И радостный победоносный вопль сотряс ночное спокойствие. Вознесся к затянутому черными облаками небу и разлетелся по округе.
Я поймала себя на том, что улыбаюсь, чувствуя накатывающую волну необъяснимого всеобщего счастья.
– Я знал, что тебе понравится, – хмыкнул Лопатов-Пяткин, обняв меня за плечи.
Чуть отстранившись, я сбросила его руки и, по-прежнему улыбаясь, хмыкнула:
– Не обольщайся, дверь в спальню все равно будет закрыта.
А потом резко развернулась и скрылась в длинном бесконечном коридоре.
– Можешь затягивать поводок, – добавила я, не оглядываясь.
Итак, я, пленница, стала полевым командиром в немногочисленной, но свирепой армии графа Василия Лопатова-Пяткина.

Конечно, я не была монашкой и мужчины у меня были. Но отчего-то при мысли о графе в моей опочивальне на меня нападала какая-то странная брезгливость, будто он мог меня замарать.
Посему ко сну я готовилась почти как полководец к генеральному сражению. Свечи зажигать не стала. Для начала проверила засов. Тот, к неудовольствию, оказался хлипеньким, плохеньким, так и просился оказаться выбитым от самого легкого толчка. Потом долго простукивала стены в поисках упомянутого потайного хода. Присмотревшись к высокому комоду, я уверилась, что тот может оказаться вполне приличной преградой, скажем, для вурдалака, решившего проникнуть ко мне ночью и порешить за прежние обиды.
Но придумать план спасения оказалось проще, чем претворить его в жизнь. Натужно пыхтя и надрываясь, я попыталась передвинуть невыносимо тяжелый комод. На втором вершке силы покинули меня, а расстояние до двери стало казаться непреодолимым. Протиснувшись между полированным деревянным боком и стеной, я уперлась руками в каменную кладку и попыталась отодвинуть махину всем своим весом. С протяжным жалобным скрипом комод подался еще на мизинец, собрав в сборки пыльный тонкий, как тряпица, ковер на полу. Потом вдруг одна гнутая ножка треснула, и, грохоча, громадина накренилась на один бок. Я перевела дыхание и вытерла выступивший на лбу пот. Ноги тряслись, а каждая поджилочка в теле ныла. Тогда-то в мою спальню и постучались. Я замерла в кромешной тьме, страшась пошевелиться. Стук повторился, уже настойчивее и увереннее, а мужской голос позвал в тишине:
– Наталья! Открой! Это Степан.
Тусанин?!
Я быстро подскочила к двери, отодвинула засов и выглянула в коридор. Хранитель поспешно удалялся, будто, пока я колебалась, открывать ли, он передумал и дал стрекача. В темноте раздавались его шаги.
– Эй! Подожди! – окликнула я его.
Он оглянулся и замер в нерешительности, а потом брякнул первое, что пришло в голову:
– Ты чего в потемках? Свечей не хватило?
– Некогда рассусоливать! Шевелись! – рявкнула я, снова скрываясь в спальне. К счастью, кроме нас двоих, в коридоре никого не оказалось.
Степан вошел, плотно притворив за собой дверь.
– Ты чего делаешь? – изумился он, глядя на то, как я изо всех сил стараюсь отодвинуть комод.
– Давай, помоги, коль заявился! – бросила я надрывно.
– У меня к тебе есть разговор, – проскрипел он, с натугой приподнимая скособоченную махину. – Берись за другую сторону, попробуем перенести! Ага!
– Говори! – согласилась я.
Удерживать махину на весу оказалось гораздо тяжелее, чем передвигать. Мы сделали три нетвердых шага и с грохотом уронили мебелишку на пол. Тут же хрустнула вторая ножка, со стуком деревянный угол уперся в пол.
– Зараза! – ругнулась я и махнула рукой. – Приступай!
– Мне сказали, что ты согласилась стать новым полевым командиром…
– Согласилась, – подтвердила я, нагибаясь и хватаясь за край. Внутри комода на вместительных полках что-то перекатывалось и дрожало. – Давай. Раз, два, три-и-и-и…. – Мы сделали еще два шага, третья ножка отвалилась сама собой и вдарила мне по пальцам. Даже через сапоги боль казалась невыносимой. – Че-о-орт! Мать… Черт!
Мы поспешно опустили тяжеленную махину, и та накренилась совсем уж жалостливо. Прыгая на одной ноге и морщась от боли, я простонала через слезы:
– Черт бы вас всех подрал!
– Ты сделала правильный выбор, – вдруг прервал мои стенания Степан и снова ухватился за комод.
– Что сейчас послала всех к дьяволу? Вот уж с чем не поспоришь!
– Берегиня Иансы, мы все чувствуем, это именно ты, а не кто иной, и мы счастливы, что ты присоединилась к нашему делу. К нашей войне!
– Послушай, Степан! – Мы снова схватились за развороченный комод и чуть попятились, обогнув угол кровати. – Я что-то не понимаю, Берегиня – это болезнь, что ли, такая, и я должна быть рада, если ее вовремя во мне распознали?
– Ты, похоже, ничего не знаешь ни про драконов, ни про Источники?
– Как же, как же. Про драконов я все знаю. «Исканде ту дрэкон, сан сейвер Ианса» – так говорилось в вашем проклятом Ловце Душ? «Найди своего дракона, стань Берегиней Иансы». Ну что ж, дракона не нашла и не искала, но меня все равно выловили, на меня надели поводок, меня возжелали попользовать, и я теперь таскаю по комнате тяжеленную дуру… Поздравляю, господа, Берегиня Иансы с вами! Восславься, род хранительский!
– Наталья, ты о чем? – Степан более чем осторожно опустил комод.
В деревянном ящике что-то звякнуло, явно разбившись. Хранитель, смешавшись, глянул на меня, охваченный дурным предчувствием.
– О чем я? – От усердия и усталости я едва держалась на ногах.
Облокотившись на полированную пыльную крышку, я позволила себе отдышаться.
– Так о чем я? Ах вот, я о том, что вся ваша чушь о войне, Хранителях и Иансе – не более чем просто бредни больного воображения Лопатова-Пяткина! Ясно?! Он чего-то не договаривает! Да что там, он всех нас водит за нос, мошенник, а за пазухой вынашивает собственные планы. Ваша нелепая война – только прикрытие. А вот для чего – пока не разгадала.
– Я думал, ты с нами…
– О, конечно, я с вами, – хохотнула я, – ведь вы пригрозили меня убить. Хватай эту монстру, потащили вон к той стене! У нас тут по ночам вурдалаки бродят.
– А почему к той стене? – недоуменно вопросил Степан.
– Нечисть через стены ходит. Не знал? Теперь нарисуй на своей палатке кресты, чтобы и к тебе не забрались.
– Разве ты не понимаешь, – не успокаивался Тусанин, – Хранители должны властвовать! Наталья, осторожнее! Не нажимай ты так! Ах, в живот ведь, в живот! Ну больно же, ядрена кочерыжка!
– Ты продолжай! Твоя бредовая история гораздо занимательнее истории Лопатова-Пяткина! Давай! Что ты там говорил о «властвовать»? Властвовать будешь ты? Посмотри на себя, Степан, у тебя даже дома нет! А графа и вовсе прокляли да в замке замуровали! И вы будете властвовать?!
– Да, не все же твоему дружку на троне сидеть? – взвился Степан. – Осторожнее! Этот твой чертов комод! За каким… ты его решила передвинуть к этой стене? Что за гребаная перестановка?!
– Ты от темы не уходи. – Я налегла на тяжеленную махину изо всех сил – Тусанин едва-едва удерживался на ногах, чтобы не завалиться на спину. – Скажи, что там мелешь про моих приятелей? Ты это про Давидыва, что ли?
– Про него, про него! Жаль, я его тогда сделать не смог, только личико подпортил! А теперь, глянь, все туда же! Король… Аккуратнее!
– Заело тебя, что ли?!
Мы одновременно отпустили каждый свой угол, комод шарахнулся об пол с таким грохотом, что, кажется, даже на дальних заимках владений Лопатова-Пяткина лесники услыхали. Деревянный полированный монстр кособоко жался к стене, меньше всего напоминая идеальную преграду для ночной нечисти.
– Все, Степан, спасибо тебе за помощь, за беседу. Развлек, друг любезный, а теперь выметайся! – раздраженно заявила я, отплевывая прилипшую к губам прядку волос. Потом развернулась, и вдруг ноги, будто заколдованные, увязли в скомканном ковре, а в следующее мгновение я больно ударилась об пол, тихо пискнув.
– Пришлая! – испугался Тусанин и тут же, споткнувшись, растянулся рядом, крепко выругавшись. – Ты чего, свечи не могла зажечь?! О, батюшки мои, я все ребра помял!
Барахтаясь и еще больше путаясь в ковре, мы пытались встать на ноги, но тихий скрип двери заставил нас в мгновение ока замереть, а потом откатиться друг от друга с такой поспешностью, словно мы и вправду занимались чем-то недозволенным.
– Наталья? – раздался недоуменный возглас Лопатова-Пяткина.
Лежа на полу, я подняла голову и глянула на его мрачную фигуру в черном камзоле, едва различив ее в темноте. Степан, успевший закатиться под кровать, был чуть живой от страха и конфуза.
– Наталья, ты чего на полу? – Граф нагнулся, схватив меня за руку, с легкостью поставил на ноги. – За ковер зацепилась? – догадался он, подошел к столу, где еще с вечера Назар оставил канделябр. – Ты зачем комод двигала? – удивился он. – А чего свечи не зажгла?
– Не… не надо свечей! – быстро замахала я руками.
– Почему?
Громкий чих Степана заставил меня прикусить язык. Зато Лопатов-Пяткин тут же получил ответ на свой вопрос. Он заглянул под кровать и даже во мгле узнал своего первого полевого командира. Надолго граф не задержался в моей опочивальне и ушел, кажется, сильно обиженным.
– Вот и рассказал про тайные планы, – вздохнула я, когда за Василием хлопнула дверь, и приказала Тусанину: – Вылезай.
Сама уселась на кровать и принялась разуваться.
– Он уже… – осторожно поинтересовался Степан, не рискуя так быстро покинуть убежище.
– Ушел, ушел, – досадливо перебила его я.
Чего ради надо было так напрягаться – перетаскивать комод, ругаться с Тусаниным? Все равно никому ничего не доказала, только Василия разозлила и себя в дурацком свете выставила.
– Уходи, Тусанин, – кивнула я на дверь, когда пыльный Степан выбрался из-под кровати. – Спасибо за помощь. Думаю, Евсей остолбенеет и передумает жрать меня, когда налетит на это чудовище!
Я широко зевнула и, не раздеваясь, завалилась на мягкие подушки.
На сегодня борьба закончена, а завтра будет новый день. Возможно, лучший, чем сегодняшний…

А следующий день не принес ничего хорошего и светлого, так и не оправдав моих ожиданий. Ни свет ни заря меня разбудил колокольный звон из Ведьминой деревни, что ютилась на другой стороне узкой неспокойной речушки Быстрянки.
После перетаскивания ночью неподъемного комода тело ныло, голова гудела. Поднялась я с трудом и большой неохотой. Рубаха смялась, будто лист бумаги, порты стали похожи на растянутую гармошку. Пол был ледяным, да и в самой комнате стоял мертвенный холод. За окном по-прежнему нависало серое угрюмое небо, а от ветра дребезжали стекла. Густой, как кисель, туман скрывал дальние холмы, одеялом стелился до замковых стен, окутывал их, придавая пейзажу завораживающую таинственность. Белая дымка наступала и на замок, где-то внутри нее разносились звуки пробудившегося двора: заливался лаем пес, мычали коровы, по брусчатке стучали деревянные колеса телег и раздавались голоса прислуги, давно и лихорадочно суетящейся.
Чувствовала я себя разбитой, а потому осторожный стук в дверь вызвал только досаду. Открывать я не торопилась, но, когда неизвестный снова заскребся, еще более боязливо, все же сдалась. За дверью оказалась худенькая и бледная от царящего в замке сквозняка и сырости давешняя служанка Наталья. Под моим тяжелым взглядом она совсем сжалась, стушевалась и стала походить на побитую собаку. Большой чепец ее, с широкой лентой кружев, скособочился, а рукава платья были чуть длинноваты и подогнуты.
– Вас там граф… Василий Владимирович ждет. Говорит, что в лагерь ехать пора.
– В лагерь? – зевнула я и некрасиво почесала ягодицу. – У графа бессонница – в такую рань решил подниматься?
Наталья будто онемела, только вытаращила на меня большущие глазищи, не смея ни сбежать, ни продолжать беседу.
– Мне бы умыться, – кивнула я.
– Ах да, хорошо! – Девушка почти радостно развернулась, сверкнув белой исподней рубахой под темно-коричневым шерстяным платьем, и так понеслась по коридору, будто ее подгоняли метелкой.
Вразвалку, не торопясь, я спустилась во двор, где уже с полчаса маялась в нетерпении целая кавалькада. Помимо самого Лопатова-Пяткина я увидала и Степана, и двух мальчищек-охранников, восседавших на своих скакунах. Знакомый Петр, шибко помятый, с красными следами от подушки на мясистых щеках, ковырял в носу и потом облизывал палец. Второй, вероятно Иван, выглядел буквально ожившим Лулу Копытиным – такой же худой, несуразный, в черном щеголеватом камзоле и в сапогах с длинными, начищенными до блеска шпорами. Только на бледном лице парнишки уже проявлялась знакомая замкнутость, присущая исключительно всем Хранителям драконов.
Мое появление вызвало неоднозначную реакцию: граф даже не оглянулся, тут же пришпорил ладного бейджанского конька, поскакал к распахнутым настежь замковым воротам и исчез в густом тумане. Степан только хмуро кивнул, вроде неохотно поздоровался. А мальчишки уставились на меня во все глаза, ловя каждый шаг и движение рук.
– Бу! – ухнула я, издеваясь.
Они одновременно вздрогнули и потупили взоры, сконфузившись. Я уселась на лошадку, и та недовольно застригла ушами, чувствуя незнакомого наездника.
– Надо же, – хмыкнула я, обращаясь к Степану, – я думала, что после вчерашнего Василий тебя разжалует в рядового.
Тусанин на провокацию не поддался, только глаза сузились до щелочек да желваки на лице заходили.
– Зачем меня в лагерь-то тащат? – поинтересовалась я, очередной раз зевнув.
– Не все тебе в покоях бока пролеживать, – буркнул тот.
– Да? А мне нравится в покоях. Перины мягкие, еда сытная. Холодно только, зато сразу понятно – не адское пекло.
– Язва.
– Не спорю. Признайся честно, ведь вы имели с графом серьезную беседу поутру.
– О чем?! – не выдержал он.
– Ну не обо мне, конечно, – хохотнула я весело, – о плане разорения прекрасной богатой Окии. Хотя в общем-то разорять уже нечего – Давидыв и без вас разнес «решпублику» по камушкам. Вам только объедки останутся. Но это ничего, главное ведь править, а чем – неважно. Ведь вы рождены править! Да, мальчишки, вы тоже станете королями?!
Те как-то напряженно засопели, и, кажется, даже их лошадки застучали копытами по камушкам совсем осторожненько и деликатно.
1 2 3 4 5 6 7