Тетивы луков запели снова. Лошадь вскинулась на дыбы от боли, и стрела вонзилась ей в брюхо. Всадник зашатался, получив еще одну стрелу, и упал назад, звеня кольчугой.
«Боже милостивый! — подумал сэр Уильям. — Да тут, черт возьми, целая чертова армия! Вот проклятье!»
— Назад! — взревел он, срывая голос. — Назад!
Еще одна стрела вонзилась в его щит, ее кончик проткнул покрытое кожей ивовое плетение, и Дуглас в ярости ударил по ней кулаком, обломив ясеневое древко.
— Дядя! Дядя! — раздался громкий крик, и сэр Уильям увидел, что это Робби Дуглас, один из восьми его племянников. Робби пытался подвести рыцарю лошадь, но животное, получив пару английских стрел, взбесилось от боли, вырвалось и умчалось прочь.
— Беги на север! — крикнул сэр Уильям племяннику. — Уноси ноги, Робби!
Вместо этого юноша подъехал к дяде. Одна стрела попала ему в седло, а другая, звякнув, скользнула по шлему, но он свесился, схватил сэра Уильяма за руку и потащил на север. Стрелы летели им вслед, но очень скоро обоих укрыл клубящийся туман. Сэр Уильям высвободил руку и дальше уже ковылял сам, неуклюже спотыкаясь из-за утыканного стрелами щита и тяжелой кольчуги.
— Слева! Слева! Берегись! — выкрикнул кто-то с шотландским выговором, и сэр Уильям увидел нескольких вылетевших из-за живой изгороди английских всадников, заметивших беглеца и решивших, что он будет легкой добычей.
Англичане были готовы к сражению не более чем шотландцы: ни у кого не видно ни тяжелых лат, ни длинных копий, и даже кольчуги удосужились надеть не все. Однако сэр Уильям рассудил, что враги заметили его задолго до того, как полетели первые стрелы, и злость на себя, из-за того что он так по-дурацки угодил в засаду, заставила рыцаря рвануться навстречу скакавшему впереди всаднику. Тот от неожиданности выставил перед собой меч, словно пику, но шотландец, вместо того чтобы попытаться укрыться от возможного удара, поднял тяжелый щит и изо всех сил ткнул им в конскую морду, почти одновременно полоснув животное клинком по ногам. Лошадь с истошным ржанием шарахнулась, всадник потерял равновесие, и, воспользовавшись этим, нападающий успел мечом пробить его кольчугу и вонзиться во внутренности.
— Ублюдок! — выругался сэр Уильям, и англичанин взвыл, когда рыцарь повернул клинок в его брюхе.
Подскакавший с другой стороны Робби изо всех сил рубанул всадника мечом по шее, перерубив ее почти начисто.
Англичанин рухнул на траву, а второй всадник, его спутник, таинственным образом исчез. Он-то исчез, но стрелы засвистели снова, и сэр Уильям понял, что переменчивый туман опять редеет. Рыцарь выдернул меч из трупа врага, сунул окровавленный клинок в ножны и вскочил в освобожденное англичанином седло.
— Сматываемся! — крикнул сэр Уильям племяннику, который, похоже, всерьез вознамерился разделаться со всей английской ратью в одиночку. — Уносим ноги, парень! Живо!
«Клянусь Богом, — подумал он, — до чего же обидно улепетывать от врага, хотя, конечно, в том, что две сотни человек убегают от шестисот, а то и от семисот, нет ничего постыдного. К тому же позже, когда туман развеется, здесь еще может разразиться настоящая битва, честный поединок людей и стали. Я еще покажу этим английским ублюдкам, как надо драться!»
Он пришпоривал лошадь, стремясь как можно скорее оповестить основные силы Шотландии о появлении англичан, и тут заметил притаившегося у живой изгороди лучника. Да не одного, а с какой-то бабой и святошей в рясе. Рыцарь схватился за рукоять меча, порываясь свернуть с дороги и посчитаться хоть с этим предателем за их гнусную засаду, но позади него другие англичане уже выкрикивали: «Святой Георгий! Святой Георгий!», и сэр Уильям предпочел не трогать одинокого стрелка. Он скакал дальше, оставляя на осенней траве своих бойцов — славных шотландских парней, мертвых и умирающих. Да, сэр Уильям оставлял их, но он твердо знал, что вернется и обязательно отомстит, недаром ведь он был Дугласом!
* * *
Лавина охваченных паникой всадников галопом промчалась мимо живой изгороди, возле которой затаились Томас, Элеонора и отец Хобб. С полдюжины лошадей были без ездоков, тогда как по меньшей мере еще два десятка всадников истекали кровью: из ран их торчали заляпанные красным стрелы с белыми гусиными перьями. За всадниками бежали три-четыре десятка человек, оставшихся без лошадей: некоторые прихрамывали, у иных из одежды торчали стрелы, а несколько воинов несли седла. Возле горящих хижин их настигла очередная туча стрел, заставив беглецов поторопиться. Затем загрохотали копыта, и оглянувшиеся в панике шотландцы увидели вылетевших из тумана и настигающих их английских всадников, облаченных в кольчуги. Из-под конских копыт летели комья земли. Некоторые всадники придерживали лошадей, стреляя с седел, другие же пришпорили их, и Элеонора вскрикнула, предчувствуя кровавую бойню. На беглецов обрушились тяжелые мечи. Кое-кто упал на колени и поднял руки, показывая, что сдается, но большинство пыталось убежать. Один беглец увернулся от мчавшегося за ним всадника и метнулся к изгороди, но, завидев Томаса с его луком, повернул назад и оказался на пути другого конного воина, на всем скаку ткнувшего его в лицо мечом. Шотландец рухнул на колени. Рот его был открыт, словно он собирался что-то крикнуть, но звука не последовало, лишь между пальцами, которыми он зажимал лицо, сочилась кровь. Всадник, не имевший ни щита, ни шлема, свесился с седла и рубанул свою жертву мечом по шее, убив человека с такой легкостью, словно зарезал корову. Самое удивительное, что на джупоне — короткой, надетой поверх кольчуги, но не прикрывавшей ее полностью тунике нападавшего — действительно красовалось изображение рыжей коровы. Правда, туника была порвана и заляпана кровью, а эмблема настолько выцвела, что Томас поначалу принял корову за быка. Тем временем всадник повернул в их сторону, угрожающе поднял меч, но, заметив лук, попридержал коня и спросил:
— Англичане?
— И гордимся этим! — ответил за Томаса отец Хобб.
Второй всадник, на чьей белой тунике красовались три черных ворона, остановил коня рядом с первым. Пленников подтолкнули поближе.
— За каким чертом вы поперлись так далеко вперед? — осведомился новоприбывший.
— Вперед чего? — не понял Томас.
— Вперед всех нас.
— Мы шли пешком, — сказал юноша, — из Франции. Вернее, из Лондона.
— Из Саутгемптона! — поправил друга отец Хобб с педантизмом, совершенно неуместным на этой пропахшей гарью вершине холма, где корчился, испуская дух, шотландец.
— Из Франции? — Первый всадник, англичанин со спутанными волосами и выдубленным ветрами, побуревшим лицом, говорил с таким сильным северным акцентом, что Томасу трудно было его понимать. В голосе его звучало такое удивление, словно он сроду не слышал о подобном месте. — Ты что, был во Франции?
— Был, вместе с королем.
— Ну а теперь ты с нами, — угрожающим тоном произнес второй всадник. — А эту шлюху ты тоже привез из Франции?
— Да, — отрывисто ответил Томас.
— Он лжет, он лжет, — произнес еще один голос, и вперед протиснулся третий верховой.
То был тощий верзила лет тридцати, с физиономией настолько красной и обветренной, что могло показаться, будто он, сбривая щетину, содрал заодно со впалых щек и свою кожу. У него были длинные волосы, связанные на затылке кожаной тесемкой, а его чалая лошадь, испещренная шрамами и тощая, под стать седоку, нервно таращилась на незнакомцев.
— Кого я терпеть не могу, так это проклятых лжецов, — промолвил всадник, уставясь на Томаса, после чего повернулся и бросил злобный взгляд на пленников, на тунике одного из которых красовалось Алое Сердце — знак рыцаря из Лиддесдейла. — Я их ненавижу почти так же, как проклятых Дугласов.
На нем не было кольчуги или хауберка, лишь плотная стеганая куртка, какие носили лучники, если не могли раздобыть ничего получше, но этот малый явно не был простым лучником. На это указывала золотая цепь на шее — знак отличия, приберегаемый для благородных. С луки его седла свисал видавший виды шлем, вмятин на котором было не меньше, чем шрамов на шкуре его коня. На поясе болтался меч в простых черных потертых ножнах, а на левом плече — щит с изображением черного топора на белом фоне. Кроме того, к его поясу был прикреплен свернутый в кольцо кнут.
— Среди шотландцев тоже попадаются лучники, — проворчал он, смерив Томаса недружелюбным взглядом, после чего посмотрел на Элеонору и добавил: — Есть у них и женщины.
— Я англичанин, — настойчиво повторил Томас.
— Мы все англичане, — решительно заявил отец Хобб, забыв, что Элеонора нормандка.
— Любой шотландец объявит себя англичанином, чтобы его не выпотрошили, — язвительно заметил краснолицый.
Два других всадника подались назад, явно опасаясь своего худощавого товарища, который схватился за кожаный кнут, развернул его и с небрежной ловкостью щелкнул им в воздухе, да так, что изогнувшийся змеей кончик просвистел примерно в дюйме от глаз Элеоноры.
— Она англичанка?
— Она француженка, — сказал Томас.
Всадник молча уставился на Элеонору. Кнут змеился, повинуясь движениям его руки. Воин видел перед собой красивую хрупкую девушку с золотистыми волосами и огромными испуганными глазами. Ее беременность пока не бросалась в глаза, и все в ее облике говорило об особенной утонченности.
— Какая разница, откуда она — из Шотландии, Уэльса или Франции? — проворчал краснолицый. — Она женщина. Кто перед тем, как сесть на лошадь, спрашивает, откуда она родом?
В этот момент его собственная, испещренная шрамами и худая лошадь, испуганная едким запахом гари, который донес порыв ветра, стала пятиться мелкими шажками. Она пятилась до тех пор, пока всадник не вонзил ей шпоры в бока с такой силой, что проткнул стеганую попону.
— Кто она, это неважно, — заключил тощий верзила, указывая на Элеонору рукоятью кнута, — а вот ты — явно шотландец.
— Я англичанин, — повторил Томас.
Подошла еще дюжина воинов со знаком Черного Топора. Они окружили пленников, тогда как остальные лучники и ратники продолжали глазеть на горевшие хижины, со смехом указывая на разбегавшихся из них крыс.
Томас вынул стрелу из чехла, и немедленно четыре или пять лучников, носивших знак Черного Топора, наложили стрелы на свои тетивы. Остальные ратники ухмылялись и выжидающе переглядывались. Похоже, они с нетерпением ожидали привычной потехи, но прежде чем она началась, один из пленников, малый с Алым Сердцем Дугласов, воспользовавшись тем, что его враги отвлеклись на Томаса, со всех ног припустил на север. Пробежать он успел не более двадцати шагов, а когда его схватили, тощий главарь, которого этот рывок к свободе немало позабавил, указал на одну из горевших хижин.
— Подогрейте ублюдка! — прозвучал приказ. — Дикон! Попрошайка! — обратился он к двум спешившимся ратникам. — Приглядите за этой троицей. Особливо, — он кивнул в сторону Томаса, — не спускайте глаз с этого малого.
Диконом звали того, что был помоложе, круглолицего, беспрестанно ухмыляющегося паренька. Его товарищ по прозвищу Попрошайка оказался здоровенным неуклюжим детиной, с физиономией, так заросшей густой бородищей, что между нею и спутанными, заскорузлыми волосами, выбивавшимися из-под обода проржавевшего шлема, удавалось различить только нос да глаза.
Ростом Томас был шесть футов, как раз с добрый английский лук, но рядом с Попрошайкой, чья похожая на бочку грудь распирала обшитую металлическими пластинками кожаную куртку, он казался коротышкой. На поясе громилы (чтобы пояс обхватил его стан, к ремню пришлось привязать веревку) висели меч и шипастая булава, именуемая «утренней звездой». Меч не имел ножен, и острие его было обломано, тогда как один из шипов, отходивших от венчавшего булаву металлического шара, погнулся. К заляпанному кровью набалдашнику прилипли человеческие волосы. Вразвалочку, так, что трехфутовая рукоять «утренней звезды» била при этом его по ногам, великан двинулся к Элеоноре, приговаривая:
— Милашка! Ай да милашка!
— Полегче, Попрошайка, — добродушно окликнул его Дикон.
Гигант с утробным рычанием отпрянул от молодой женщины, хотя и продолжал буравить ее взглядом.
Потом его внимание привлек пронзительный крик, и громила повернулся в сторону ближайшей горящей хижины, где шотландца, раздетого догола, то кидали в огонь, то вынимали обратно. Длинные волосы пленника пылали, и он судорожно сбивал пламя, выписывая, на потеху англичанам, круги. Еще два пленных шотландца сидели на корточках поблизости, удерживаемые на земле обнаженными мечами.
Худощавый всадник смотрел, как лучник обматывает волосы пленника куском мешковины, чтобы погасить огонь.
— Сколько вас там? — спросил тощий верзила.
— Тысячи! — с вызовом ответил шотландец.
Всадник наклонился через луку седла:
— Сколько тысяч, приятель?
Шотландец, чья борода и волосы дымились, а обнаженная исцарапанная кожа местами почернела от угольев, приложил все усилия к тому, чтобы в его голосе звучал вызов:
— Достаточно, чтобы посадить тебя в клетку и отвезти в Шотландию!
— Вот уж не стоило ему говорить такое Пугалу, — удивленно пробормотал Дикон. — Ох не стоило!
— Пугалу? — переспросил Томас, подумав про себя, что тощий верзила со знаком Черного Топора и впрямь способен наводить страх.
— Для кого Пугало, приятель, а для тебя сэр Джеффри Карр, — промолвил Дикон, с восхищением глядя на командира.
— А кто такой сэр Джеффри Карр? — поинтересовался Томас.
— А сэр Джеффри Карр — это и есть Пугало, он же лорд Лэкби, — сказал Дикон таким тоном, что сразу стало ясно: этого человека должен знать каждый. И сейчас все будут играть в игры Пугала.
Ратник ухмыльнулся, в то время как сэр Джеффри, уже вновь свернувший свой кнут в кольцо, спрыгнул с коня и направился к пленному шотландцу с ножом в руке.
— Положите его наземь, — на ходу приказал он лучникам. — Держите покрепче и раздвиньте ему ноги.
— Non! — в ужасе вскричала Элеонора.
— Милашка, — прогудел Попрошайка, словно огромный колокол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10