А они ничего, терпели. Потерпи, Чарли, потерпи. Сейчас мамочка закончит. Правда, мамочка?" -- "Правда, правда, -нервничала тетка, обмазывая розовую извилистость уха дегтярной мазью. -Зачем ты собаку пугаешь? Какие еще фашистские пытки?" -- "А как же! -дядька продолжал воспитание собаки квазиподвигами предшествующих поколений. -- Сколько собак удостоено звания "Заслуженная собака Советского Союза"? Не знаешь! Вот то-то. А мы с Чарли знаем. Правда, Чарли? За одну только войну не меньше батальона собак наградили. А сколько за космос? Никто не знает, секретные данные. А за разведку в глубоком тылу врага? Э-э, есть такие заслуженные собаки, что им ордена вешать некуда, и грудь, и бока -- все завешено. Хоть на хвост прицепляй. Да, Чарли..."
Странно, но Чарли, словно перед его взором и впрямь вставала портретная галерея мужественных сородичей -- собаки-санитары, собаки-камикадзе, псы-ночные разведчики, собаки, погибшие в фашистской неволе, -- Чарли, после призыва хозяина брать с них пример, замирал с пионерским взглядом и вел себя терпеливее.
"О, господи! -- сокрушлась тетя Зина общей неопределенностью. -- Уж скорее бы все прошло! Я уже литр валерьяник выпила!"- "Через три дня мы с тобой вымоем посуду, отправим гостей и все забудем, -- подбадривала ее мама. -- Сядем на крылечке, расслабимся, споем..."
Мы с отцом сколотили столы и скамейки. И даже покрыли их мебельным лаком в три слоя -- получился сплошной блеск! Столы, сложенные столешницами внутрь, стояли у забора за сараем, чтобы не привлекать внимания прохожих. Три армейские палатки, сложенные в чехлы, ждали своего часа. Вдали участка, ближе к лесу, стоял стог сена, словно мы держали корову.
Дядя Жора напилил ольховых чурочек для шашлыков и бил себя в грудь, что баранина будет -- ее обещал татарин Вася из мясного подвальчика напротив вокзала, надо только приехать с машиной в назначенный час по телефонному звонку. Исландские бараньи ножки дядя Жора отобрал и оставил в складском холодильнике, дав аванс в тридцать рублей и посулив при окончательной расплате отблагодарить Васю бутылкой спирта.
Как я понял, живший в Комарово академик Сергей Иванович, с которым дядя Жора в пятьдесят втором болтался на стропах парашюта под брюхом транспортного "дугласа",не сказал ни "да", ни"нет" по вопросу совместимости космонавта с друзьями-евреями. Он предложил дядя Жоре самому закинуть космонавту удочку на эту тему: как вам, дескать, такие компании, не возбраняются? Дядя Жора остался недоволен таким советом.
-- Нет, -- сказал он, вернувшись из Комарово. -- Никаких удочек! Академики Иоффе и Раушенбах -- тоже не Ивановы. И наши друзья не хиппи, а кандидаты и доктора наук! У некоторых допуск первой формы! А мы будемтень на плетень наводить и бояться тележного скрипа!
-- Правильно! -- сказал отец. -- Я одного Гуревича на сто Раушенбахов не поменяю. Ты же знаешь, как он двое суток тащил меня на себе! Это нас Павел Гурьянович сбил! Кстати, что это у него за отчество такое?.. -рассмеялся он. -- Мы его-то приглашать будем?
-- Если зайдет поздравить, то оставим. А специально гонцов посылать не станем. Кстати, Серега не приедет -- у него опять обострение. Вчера ему на моих глазах три укола впилили...
6
Гости стали приезжать уже накануне вечером. Отец с дядяй Жорой, одетые в одинаковые джинсы и ковбойки обнимались с ними у калитки и вели показывать дачу. "Классно! Классно! -- заглядывали в подпол и на чердаки наиболее любопытные. -- И кто здесь раньше жил? Генерал? Сразу видно!"
Тетезинин брат-чечеточник в качестве приветствия отбил на крыльце несколько звонких проходов лаковыми туфлями и сказал, что крыльцо следует укрепить и покрыть специальной бак-фанерой, тогда он, дескать, сможет показать настоящий класс. То же самое он сказал про полы на верандах, в комнатах и на втором этаже. После этого он тихо выпил привезенную с собой маленькую и пошел проверять полы в сарае.
В эмалированнoм бачке томилась в маринаде баранина. Мама, тетя Зина и Катька чистили горы вареных овощей для салатов и отрезали головы селедкам. Я вскрывал банки с горошком, выносил очистки на помойку и ждал, когда меня отпустят ставить палатки и разводить костер. Отец сказал, что костер зажжем ближе к ночи -- для уюта и от комаров. Чарли шнырял по участку за гостями и путался под ногами. Поначалу он бежал к калитке и лаял на входящих, но потом догадался, что это стихия, и успокоился. Только обнюхивал внесенные сумки и нервно зевал.
Дядю Сашу Гуревича я узнал сразу, по фотографиям. Он с моими родителями бывал в геологических экспедициях, а потом остался работать в Сибири.
-- Ну я и напился в самолете! -- заулыбался Гуревич, обнимая сначала отца, потом дядю Жору. -- Уже в глазах двоится! А это что за девушка? --он обнял и маму. -- Элька, ты все молодеешь!
Мама заморгала глазами и чуть не прослезилась. Они не виделись лет десять
-- А это Кирюха! -- дядя Саша стиснул меня в объятиях и уколол черной, как уголь, бородой. -- Сопля несчастная! Помнишь, как ты меня описал?
Я, конечно, не помнил, но дядя Саша мне понравился. Здоровый улыбчивый мужик с крепкими жесткими руками. Катьку он назвал невестой и поцеловал ей руку. Тете Зине сказал комплимент, от которого она засветилась, и стал вытаскивать из огромного рюкзака промасленные свертки с сибирской рыбой.
Потом мы ставили с нимпалатки, и он учил меня, как надо правильно вязать узлы и раскладывать сено.
Чечеточник дядя Гена, поводя плечами, ходил по гравийным дорожкам и бормотал, что нас надо раскулачивать. Особенно ему не понравилось, что тетя Зина не разрешила ему стучать каблуками на просторных балконах, где пол годился для чечетки, но могли оторваться люстры на верандах. Дядя Гена считал, что его искусство выше такой чепухи, как люстра. "Хоть бы помост какой-нибудь сколотили, -- ворчал дядя Жора. -- А то получается, как валенками по снегу. Знали ведь, что приеду..."
Ближе к ночи приехал доктор наук Тамлер из новосибирского Академгородка -- худощавый дядечка в очках с веселыми детскими глазами. У него тут же отобрали чемодан и принялись раскачивать на руках и подбрасывать в воздух. Он прибыл из Москвы, где ему вручали какую-то научную премию. Привезла его черная "Волга" с шофером, которая тут же уехала.
Мы с дядей Сашей, которого я описал в детстве, развели веселый костер, и мама с тетей Зиной застелили сено в палатках своими грандиозными простынями. Положили стопочками одеяла и подушки. На тот случай, если уже сегодня кто-то захочет ночевать на улице. Мы с Катькой притащили самовар и поставили на новый стол. Отец включил фонарь, висящий на сосне, но на него замахали руками: без него, дескать, уютней! Я пересчиталрассевшихся у костра гостей -- десять. С нами и Чарли -- уже пятнадцать персон. И еще должно быть столько же, как минимум. Плюс космонавт.
Гуревич взялся настраивать гитару.
-- Грандиозно! -- сказал дядя Жора отцу. -- Не надо ничего придумывать! Лично я чувствую, что не зря прожил свои пятьдесят! Какие друзья! А, Сережа?
-- Да, -- радостно кивнул отец. -- И завтра появится новый! Надеюсь, он впишется в компанию?
-- Еще как! -- хлопнул его по спине дядя Жора. -- Просто отличный парень!
... Когда все уже сидели за пахнущими лаком столами, и дядя Жора взял в руки нож, чтобы призывно постучать по бокалу, стукнула калитка, и на участок вошел широкоплечий улыбающийся мужчина с чемоданом и двумя огромными букетами гладиолусов. Я сразу понял, что это и есть космонавт.
-- Еще один гость! -- громко известил дядя Жора и махнул космонавту рукой. -- Алексей, скорее садись! -- он указал ему на пустующее между мною и Катькой место. -- Брось чемодан в палатку, начинаем. Точность -- вежливость королей. -- Он взглянул на часы. -- Без трех минут пятнадцать!
Я побежал, чтобы помочь гостю поставить чемодан в нужную палатку и успеть включить фонтан с третьим ударом по бокалу.
-- Ничего, ничего, я сам, -- сказал Алексей, легко ставя чемодан за полог палатки и шурша необъятными букетами. -- Надо же, как они похожи!
-- Мой отец слева, -- сказал я. -- Я его сын, Кирилл. Садитесь, скорее, сейчас начинаем.
На Алексее был серый костюм с голубой рубашкой и галстуком, и когда он быстрыми шагами подошел к юбилярам и вручил им букеты, я еще раз заметил, как широки его плечи. Просто красавец-мужчина. И когда-нибудь я увижу его фотографию в газете, и вспомню этот августовский день. Он запросто мог уложить тех пятерых хулиганов, но сдержался и предпочел сделать их бегом -такова его секретная до поры до времени служба науке.
Космонавт ловко сел на указанное место, Катька со светской улыбкой кивнула ему, слегка подвинулась, дядя Жора поднял пустой бокал, три раза звонко ударил по нему ножом, и я включил фонтан. Сидящие спиной к дому обернулись. Тонкая, как шпага, струя с шелестом застыла в теплом воздухе. Все зааплодировали. Катька била в ладоши особенно радостно -- сидящий рядом красавец космонавт оказался на полголовы выше ее.
-- Итак! -- дядя Жора поднял руку и аплодисменты стихли. -- Праздничный обед, посвященный столетнему юбилею братьев Банниковых, считается открытым!
-- Ура! Ура! Ура! -- явно сговорившись заранее, дружно прокричали физики; их компания сидела за правым крылом стола и узнавалась по очкам и бородам.
-- Славься, славься, славься, банниковский род! -- не менее дружно ответило им левое крыло, где сидели моряки и военные.
Все засмеялись. Братья обнялись и похлопали друг друга по спинам, как бы поздравляя себя с общей сотней прожитых лет.
Я сел на свое место справа от Алексея, и почувствовал легкий озноб -до чего же хорошая у нас семья! До чего же хороши улыбающиеся отец с дядей Жорой -- в одинаковых белых рубашках, с одинаковыми галстуками! Сколько друзей собралось, чтобы поздравить их с юбилеем! Еще и космонавт, оценивший мужскую взаимовыручку. Кто для него дядя Жора -- ну, подумаешь, человек, который подсадил его в свою машину, когда за ним, заплетаясь пьяными ногами, бежали какие-то гопники. Он бы от них и так ушел! Но человек оценил широту дядижориной души, принял его приглашение и пришел с двумя гигантскими букетами, чтобы поздравить его и брата-близнеца с днем рождения. Жалко, что завтра он уезжает в Москву, хороший дядечка.
Отец сел, а дядя Жора остался стоять во главе пэ-образного стола и вновь постучал ножом по бокалу -- на этот раз отрывисто и часто, как в корабельный колокол.
Краем глаза я видел, как Алексей осторожно, чтобы не звенеть посудой, накладывает Катьке в тарелку овощной салат и селедку под шубой. Вот он тронул рукой бутылку "Алазанской долины", и Катька кивнула.
За столом стало тихо, лишь чечеточник дядя Гена, оказавшийся среди физиков, что-то ворчал на ухо своей приехавшей поутру супруге.
-- Итак! -- провозгласил дядя Жора с самым серьезным лицом. -Пользуясь правом перворожденного, прошу выпить первый бокал за нас с братом! За наше общее столетие! Без всяких добавлений и комментариев! За нас!
Гости на редкость послушно чокнулись, не пытаясь довесить к лаконичному тосту свои мудрые добавления, и я заметил, чтов бокале Алексея играет пузырьками минеральная вода.
-- Три минуты на закуску! -- голосом диктатора объявил дядя Жора, поставив пустой бокал и взглянув на часы. -- Затем...
Дядя Саша рассмеялся и хотел что-то сказать, но дядька остановил его властным движением руки:
-- Гуревич, подожди!.. Первым выступит мой зам --хохол Саенко, потом я дам слово главному татарину Рахимову, а потом уже ты скажешь теплые слова от лица всех сибирских евреев. Представителей других национальностей и профессиональных кланов прошу заранее подавать заявки моему племяннику и флаг-секретарю Кириллу. Вот он сидит справа и втихаря пьет водочку.
Это была милая неправда -- все видели, что я, как и Катька, лишь пригубил бокал с "Алазанской долиной". На мне были угли для шашлыков иработа с фонтаном.
Я сделал вид, что оглядываюсь, и засек на лице космонавта добродушную улыбку -- смелость дядижориной реплики о порядке выступления явно пришлась ему по вкусу. Он ел салат "оливье" с помощью ножа и вилки и ровно держал спину. Вот она, школа советской космонавтики!
Я видел, как мать с отцом перешептываются и внимательно поглядывают в нашу сторону. Тетя Зина посылала Катьке улыбки: "Все хорошо, доченька! Только не горбись!"
-- Слева от вас моя двоюродная сестра Катя, --я чуть наклонился к космонавту. -- Учится в медицинском...
-- Это хорошо, -- кивнул космонавт и повернулся в сторону Катьки. -Медики нам нужны, как никогда.
-- Кому это "вам"? -- дожевав, спросила Катька.
-- Стране, обществу. Медицинская наука делает сейчас огромные успехи... Меня, кстати, зовут Алексей, -- запоздало представился космонавт.
-- А мы слышали, -- весело сказала Катька. -- И сразу запомнили.
Три минуты отведенные на закуску истекли, и с бокалом в руке поднялся грузный заместитель дяди Жоры -- Саенко.
Дядя Жора заливисто свистнул в два пальца, требуя тишины и внимания, и позвякивание приборов уступило место шороху фонтанной струи. Стало почти тихо.
-- Шо могуть казать хохлы этим двум гарним хлопцам? -- дурачась, начал Саенко и вытянул из-под стола красивую коробку, перевязанную ленточкой. -Да тильки то, як они их дюже любят! -- Его круглое лицо с кустистыми бровями расплылось в улыбке. -- И шоб усе знали, як хохлы их любять, они дарят им футбольный мяч ленинградского "Зенита" с автографами игроков основного состава! "Зенит", знамо дело, не кыивское "Дынамо", и потому в коробочке я сховал...Сами побачите!
Коробка поплыла к отцу с дядей Жорой, и космонавт поправил узел галстука:
-- Я болею за "Спартак"... -- он налил себе в рюмку минералки и выпил вместе со всеми. -- Но "Зенит" тоже ничего, старается...
Отец с улыбкой вылез из-за стола и отнес коробку на ковер рядом с палаткой.
Дядя Вася Рахимов, старинный друг отца, тоже попытался коверкать слова -- на татарский манер: "...твоя моя уважает...",но рассмеялся, махнул рукой и продолжил тост по-русски. Он вручил отцу и дяде Жоре две коробочки с часами, чтобы братья всегда жили в дружбе и в едином времени.
Гуревич сказал, что сибирские евреи в его лице всегда помнили и будут помнить гостеприимный дом Банниковых, ценили и будут ценить помощь и доброту, исходящую от Ленинграда, и никогда не забудут таежных невзгод, перенесенных вместе.
1 2 3 4