– Я вела себя глупо. – Она в последний раз взглянула на орхидею и не спеша направилась к секции напротив, где продавались произведения Чайковского, весьма популярные среди туристов.
– «Патетическая», – наугад прочитала она на ярлыке. – Я возьму ее.
Я завернул скабию и вложил в коробку буклет с инструкцией, все еще глядя на женщину.
– Не волнуйтесь так, – сказала она весело. – Я никогда не слышала ничего подобного.
Я не волновался. Просто тридцать лет, прожитые в Вермиллион-Сэндз, сузили мой кругозор.
– Вы надолго в Вермиллион-Сэндз? – поинтересовался я.
– У меня сегодня первый концерт в клубе «Казино», – ответила она. Она рассказала, что зовут ее Джейн Сирасилайдз и что она – певица оригинального жанра.
– Почему бы вам не придти посмотреть на меня? – предложила она, и озорной огонек пробежал в ее глазах. – Я начинаю в одиннадцать. Может быть, вам понравится.
Я пришел на концерт. На следующее утро весь Вермиллион-Сэндз гудел от пересудов. Джейн произвела сенсацию. После представления триста человек клялись, что услышали все – от хора ангелов, поющих под музыку небесных сфер, до джаза. Что же касается лично меня, то, может быть, из-за того, что я слышал слишком много поющих цветов, я относился к этому более спокойно. Но теперь я знал, откуда появился на моем балконе скорпион.
Тони Майлз слушал «Сен-Луи блюз» в исполнении Софи Такер, а Гарри – Мессу си минор Баха-отца.
Они зашли в магазин и, пока я возился с цветами, делились впечатлениями от концерта.
– Изумительно, – воскликнул Тони. – Как ей это удается? Скажи мне.
– Гейдельбергская партитура, – восторгался Гарри. – Величественная, неподдельная. – Он с раздражением посмотрел на цветы. – Ты не мог бы утихомирить их? Они тут подняли адский шум.
Шум действительно стоял адский и, поразмыслив, я понял, отчего. Паучья орхидея полностью вышла из-под контроля и к тому времени, как я смог успокоить ее, окунув в слабый соляной раствор, она уже успела погубить кустарников более чем на триста долларов.
– Вчерашнее представление в «Казино» было ничто по сравнению с тем, что она устроила здесь, – рассказал я им. – «Кольцо Нибелунгов» в исполнении Стана Кентона. Эта орхидея сошла с ума. Я уверен, она хотела убить ее.
Гарри смотрел, как растение потрясает своими листьями, делая угловатые судорожные движения.
– Мне кажется, она настроена очень воинственно. Но зачем ей убивать Джейн?
– Ну не буквально, конечно. Ее голос, по-видимому, имеет обертоны, раздражающие чашечку цветка. У других растений такой реакции не наблюдалось.
Они ворковали, как голуби, когда она трогала их.
Тони внезапно вздрогнул от радости.
На улице блеснула ярким солнцем пышная огненно-желтая юбка Джейн.
Я представил ее Гарри и Тони.
– Цветы, похоже, сегодня молчат, – сказала она. – Что с ними случилось?
– Я чищу баки, – объяснил я. – Кстати, мы все хотим поблагодарить вас за вчерашний концерт. Как вам понравился наш город?
Она смущенно улыбнулась и не спеша стала прогуливаться по магазину. Как я и думал, она остановилась у орхидеи и устремила на нее свой взор.
Я ждал, что она скажет, но Гарри и Тони окружили ее и скоро заставили подняться на второй этаж в мою квартиру, где все утро они валяли дурака и опустошали мои запасы виски.
– Не хотите ли составить нам компанию после сегодняшнего концерта? Мы могли бы пойти потанцевать во «Фламинго», – предложил Тони.
– Но вы оба женаты, – застенчиво возразила Джейн. – Разве вас не волнует ваша репутация?
– А мы прихватим с собой жен, – беззаботно произнес Гарри. – А Стив будет держать ваш жакет.
Мы поиграли в «и-го». Джейн сказала, что раньше никогда не играла в эту игру, но она без труда разобралась в правилах, а когда начала нас обыгрывать, я понял, что она мошенничает. Разумеется, не каждый день выпадает случай поиграть в «и-го» со златокожей женщиной с глазами, похожими на насекомых, но, тем не менее, это меня раздражало. Гарри и Тони, конечно, ничуть этому не противились.
– Она очаровательная, – сказал Гарри после ее ухода. – Кого это волнует? Все равно это глупая игра.
– Меня волнует, – возразил я. – Она мошенничает.
Следующие три или четыре дня в магазине происходило великое цветочно-звуковое побоище. Джейн приходила каждое утро взглянуть на Паучью орхидею, и ее присутствие было слишком невыносимо для растения. К сожалению, я не мог держать цветы на голодном пайке: для каждодневных упражнений орхидея была просто необходима. Но вместо гармоничных гамм Паучья орхидея испускала лишь скрипы и завывания. Меня беспокоил не сам шум, на который жаловалось не более двадцати человек, а вред, наносимый им колебательным связкам растений. Те, которые исполняли музыку XVII века, стойко переносили напряжение; цветы, предназначенные для современных композиторов, оказались к нему вообще невосприимчивы, однако у двух десятков романтиков полопались цветочные чашечки. К началу третьего дня после приезда Джейн я потерял исполнителей Бетховена и страшно подумать сколько – Мендельсона и Шуберта.
Джейн как будто совсем не обращала внимания на причиняемые мне неприятности.
– Что с ними всеми случилось? – спросила она меня, осматривая беспорядочно разбросанные на полу газовые баллоны и капельницы.
– Мне кажется, вы пришлись им не по вкусу, – ответил я. – По крайней мере, Паучьей орхидее. Ваш голос может вызывать у мужчин странные и причудливые видения, но у этой орхидеи он вызывает черную меланхолию.
– Ерунда, – сказала она, смеясь мне в лицо. – Отдайте ее мне, и я покажу вам, как за ней надо ухаживать.
– Тони и Гарри развлекают вас? – поинтересовался я. Меня раздражало то, что я не могу пойти с ними на пляж, а вместо этого вынужден тратить время на опорожнение баков и приготовление растворов, ни один из которых не помогал.
– Они очень забавны, – сказала она. – Мы играем в «и-го» и я пою для них. Но мне кажется, вы могли бы почаще выбираться отсюда.
Спустя еще две недели я был вынужден сдаться. Я решил законсервировать растения до тех пор, пока Джейн не уедет из Вермиллион-Сэндз. Я знал, что на восстановление ассортимента мне потребуется, по крайней мере, три месяца, но другого выхода у меня не было.
На следующий день я получил крупный заказ на поставку колоратурной травосмеси для садового хора в Сантьяго. Они хотели получить ее через три недели.
– Простите меня, пожалуйста, – сказала Джейн, когда узнала, что я не смогу выполнить заказ. – Вы, очевидно, считаете, что лучше бы я никогда не приезжала в Вермиллион-Сэндз.
Она задумчиво заглянула в один из темных баков.
– Не могу ли я помочь вам в оркестровке? – предложила она.
– Нет уж, спасибо, – сказал я, смеясь, – я сыт этим по горло.
– Не упрямьтесь, мне это не составит труда.
Я отрицательно покачал головой.
Тони и Гарри назвали меня сумасшедшим.
– У нее достаточно широкий диапазон голоса, – сказал Тони. – Ты же сам это признал.
– Что ты имеешь против нее? – спросил Гарри. – Она мошенничает в «и-го»?
– Вовсе не это, – ответил я. – Но диапазон ее голоса куда шире, чем вы думаете.
Мы играли в «и-го» в номере Джейн. Она выиграла у каждого из нас по десять долларов.
– Мне везет, – сказала она, весьма довольная собой. – Похоже, я никогда не проигрываю. – Она пересчитала деньги и, сияя золотой кожей, аккуратно положила их в сумочку.
Вскоре из Сантьяго пришел повторный заказ.
Я нашел Джейн в кафе в окружении поклонников.
– Вы еще не сдались? – спросила она меня, бросая улыбку молодым людям.
– Не знаю, чего вы добиваетесь, – сказал я, – но стоит попробовать.
Когда мы вместе вернулись в магазин, я достал лоток с многолетними растениями. Джейн помогла мне наладить подачу газа и жидкостей.
– Давайте начнем с этих, – сказал я. – Частоты 543-785. Вот партитура.
Джейн сняла шляпу и чистым голосом начала петь гамму. Сначала водосбор заколебался, и Джейн вернулась в нижний регистр и снова начала выводить гамму, увлекая за собой растения. Они вместе прошли пару октав, затем растения споткнулись, прервав стройную последовательность аккордов.
– Попробуйте полутоном выше, – посоветовал я. Добавил в бак немного хлористой кислоты и водосбор энергично последовал за ней, издавая своими цветочными чашечками нежные дискантовые вариации.
– Великолепно, – сказал я.
На выполнение заказа у нас ушло всего четыре часа.
– У вас получается лучше, чем у орхидеи, – похвалил я ее. – На каких условиях вы желаете работать? Могу предложить вам большой прохладный бак и сколько угодно хлора.
– Будьте осторожны, – предупредила она. – Я могу согласиться. Почему бы нам не настроить еще несколько растений, раз уж мы принялись за это дело?
– Вы устали, – сказал я. – Давайте пойдем отсюда и выпьем что-нибудь.
– Можно мне попробовать с орхидеей, – предложила она. – Эта задача более трудная.
Она не спускала глаз с цветка. Я подумал, что они будут делать, если останутся наедине. Может быть, до смерти замучают друг друга своим пением?
– Нет, – сказал я. – Давайте завтра.
Мы поднялись на балкон, налили себе по бокалу и весь остаток дня проговорили.
Она немного рассказала о себе, но все же я выяснил, что отец ее был горным инженером в Перу, а мать – танцовщицей в захудалой таверне в Лиме.
Они переезжали из одного места в другое, отец разрабатывал свои концессии, а мать пела в ближайшем борделе, чтобы уплатить за жилье.
– Она, конечно, только пела, – добавила Джейн, – до того, как умер отец.
На кончике соломинки в ее бокале забурлили пузырьки.
– Итак, вы полагаете, что на моем концерте каждый видит и слышит то, что он хочет. Кстати, а что видели вы?
– Боюсь, со мной вы потерпели неудачу, – сказал я. – Ничего не видел. Кроме вас.
Она опустила глаза.
– Такое иногда случается, – сказала она. – Но на этот раз я рада.
Миллионы солнц зажглись внутри меня. До этого момента я еще как-то сохранял рассудительность.


* * *

Тони и Гарри были вежливы, хотя и явно расстроены.
– Я не могу поверить в это, – печально сказал Гарри. – Не могу. Как тебе это удалось?
– Конечно же, благодаря мистическому и лицемерному подходу, – ответил я.
– Все древние моря, да темные колодцы.
– А какая она? – нетерпеливо спросил Тони. – Я имею в виду, она огненная или просто горячая?
Каждый вечер Джейн пела в казино с одиннадцати до трех часов ночи, а остальное время мы, как мне казалось, всегда были вместе. Иногда на закате дня мы уезжали в Ароматную пустыню и, сидя вдвоем у водоема, наблюдали, как солнце заходит за рифы и горы, вдыхали тяжелый воздух, насыщенный приторным ароматом роз, и чувствовали, как нами овладевает покой. А когда начинал дуть прохладный ветерок, мы бросались в воду, купались, и после этого возвращались, наполняя городские улицы и веранды кафе запахом жасмина, мускусной розы и голиантемума.
Порой мы отправлялись в Лагун-Вест в какой-нибудь тихий бар и ужинали там, сидя на отмели, Джейн подшучивала над официантами и подражала пению птиц к удовольствию детей, прибегавших, чтобы посмотреть на нее.
Сейчас я понимаю, что тогда я, очевидно, приобрел в городке дурную славу, но я был не против того, чтобы дать старухам – а рядом с Джейн все женщины выглядели старухами – очередной повод для сплетен. Во время Большого Перерыва все мало о чем беспокоились, а потому и я не очень-то стремился анализировать мои отношения с Джейн Сирасилайдз. Когда мы вдвоем сидели прохладным ранним вечером на балконе, или когда я чувствовал в ночной темноте рядом с собой ее тело, меня вообще мало что волновало.
Как это ни глупо звучит, но единственной причиной для разногласий было ее мошенничество в «и-го».
Помнится, однажды я упрекнул ее в этом.
– Знаешь ли, Джейн, что ты обманом вытянула из меня более пятисот долларов? И ты до сих пор продолжаешь обманывать. Даже сейчас!
Она ехидно рассмеялась.
– Разве я обманываю? Когда-нибудь я дам тебе возможность выиграть.
– Но зачем ты это делаешь? – настаивал я.
– Так интереснее, – сказала она. – В противном случае играть было бы слишком скучно.
– Куда ты поедешь из Вермиллион-Сэндз? – спросил я ее.
Она посмотрела на меня с удивлением.
– Почему ты об этом спрашиваешь? Я думаю, что я никуда отсюда не уеду.
– Не дразни меня, Джейн. Ты родилась в ином мире.
– Мой отец родом из Перу, – напомнила она.
– Но не от него же ты унаследовала свой голос, – сказал я. – Интересно было бы послушать, как поет твоя мать. У нее был лучше голос, чем у тебя, Джейн?
– Она думала, что лучше. Но отец терпеть не мог нас обеих.
В тот вечер я в последний раз видел Джейн. Перед тем, как ей отправиться в казино, мы переоделись и полчаса провели на балконе: я слушал ее голос, который подобно спектральному источнику наполнял воздух золотыми переливающимися звуками. Даже после того, как Джейн ушла, музыка осталась со мной, еле слышно кружась в темноте вокруг ее стула.
После ее ухода мне почему-то страшно захотелось спать, и в половине двенадцатого, когда она должна была появиться на сцене казино, я вышел из дома, чтобы прогуляться вдоль пляжа и выпить где-нибудь чашечку кофе.
Как только я спустился вниз, сразу услышал музыку, звучащую в магазине.
Сначала я решил, что забыл выключить один из усилителей, но я слишком хорошо знал этот голос.
Жалюзи на окнах магазина были плотно закрыты, поэтому я пошел в обход, вдоль задней стены жилого дома, и вошел внутрь через проход из гаражного дворика.
Свет был выключен, но магазин наполняло алмазное сияние, отбрасывавшее золотые огни на баки, стоявшие на прилавках. По потолку плясали струящиеся разноцветные отблески.
Я уже слышал эту музыку, но только в увертюре.
Паучья орхидея увеличилась раза в три, вылезла из-под крышки бака, листья ее распухли и свирепо шевелились.
Повернувшись в ее сторону и запрокинув голову, стояла Джейн.
Почти ослепленный светом, я подбежал к ней, схватил за руку и попытался оттащить от растения.
– Джейн! – закричал я сквозь шум. – Уходи отсюда!
Она оттолкнула мою руку. В ее глазах промелькнула тень стыда.
…Я сидел на ступеньках лестницы у входа, когда подъехали Тони и Гарри.
1 2 3