знать. Порастерялись. У меня то есть жилье, то нет, часто переезжаю с места на место. Вечный скиталец, приходится постоянно ухо востро держать — они же следуют по пятам неотступно.— А на каких-нибудь других языках, кроме французского и английского, вы способны изъясняться? — интересуется Бергер.— Итальянский знаю. Чуть-чуть немецкий. — Сдавленная отрыжка.— Их вы тоже выучили без посторонней помощи?— В Париже легко найти газеты на иностранных языках; да, так тоже учился. Иногда на газетах спать приходилось, когда жилья не было.— Ой, я щас заплачу. — Марино не в силах сдерживаться. Тем временем Бергер на пленке продолжает:— Давайте вернемся к Сьюзан и ее гибели. Итак, пятое декабря, два года назад, Нью-Йорк. Расскажите поподробнее, что случилось той ночью. Вы встретились в «Люми», а потом?Жан-Батист вздыхает, словно его силы с каждым словом угасают. Он то и дело подносит к бинтам трясущиеся руки.— Мне надо перекусить. Боюсь упасть в обморок, совсем ослаб.Бергер нажимает «паузу», и на экране замирает размытое изображение.— Мы прервались где-то на час, — поясняет она. — Достаточно, чтобы поесть и отдохнуть.— Да, наш красавчик, смотрю, неплохо подкован, — комментирует Марино, будто я сама не просекла, что к чему. — Кстати говоря, чушь он порет. Якобы воспитывался у чужих людей, сиротка: семью свою выгораживает, мафиози!Бергер между делом спрашивает меня:— А вы имеете представление о ресторане «Люми»?— Навскидку не скажу.Когда два года назад началось расследование смерти Сьюзан Плесс, случилась интересная вещь. Официант, который обслуживал ее столик, услышал о несчастье в «Новостях» и тут же связался с участком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67