– Мария, уймись, – попросил Караев.
– А может быть, вы надеетесь выиграть, – насмешливо спросила девушка.
– Не без этого, – признался Караев.
– А вот это напрасно. Я хорошо играю, в нашей семье я была чемпионом.
– Тебе мат, – объявил Караев.
Маша ошеломленно смотрела на доску.
– Это неправда.
– Правда, горькая, но правда.
– Это, как его, как у вас получилось? Это нечестно!
– Будешь отыгрываться? – спросил Караев.
– Конечно, буду, это у вас случайно получилось. Расставили фигуры, начали новую партию.
– На этот раз вам не удастся так быстро у меня выиграть, – решительно сказала Маша.
– Хорошо, – согласился Караев, – я выиграю у тебя медленно.
Партия в самом деле затянулась. Маша комментировала ходы Караева словами типа: а вот это вряд ли у вас получится; даже и не думайте; и вы надеялись, что я этого не замечу; рискованный ход; вам в смелости не откажешь.
Это стало раздражать Караева, и он, сделав очередной ход, встал и отправился в кухню. Маша спросила вслед:
– Вы что, сдаетесь?
Караев не оборачиваясь, бросил:
– Коммунисты не сдаются.
Оставшись одна, девушка поднялась, торопливо подошла к лежащей на кресле сумочке, достала из нее зеркальце, поправила волосы, положила его обратно и так же торопливо вернулась на свое место, неловко уселась, пытаясь скрестить ноги, это ей кое-как удалось.
Появился Караев. В одной руке он держал за горлышко большую бутылку, а в другой маленький поднос, на котором были две рюмки, солонка и нарезанный лимон. Сел и спросил:
– Выпить хочешь?
– Послушайте, а вы случайно не алкоголик? – подозрительно спросила Маша.
– Не дерзи, – сказал Караев.
– А я не дерзю, то есть держу, дерзаю, как правильно? Я интересуюсь. Кроме шуток: по-моему, вы всегда пьете, при мне, во всяком случае.
– Ну, что же делать, – опрометчиво заметил Караев, – если мне, как только я тебя увижу, хочется выпить.
Сказал – и тут же пожалел об этом. Повисла пауза. Маша, державшая короля, поставила его на прежнее место.
– Послушайте, я знаю, что я некрасивая, но это не дает вам право меня оскорблять.
– Вообще-то я не собирался тебя оскорблять, просто неудачная фраза.
Маша посмотрела на него долгим взглядом, затем встала, пошла в прихожую, стала одеваться. Караев ей вслед бросил:
– Это скрытая цитата из Омара Хайяма, он сказал:

Мне говорят: «Поменьше пей вина,
В том, что ты пьянствуешь, скажи нам, чья вина».
Лицо возлюбленной моей повинно в этом,
Я не могу не пить, когда со мной она.

Так что каждый слышит то, что ему хочется услышать. Маша в нерешительности остановилась.
– Давай, поворачивай обратно, ты не права, я тебе уже все доказал.
Девушка повесила плащ обратно на вешалку, вернулась.
– Прямо у вас, как у Высоцкого: «Я тебе уже все доказал».
– У нас, как у Караева.
– В самомнении вам не откажешь. А вы даже не встали.
– А ты хотела, чтобы я побежал за тобой, стал уговаривать, да?
– Девушки любят, когда их уговаривают.
– Пить будешь? – спросил Караев.
– Вообще-то я не пью, – колеблясь, сказала Маша, – тем более самогон.
– Ты на этикетку посмотри, – предложил Караев, – читать умеешь, или у вас на экономическом только считать учат, ну?
Маша раздельно, по слогам произнесла:
– Си-ерр-а, голд.
– Ниже.
– Те-ки-ла, текила. А с виду – самогон, очень похожа по цвету.
– У меня есть два объяснения на этот счет.
– Ну, не такая уж я глупая, – иронически заметила девушка, – мне и одного хватит.
– …Во-первых, несмотря на все многообразие жизни, в природе существует всего-навсего семь цветов, во-вторых, в вашей деревне, видимо, окромя самогона отродясь ничего не пили, поэтому почем тебе знать.
Маша покачала головой.
– А вы злой, не упустите случая поддеть провинциальную девушку, и, между прочим, я не из деревни, к вашему сведению, а из города.
– Провинция – это не обязательно деревня, – сказал Караев, – я сам тоже провинциал, обидного в этом ничего нет, и вообще, мир держится на провинциалах. Однако прения затянулись, пить будешь?
– Нет, не буду, я не пью, тем более с работодателем.
– Это правильно, – согласился Караев, – мне надо брать с тебя пример, а то я пью с кем попало: с подчиненными, с ментами.
Он налил в рюмку текилу, насыпал соль на основание большого пальца, положил рядом дольку лимона. Маша, наблюдая за его приготовлениями, заметила:
– А чтобы вы не думали, что я ничего в этом не понимаю, знайте, что я все пробовала: и вино, и коньяк, и виски. И в ресторан меня часто приглашали, только я не ходила – знаю я, чем эти рестораны кончаются.
– Ну, это зависит от того, с кем ты идешь.
– Согласна. Вот только текилу я не пробовала, хотя слышала о ней много, модная выпивка… Так интересно вы делаете.
– Налить? – спросил Караев.
– Налейте, только символически, попробовать – больно вкусно у вас получается, – сдалась Маша.
Караев наполнил вторую рюмку, посолил ее большой палец, протянул дольку лимона.
– В общем-то ты права, – запоздало согласился Караев. – Это в самом деле самогон, только мексиканский, и гонят его из кактуса, смешно, да? Остапу и не снилось, – он взял рюмку, – значит так, надо выпить, понюхать лимон, слизнуть соль и съесть лимон. За что пьем?
Маша пожала плечами:
– А вы скажите тост, вы же южный человек, у вас тосты цветистые, длинные, красивые.
– За ацтеков, – сказал Караев и выпил.
– Ничего себе, длинный и цветистый, – насмешливо сказала Маша, – а еще южный человек.
Тост – понятие не ментальное, а географическое, – сказал Караев, – русские, пьющие на юге, тоже говорят долго и красиво, прибегают к притчам и к метафорам, а азербайджанец, пьющий в России, не должен испытывать терпение сотрапезников – побить могут. Хочешь, два анекдота расскажу?
– Целых два! А вы щедрый, ну расскажите.
– Мужики соображают на троих, водка у них есть, а из закуски только сухарик. Первый выпил со словами «Ну, будем», понюхал сухарик, передал второму, второй так же, а третий сказал тост и съел сухарик. «Слушай, – ему говорят, – мало того, что ты болтун, но ты еще и обжора».
– Смешно, – сказала Маша, – а второй?
– Хватит одного, я передумал, пей.
Маша выпила текилу, слизнула соль, съела лимон, сощурив от кислоты глаза.
– Вкусно, – наконец произнесла она, – не ожидала.
– Ты ходить собираешься? – спросил Караев.
– Разве мой ход? – удивилась Маша.
– Твой, ходи.
Маша сосредоточилась на шахматной доске.
– Давно хочу тебя спросить, – начал Караев, – почему ты приносишь с собой шерстяные носки?
– Я в них уборку делаю.
– Я это заметил, но зачем? Я всегда предлагаю тебе тапочки, ты отказываешься и натягиваешь свои нелепые, извини, носки.
– Ничего они не нелепые, я их сама вязала, мне так удобно, чистая шерсть, они меня заряжают энергетикой.
Послушай, ты так молода, – засмеялся Караев, – что тебе рано еще думать о зарядке, скорее тебе надо разряжаться. У нас в школе был один учитель, очень флегматичный человек, который, глядя, как мы скачем и толкаемся, всегда говорил, что в нас столько энергии, что если к нам подключиться, то можно будет осветить небольшой поселок. Кажется, тебе опять мат.
– О нет! – воскликнула девушка.
– О да, – уверил Караев.
– Где мат, я не вижу?
– Ну, конечно, глаза залила, где тебе видеть.
Маша двигала королем в разные стороны, пытаясь найти выход.
– Действительно, мат, – отчаянно сказала девушка, – нет, не верю, так нельзя, это нечестно, я этого не переживу!
– Хочешь, я тебя обматерю, чтобы ты поверила? – предложил Караев.
– Зачем это? – испугалась девушка.
– Ни зачем, игра слов, мат – мат, шутка.
– Ну и шутки у вас. Только все равно это нечестно.
– А что же здесь нечестного?
– Да вы меня заговорили своими разговорами, и я играла невнимательно. Вы мешали мне думать.
– А ты что, не можешь разговаривать и думать одновременно? – поинтересовался Караев.
– Нет, не могу, это вы у нас Цицерон, – в сердцах сказала Маша.
– Ты что имеешь в виду, мой ораторский дар?
– Нет, то, что вы говорите одно и думаете другое.
– Тогда, наверное, Юлий Цезарь, – предложил Караев, – правда, он еще читал и писал, кроме того, что говорил и думал. Спасибо, конечно, за комплимент, но все-таки мне до него далеко.
– Мне от этого не легче, черт знает что такое, даже настроение испортилось, – расстроилась Маша.
– А ты выпей с горя, сразу легче станет, – сказал Караев.
– А-а, наливайте, – махнула рукой девушка. Караев наполнил рюмки.
– Еще партию? Бог любит троицу.
– А я все равно не отыграюсь: даже если выиграю сейчас – будет два-один.
– Ну, до утра времени много, как знать?
– А мы до утра играть будем? Интересно.
– Это как игра пойдет.
– Да нет, мне пора в общежитие, хотя… Давайте еще одну партию.
– За Кецкоалтля, – сказал Караев, подняв рюмку.
– Господи, а это кто еще?
– Это все там же, в Мексике.
Маша протянула сжатый кулачок Караеву.
– Что?
– Соль, лимон, – приказала девушка.
Когда выпили, Караев попросил:
– Слушай, ты не могла бы говорить мне «ты», а то я себя чувствую как-то неловко.
– Мне неудобно, – призналась Маша, – вы меня старше, наверно, в два раза.
– Это делается просто: пьем на брудершафт и переходим на ты.
– Вы уверены?
– Ты не могла бы не употреблять эти словечки? Они меня нервируют.
– Какие словечки?
– Вы уверены, о нет, даже и не думайте…
– Какой же вы чувствительный! Хорошо, я постараюсь.
– Буду тебе признателен. Ну что, пьем на брудершафт?
– Как, опять пьем?
– С пустыми рюмками брудершафт не получится.
Караев вновь наполнил рюмки, они переплели руки, выпили и повторили обряд слизывания соли и поедания лимонных долек.
– Ну вот, – щурясь, сказал Караев, – теперь можешь говорить мне «ты».
– Кажется, там еще полагается целоваться, – неуверенно произнесла девушка.
– Ну вот, все знаешь, а изображаешь провинциалку.
– Я давеча в кино видела, – смущаясь, сказала девушка, – или вы не хотите, потому что я некрасивая?
– Мария, самоунижение хорошо в разумных пределах, просто, как ты знаешь, я нерусский, откуда мне знать ваших немецких обычаев?
Он медленно наклонился к девушке, осторожно прикоснулся к ее губам и отстранился. После недолгой паузы сказала:
– Знаете, а мне понравилось, – она поднялась на колени, взяла Караева руками за голову и приникла к губам долгим поцелуем.

Легкая растерянность и неискушенность – именно эти качества ценил Караев в девицах, они наполняли его благоговением. Испуг в ее широко раскрытых глазах, когда он пытался овладеть ею, а Маша вновь и вновь ускользала из его объятий. На то, чтобы сорвать стон блаженства с девичьих губ, ушло полночи, Караев был почти уверен, что оказался первым мужчиной в ее жизни.
– Только не думайте, что вы лишили меня девственности, – вдруг произнесла Маша. – У меня уже был мужчина. – И пока Караев постигал смысл сказанного, добавила: – Правда, такое со мной впервые, я не знала, что это может быть так хорошо.
– Не думаю, что сейчас самое подходящее время для воспоминаний, – заметил Караев.
Эта особенность некоторых современных девушек убивала его: при первой же близости они торопились вывалить о себе все подробности, словно находились не на свидании, а на явке с повинной.
Но Маша словно не слышала его:
– У нас любовь была, настоящая, мы расставались только на сон, мы целый год встречались, я у него спросила, и оказалось, что он тоже никогда этого не делал, и я сама предложила ему трахнуться…
– О, Господи.
– …И знаете, нам это удалось с большим трудом.
– Умоляю, не надо деталей, – воскликнул Караев.
– Я и не собиралась рассказывать подробности. А знаете, я до сих пор его люблю.
– Я рад за него, – с кривой усмешкой произнес Караев. – Зачем же вы расстались?
– Он вдруг признался, что больше не любит меня, – горько сказала девушка, – и предложил встречаться – просто для секса, а я так не могу.
– Я смотрю, он был парень не промах, – заметил Караев.
– А вы знаете, он тоже был кавказец.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего, – Маша пожала плечами, при этом одеяло сползло вниз, обнажив маленькую грудь. Девушка торопливо закрылась.
– Ты питаешь слабость к брюнетам? – спросил Караев.
– Нет, это просто совпадение, опять же: вы не очень-то брюнет.
Караев приподнялся и заглянул в зеркальный шкаф, стоящий у стены.
– Это сейчас у меня серебро в лице появилось, а раньше был жгучим брюнетом.
– И многих вы сожгли? – кокетливо спросила Маша.
– И не сосчитаешь.
– А знаете, мы с Ашотом оба были девственниками.
– Как, – в притворном ужасе воскликнул Караев, – он был армянин?!
– Да, а как вы догадались? – удивленно спросила Маша.
– Это трудно было сделать – такое редкое имя! Неужели мне дорогу перешел армянин? Нет, я не переживу этого!
– Почему? – удивилась Маша.
– Сначала они оттяпали у нас Карабах, а теперь и до девушек добрались! Какой удар! Я должен срочно выпить.
Он поднялся и вышел из спальни. Когда вернулся – с рюмкой в руке – Маша спала, или делала вид. Караев вдруг почувствовал к ней жалость, потому что спящий человек беззащитен. Он тихо присел у изножья, но кровать скрипнула, и девушка открыла глаза.
– Извини, я тебя разбудил.
– Вас так долго не было, что я задремала.
– Знаешь, что я вспомнил? У меня был друг в юности, он был влюблен, и – я сейчас припоминаю – девушка была армянкой.
– Неужели? Бедный, представляю, каково ему было, вы ведь над ним тоже издевались.
– Да нет, представь себе, в то время мы жили дружно с армянами, да и я был добрее.
– Как интересно, расскажите! Пожалуйста.
– Ну, не знаю, это долго.
– А вы куда-то торопитесь? Я – нет, до утра времени много.
– Пожалуй, – задумчиво сказал Караев, – расскажу, только название придумаю.
– А без названия нельзя разве?
– Нет, конечно – что это за рассказ без названия! Никак невозможно. Историю эту мы назовем «Любовь и голуби».
– Что это за плагиат?
– Ну что поделать, в этой истории тоже была любовь, и были голуби. Повесть мы назовем «Любовь и голуби». Или, если хочешь, «Любовь энд голуби». Или, чтобы совсем уже обойти закон об авторском праве, – «Повесть о любовном томлении и голубиной стае».
1 2 3 4 5 6 7 8 9