— А я думаю, что ты подлая изменница, — сказал он, и потянулся к ее груди. Он улыбнулся, сжал грудь, и тут же взвыл и отскочил от плиты.
— Вот сука! — прорычал он, хватаясь за руку, на которую Люсиль плеснула ложку раскаленного жира. Он отпустил обожженную руку, собираясь ударить Люсиль, и замер, потому что понял, что сейчас она швырнет ему в лицо полную сковороду яиц, бекона и скворчащего жира. Мари, державшая Патрика на коленях, рассмеялась.
— Сядьте, сержант, — устало сказал Лорсэ, — и оставьте ее в покое. У вас есть еще яблоки, мадам?
— В кладовой, у вас за спиной, — ответила Люсиль. Она принесла сковородку, положила яичницу с беконом в тарелку, и помедлила, прежде чем начать накладывать вторую. — Сержант, вам не кажется, что следует извиниться?
Он хотел послать ее к черту, но увидел, что сковородка нацелена прямо ему в пах.
— Простите, мадам, — пробурчал он.
Люсиль выложила остальную яичницу ему на тарелку.
— Приятного аппетита, — сладко пропела она.
— Так почему вы живете с англичанином? — спросил адвокат, достав еще одно яблоко с полки в кладовой.
— Я же говорю, — ответила Люсиль, — просто однажды он очутился здесь и остался.
— Вы позволили ему остаться, — поправил ее Лорсэ.
— Это правда, — согласилась Люсиль.
— Англичанину нечего делать во Франции, — сказал Лорсэ.
— Ему дело нашлось, — ответила Люсиль. — Чинить мельницу, выращивать ягнят, разводить скот и ухаживать за садом. Кофе пить будете?
— Кофе вреден для печени, — неодобрительно произнес Лорсэ, — и я к нему даже не прикасаюсь. Но объясните мне, мадам, почему вашу мельницу чинит, а за вашим садом ухаживает англичанин, когда хватает французов, которые и могут, и должны делать тоже самое? В стране нет работы, мадам. Эти двое, — он указал на гусар, которые ели так, как будто месяц у них крошки во рту не было, — они сражались за Францию. Они истекали кровью, задыхались в огне, они голодали и умирали от жажды, и когда они вернулись обратно, что их ждало? Толстяк на троне [Король Людовик XVIII — прим. перев. ] и богачи в каретах, а им не досталось ничего! Ничего!
— И поэтому они вправе воровать?
— Ваш англичанин сам украл наше золото, — сказал Лорсэ. — Я просто собираюсь вернуть его законным владельцам.
Он повернулся и взглянул в окно.
— Снег все еще идет?
— Еще сильнее, чем раньше, — сказала Люсиль.
— Тогда помолитесь, чтобы ваш англичанин не застрял по дороге.
Люсиль улыбнулась.
— На вашем месте, мэтр, — она впервые употребила его официальное звание, — я бы помолилась, чтобы он застрял.
Лорсэ непонимающе нахмурился и Люсиль пояснила:
— Потому что если снега будет много, он не сумеет добраться обратно. И тогда вы останетесь в живых.
— Ах, как страшно! — ухмыльнулся сержан Шаллон.
— Вы отправили с ним только троих, — спокойно продолжила Люсиль и перекрестилась. — Упокой, Господи, их души. Не волнуйтесь, сержант. Майор Шарп вернется.
Налетел ветер, стукнула дверь, и Шаллон резко развернулся, схватившись за винтовку Шарпа, которую успел себе присвоить. Люсиль, которую, казалось, позабавила его тревога, взялась за шитье.
— Мой стрелок вернется, сержант, — сказала она. — Можете быть уверены — он вернется.
* * * * *
Отец Дефуа завершил мессу, благословил прихожан и перешел к объявлениям: завтра месса состоится на час раньше, урок катехизиса отменяется, а потом он при всех обратился к вдове Малэн с призывом напомнить сыну, что тот обещал доставить дрова для отопления дома кюре, и это обещание до сих пор не выполнено. Мадам Малэн сидела с каменным лицом, хотя все в церкви понимали, как ей стыдно за Жака. Может, солдат из него вышел и хороший, но человек — никудышный, и она не знала, как с ним быть и сможет ли она кормить его и дальше. Отец Дефуа тоже очень тревожился о Жаке Малэне, потому что от этого силача в деревне были одни неприятности и никакого проку.
— Так вы напомните ему, мадам? — обратился отец Дефуа к вдове.
— Да, святой отец, — ответила мадам Малэн.
— Я могу сам привезти вам дрова, святой отец, — вмешался один из прихожан.
— Мне кажется, Жак тоже мог бы сделать что-то полезное, — мягко сказал отец Дефуа и бросил встревоженный взгляд на входную дверь, которая внезапно распахнулась настежь. От сильного порыва ветра по церкви закружился снег, а пламя свечей, горевших у статуи девы Марии, по случаю Рождества украшенной красными ягодами омелы, заколебалось.
В церковь ввалились три человека, двое — с окровавленными лицами, и все трое — со связанными за спиной руками, а следом за ними вошел англичанин, месье Шарп, сжимая в руке огромный пистолет.
— Месье Шарп, — не выдержал отец Дефуа. — Это — дом Божий!
— Прошу прощения, святой отец, — сказал Шарп, запихивая пистолет в карман и сдергивая с головы запорошенную снегом шапку. — Я тут раздобыл для вас троих грешников, у которых душа горит исповедаться.
Он пинком направил капрала Лебеки в проход между скамьями.
— Троих несчастных грешников, святой отец, которым требуется отпущение грехов, прежде чем я отправлю их в ад.
— Месье Шарп! — снова возмутился кюре. — Вы оставили дверь открытой!
— Это верно, святой отец, — ответил Шарп.
Прихожане смотрели на него с осуждением, возмущенные его вторжением в святое место. Шарп, словно вовсе не обращая внимания на их суровые взгляды, толкнул всех троих пленников на колени перед алтарем.
— И чтоб не шелохнулись, сволочи! — сказал он и повернулся к кюре.
— Я оставил дверь открытой, святой отец, — объяснил он, — потому что по дороге сюда заглянул в трактир и пригласил в церковь еще несколько прихожан.
Уж не напился ли он, подумал отец Дефуа, но ему сразу стало ясно, что это не так. Кюре очень неплохо относился к англичанину. Конечно, было бы лучше, если бы тот вместе с Люсиль посещал церковь, но, если не брать в расчет этого обстоятельства, месье Шарп казался ему прямым, жестким, очень здравомыслящим и трудолюбивым человеком. К сожалению, остальные жители деревни не разделяли его мнения, а Жак Малэн пригрозил, что живого места не оставит на любом, кто отнесется к англичанину по-дружески.
А теперь, к полному изумлению отца Дефуа, сам Жак Малэн с дюжиной своих дружков появился в дверном проеме. Они и не собирались на мессу, а вместо этого распивали в трактире кальвадос, и, пока их матери, жены и дочери улаживали дела с Господом Богом, очень нескучно проводили время, когда Шарп пинком распахнул дверь и выпихнул на всеобщее обозрение окровавленного капрала Лебека.
— Мне только что пришлось выбить кучу дерьма из трех гусариков, — воинственно заявил он на весь трактир, — и если хотите знать, почему, ступайте в церковь.
Больше он не сказал ни слова и выволок пленника за дверь, поэтому все, изумленные и сгорающие от любопытства, побросали выпивку и отправились следом за ним.
Жак Малэн скинул картуз и перекрестился, впрочем, не выпуская из рук крепкой дубинки. Он хмуро кивнул кюре.
— Англичанин напрашивается на неприятности, святой отец — пробурчал он.
— Как же! — ответил Шарп.
Отец Дефуа, опасаясь, что в церкви вот-вот возникнет непотребная драка, поспешил вперед, чтобы утихомирить противников, но Шарп движением руки принудил его к молчанию. Он обвел прихожан глазами.
— Вы меня не любите, верно? — вызывающе спросил он. — Думаете, что чужак, да еще и англичанин, который полжизни провоевал с французами, вам здесь даром не нужен, верно?
— Почему же, — сказал Жак Малэн и его дружки обменялись ухмылками.
— А вот вы мне нужны, — продолжал Шарп, — потому что там, откуда я родом, у соседей принято помогать друг другу, а теперь мои соседи — вы, и мне нужна помощь. Поэтому я вам кое-что расскажу. Кое-что об императоре, золоте и жадности. Хотите послушать?
— Нет! — закричал Малэн, но все вокруг зашикали. Они были простые люди, любили складные истории, и были не прочь послушать еще одну, и Шарп, стоя над своими притихшими пленниками, поведал прихожанам, как Пьер Дюко украл императорское золото, а потом свалил все на Шарпа.
— Мне надо было доказать, что я тут не при чем, — объяснял Шарп, — а брат мадам… Вы помните Анри Лассана, упокой Господь его душу? Конечно, помните. Так вот, месье Лассан кое-что знал про Дюко, и поэтому я отправился в замок, чтобы его порасспросить, и что вы думаете? Мадам прострелила мне ногу!
Большинство прихожан рассмеялось над его негодующим тоном. Жак Малэн нахмурился, но даже он слушал, как Шарп, дождавшись, пока затихнет смех, рассказывал им про Дюко. Он сказал, что хотя Дюко и числился майором, он никогда не был солдатом. Пьер Дюко был «функционером», объяснил он, и все вздохнули, потому что в свое время сильно натерпелись от безжалостных рук революционных чиновников. Пьер Дюко служил в тайной полиции, добавил Шарп, и закутанные в черные шали головы затряслись от ужаса при это новом обвинении. «Но хуже всего», — закончил Шарп, решив, что историю не помешает слегка приукрасить, — «хуже всего, что он был стряпчим!». Некоторые женщины начали креститься, и когда он замолк, в церкви установилась мертвая тишина.
— Месье Дюко обокрал императора, — продолжал Шарп, — и я отправился в Неаполь, чтобы его разыскать. И я его прикончил и вернул золото. Тысячи и тысячи золотых франков! Императорское сокровище!
Все смотрели на него, как завороженные, потому что ничто так не чарует душу крестьянина, как мысль о золоте.
— Но я отправился в Неаполь не один, — сказал Шарп и схватил Лебека за шиворот. Деревенские жители так до сих пор и не поняли, зачем Шарп притащил с собой Лебека и еще двух пленников, и с широко раскрытыми глазами смотрели, как гусара вытащили на середину прохода и рывком поставили на ноги.
— Это — один из сообщников Дюко, — сказал Шарп. — Верно, Лебек?
Капрал кивнул.
— А теперь скажи им, капрал, кто был со мной в Неаполе, — велел Шарп.
У Лебека шла носом кровь, а руки были стянуты за спиной, поэтому он мог только сопеть.
— Солдаты, — нехотя процедил он.
— Чьи солдаты?
— Французские, — уже громче сказал Лебек.
Гляда в упор на Малэна, Шарп задал следующий вопрос:
— А что на них была за форма, а, капрал?
Лебек помрачнел, потом пожал плечами:
— Императорской гвардии, — буркнул он.
— А ну-ка, погромче! — скомандовал Шарп. — Голову поднять! Стоять смирно! Чтоб все слышали!
Лебек машинально выпрямился.
— Это были гвардейцы императора, — повторил он, и Шарп убедился, что Жак Малэн услышал ответ. Ему обязательно надо было, чтобы это услышал Жак Малэн, потому что тот сам служил в гвардии и до сих пор носил гигантские черные усищи, которые в армии Наполеона дозволялись только лучшим из лучших.
— Гвардейцы императора, — сказал Шарп, не спуская глаз с Малэна, — и я дрался вместе с ними. А командовал нами генерал Жан Калвэ.
Он увидел, как при этом имени на недоверчивом лице Малэна мелькнуло узнавание.
— И дрался я не за Англию, а за Францию. И когда мы добрались до золота, мы не взяли его себе. Мы отвезли его на Эльбу!
Вот это последнее заявление не произвело того впечатления, на которое он рассчитывал. Большинство прихожан не только не оценили его честность, но явно сочли его полным дураком, раз он упустил такие деньжищи.
— Но эти вот люди, — и Шарп указал на Лебека и его людей, — они думают, что золото все еще у меня. Поэтому они оказались здесь. Вшестером. И трое до сих пор в замке, держат в заложниках мадам, нашего ребенка и Мари.
По церкви пробежал ропот.
— Поэтому я и пришел, — заключил Шарп. — Потому что вы мои соседи и мне нужна помощь.
Он пихнул Лебека обратно, к остальным пленникам, повернулся к отцу Дюфуа и пожал плечами, как человек, который сказал все, что мог.
Несколько минут в церкви царило молчание, потом все заговорили разом. Кто-то потребовал объяснить, с чего они вообще должны помогать Шарпу, и Шарп развел руками, как будто и сам не знал, что ответить.
— Но все вы знаете мадам, — добавил он, — и Мари, она прожила здесь всю жизнь. Неужели вы оставите двух женщин на произвол воров и грабителей?
Отец Дефуа покачал головой.
— Но среди нас нет солдат! — воскликнул он. — Надо послать в Кан за жандармами.
— Пока мы доберемся до Кана, да еще в такую метель, станет уже темно, — сказал Шарп. — Люсиль умрет раньше, чем жандармы успеют натянуть сапоги.
— Но тогда чего вы от нас хотите? — спросил кто-то жалобным тоном.
— Он хочет, чтобы мы полезли в драку вместо него, — прорычал Жак Малэн с откуда-то от стены церквушки. — Потому что только так англичане и дерутся. Они умеют устроить так, чтобы за них дрались немцы, испанцы, португальцы, шотландцы, ирландцы, кто угодно, только не сами англичане. Зачем англичанам драться, когда за них это делают другие?
Из кучки дружков Малэна послышался одобрительный шум. Малэн на мгновение насторожился, когда Шарп двинулся к нему по проходу. Он взвесил на руке дубинку, но не пошевелился, когда Шарп оттолкнул его и направился к выходу.
— Пошли, потолкуем, — сказал Шарп и потянул на себя церковную дверь.
— Раскомандовался! — продолжал упорствовать Малэн.
— Что, поджилки трясутся? — бросил Шарп, выходя на снег. — Говорить-то все мастера!
Малэн кинулся наружу, как разьяренный бык, и обнаружил Шарпа, присевшего на низкую церковную ограду.
— Подымайся! — потребовал Малэн.
— Ладно, пора кончать, — сказал Шарп. — Врежь мне!
Он увидел недоумение на лице Малэна.
— Ты же об этом мечтал весь год, а? — спросил Шарп. — Ну так врежь хорошенько!
— Подымайся! — повторил Малэн, и его дружки, выскочившие вслед за ним из церкви, согласно зашумели.
— Не собираюсь я с тобой драться, Жак, — сказал Шарп, — потому что незачем. Я уж всяко повоевал не меньше тебя, и, будь я проклят, если стану что-то доказывать. А вот тебе придется. Ты меня не переносишь. Ты, похоже, вообще никого не переносишь. От тебя никакого проку, одни неприятности. Ты вроде собирался отвезти дрова в церковь? И где эти дрова? День-деньской торчишь в трактире и пропиваешь деньги своей матушки. Почему бы тебе не заняться делом? И у меня есть для тебя работа! У меня есть для тебя насквозь проржавевший мельничный затвор, который надо чинить, и мельничный сток, который надо чистить, а в будущем месяце из Кана прибудут возы с плиткой, которой надо замостить двор.
1 2 3 4 5 6