.. Он был счастлив и скоро составил себе состояние. Удача шла за удачей, спекуляции удавались. Он был богат, а теперь?
Он усмехнулся. Все считали его миллионером, а между тем он был накануне полного разорения, и если бы ликвидировать дела, то остался бы громадный дефицит.
Но он снова надеялся... Один другого грандиознее планы зрели в его голове. Он мечтал о новых спекуляциях, рассчитывал будущие барыши... Если бы умер дядя и оставил Леле состояние, то каких бы чудес не наделал он с этими деньгами?.. У него в руках были бы миллионы.
Но он поправится... Война на носу, и умному человеку довольно дела. Еще кредит есть. Еще целый месяц впереди до срока огромных платежей, а в месяц чего не сделаешь? Быть может, дядя даст денег.
"Хоть пятьдесят тысяч и капля в море, но они все-таки помогут! подумал Борский. - Пока это последний шанс".
И он снова мечтал о новых спекуляциях и сердито отгонял всякую мысль о разорении...
- Все меня считают богачом и должны считать! - проговорил он.
Он вспомнил об Елене, и что-то тяжелое шевельнулось в нем. Любит ли он ее?.. Да, он ее любит, но он откровенно сознался, что он не женился бы, если бы не ожидаемое наследство. Он дал себе слово беречь ее... любить, и она будет счастлива.
Часы пробили два, Борский стал медленно раздеваться. Перед ним проносились картины его молодости, когда он был студентом и ходил пешком с Петербургской давать уроки и изучал философию...
- Как все это давно было! - проговорил Борский. Он окутался в атласный халат и вышел из кабинета.
Глава вторая
ЛОВКАЯ ЖЕНЩИНА
I
На часах пробило девять, когда в полутемный будуар роскошного бельэтажа на Гагаринской набережной вошла, неслышно ступая по пушистому ковру, пожилая горничная, одетая в безукоризненно белый чепец и такой же передник. Торопливо приблизившись к окнам, она отдернула занавески и подняла сторы.
Снопы света ворвались в окна и осветили ярким блеском солнца изящный женский будуар с мягкою изысканною мебелью, с цветами, картинами игривого содержания по стенам, обитым бледно-розовым кретоном, и множеством дорогих безделок.
- Варвара Николаевна! Извольте проснуться. Девять часов! - тихо проговорила горничная, приблизившись к алькову.
Не успела она договорить последних слов, как маленькие женские выхоленные руки развернули занавеску алькова и между складок бледно-розового кретона показалась красивая женская головка.
Темные chatin волосы обрамляли овал бледного, выразительного, серьезного лица с большими, глубоко сидящими, темными глазами сухого блеска, чуть-чучь приподнятым носом, тонкими, сжатыми в нитку губами и маленьким, заостренным книзу подбородком. Это лицо можно было бы назвать прелестным, если бы не сухой взгляд и какая-то едва заметная черточка около углов маленького рта, придававшая лицу неприятное, злое выражение. На вид ей было лет двадцать пять или шесть.
Она слегка прищурилась на свет и проговорила приятным, грудным контральтовым голосом:
- Я давно проснулась. Скорей, Параша, одеваться.
Варвара Николаевна быстро всунула босые ноги в крошечные, отороченные мехом туфли, накинула пеньюар на плечи и, вздрагивая плечами от охватившего ее тело свежего воздуха, скользнула в соседнюю комнату, где ожидала ее ванна.
Чрез полчаса она вернулась в спальную, и тут начался ее туалет. Этим делом она обыкновенно занималась особенно тщательно. Сидя перед зеркалом, она внимательно взглядывала на свое лицо, а Параша расчесывала ее чудные волосы.
В это время, осторожно ступая кошачьими шагами, вошла старая, некрасивая женщина с пронырливым, зорким взглядом маленьких воспаленных глаз. Она была вся в черном, в плисовой шапочке, из-под которой выбивались пряди седых волос.
Приблизившись к Варваре Николаевне, она перекрестила ее три раза, фамильярно чмокнула в губы и, усаживаясь на мягкую табуретку у ног ее, спросила:
- Ну как ты, моя королевна, спала?
- Скверно, Макридушка... Сна нет...
- Будет и сон... Будет, - говорила эта странная женщина каким-то особенным полушепотом. - Я тебе сегодня на зорьке гадала.
При этих словах Параша искоса взглянула на старуху, и тонкая усмешка пробежала по Парашиным губам.
"На зорьке-то ты спала!" - подумала она, но ни слова не сказала, зная, что Варвара Николаевна питала какую-то страсть к разным гадальщицам и странным старухам, которые постоянно переменялись в этом доме.
- И что же вышло?
- Хорошо вышло. Исполнение желания!
- Правда?
- Ты знаешь, Варвара Николаевна, я неправды не люблю. За твою за хлеб за соль я врать не стану...
И странно: эти произнесенные спокойно, уверенным тоном слова произвели на молодую женщину видимое впечатление. Она весело улыбнулась.
- И все мои желания исполнятся?
- Все, родная моя, все...
- Ах, если бы все...
Она весело болтала с Макридушкой, пока Параша убирала ее чудные волосы. Затем ей подали капот, и она, розовая, белая, с кольцами на пальцах, вошла в маленькую гостиную, где уже готов был кофе и лежала газета.
После кофе Варвара Николаевна села за маленький столик, заказала обед и стала писать письма.
В первом часу у Варвары Николаевны начался обычный прием... Но кто такая эта Бениславская? - быть может, спросит читатель.
Бениславская появилась в Петербурге года четыре тому назад, и скоро о ней заговорили, как об очень красивой, умной и образованной женщине, живущей очень открыто и роскошно. Говорили, что она вдова, дочь какого-то бедного генерала, но подробностей ее биографии не знали, да и не вдавались в нее, точно так, как не интересовались знать, откуда у нее средства. Знали, что у нее обширные связи и знакомства, что у нее бывают сановники и дельцы, указывали то на одного, то на другого любовника, но ничего верного никто не знал. В последнее время говорили, как о счастливце, о старике Орефьеве, богаче, родном брате Чепелевой, но и эти слухи были не более как слухами, которые, впрочем, Бениславская и не старалась опровергать. Дамы встречали ее косыми взглядами и не посещали ее. Мужчины, напротив, очень охотно посещали ее салон по вечерам и играли в карты.
К ней ездили за советами, ездили по делам и знали, что она сумеет дать совет и сумеет пустить в ход дела. Как ловкая женщина, она смело эксплуатировала своими связями и умела проникать в такие кабинеты, куда обыкновенному смертному проникнуть было трудно. Она пускала в ход все средства, и когда раз спросили ее, чем она живет, то она не без веселости сказала, что живет своим умом и молодостью.
Лакей во фраке и белом галстуке подал ей карточку.
- Просите сюда! - проговорила она, поправляя волосы.
Через минуту в гостиную вошел маленький черненький господин во фраке, с физиономией, сразу обличавшей его еврейское происхождение. Низко кланяясь, нерешительно подходил он к Варваре Николаевне.
- Садитесь... сюда, поближе! - сказала она, указывая на стул. - Очень рада с вами познакомиться. Мне о вас говорили... Вы недавно приехали?..
- Четыре дня тому назад! - ответил господин с заметным еврейским акцентом в произношении.
- Сколько мне известно, господин Гольдблюм, вы имеете намерение получить подряд в действующую армию?
- Точно так... Я очень желаю... Я подавал докладную записку.
- Она с вами?
- Вот-с она... Не угодно ли?
Господин Гольдблюм подал бумагу.
Варвара Николаевна прочла ее и, подавая ему назад, проговорила:
- Я думаю, это можно устроить.
- Можно? - обрадовался Гольдблюм.
- Я полагаю.
- Я был бы так благодарен вашему... вашему превосходительству... Я бедный человек...
- Ну, о бедности, господин Гольдблюм, вы напрасно... Будемте говорить о деле. Оно будет стоить денег. Вы знаете, что все эти хлопоты без денег не делаются...
- А сколько? - каким-то шепотом проговорил Гольдблюм.
- Пятнадцать тысяч! Я думаю, это не дорого...
Гольдблюм чуть было не вскочил от испуга, услыхав такую цифру.
- Но ведь подряд такой маленький... самый крошечный.
И он даже показал свой мизинец, чтобы объяснить, какой это крошечный подряд.
Бениславская улыбнулась и весело заметила:
- Ведь и деньги маленькие. Подряд вам может дать до пятидесяти тысяч чистого дохода...
- Ай нет... А на месте сколько платить!..
- Я рассчитывала все расходы... Смотрите.
И с этими словами она подала листок почтовой бумаги, на котором основательно был сделан расчет всех расходов.
Гольдблюм с каким-то особенным уважением посмотрел на хозяйку.
- Если бы десять тысяч...
- Ах, мой дорогой Гольдблюм... я не торгуюсь...
- Двенадцать.
- Ну бог с вами... Вам говорили условия?..
- Как же... как же... я привез и задаток и вексель...
Дело было слажено. Гольдблюм дал три тысячи задатка (Варвара Николаевна довольно аккуратно пересчитала деньги) и затем на остальную сумму выдал вексель, взамен чего Бениславская выдала ему расписку.
- Уж вы, пожалуйста!.. - проговорил он несколько развязнее, после того как отдал деньги.
- Будьте покойны... Через неделю заезжайте ко мне...
Гольдблюм встал и, почтительно пожав протянутую ему руку, вышел из гостиной.
Вскоре после ухода Гольдблюма в маленькую гостиную вошел пожилой господин, чистенький, выхоленный, с гладко выбритым лицом, безукоризненно одетый во все черное.
При виде этого гостя Варвара Николаевна привстала с маленького дивана и, протягивая вперед свою оголенную руку, весело проговорила:
- Здравствуйте, барон. Вы меня совсем забыли... И вам не стыдно?
Барон взял протянутую руку, сперва пожал ее, потом поцеловал несколько повыше кисти и, не выпуская руки из своей, заметил:
- Стыдно, Варвара Николаевна, очень стыдно, но я хворал...
- Хворали? Что с вами? - участливо спросила Бениславская. - Да садитесь сюда, поближе... на диван. Нам вдвоем будет место.
Барон начал рассказывать, что у него был грипп, и нежно посматривал на свою хорошенькую близкую соседку.
- Ну, слава богу, вы теперь поправились, и я очень рада...
- Уж будто и рады?
- А то как же?.. Ах, мой дорогой барон, вы, кажется, хотите перестать быть моим другом! - И Варвара Николаевна, в свою очередь, взяла барона за руку и крепко ее пожала, а барон снова несколько дольше обыкновенного удержал хорошенькую ручку.
Барон рассказал, что он только что вернулся из заседания, где рассуждали о важных делах; заметил по этому поводу, что нынче основы очень шатки, и сообщил, что скоро будет новый процесс.
- Порядочные люди должны ужасаться при виде той разнузданности, в которой мы живем. Ах, Варвара Николаевна, - прибавил он с грустью, - я только что встретил на улице двух женщин... Боже мой, что у нас сделали с женщиной... Костюм уродливый, а манеры!!! Нет никакой женственности, нет того благоухания, которое так привлекает к себе... Нет...
Барон впал в идиллическое настроение, и разговор принял какой-то странный характер. Говоря о женственности и благоухании, барон как-то искоса посматривал на круглую шею своей собеседницы и, когда перешел к святости семейных основ и доказательствам, что без этого цивилизация немыслима, был красен как рак и стал говорить сладкие нежности.
Варвара Николаевна ловко отвечала в тон своему гостю, тоже, в свою очередь, заметила, что нынче у женщин мало эстетического чувства, уверяла своего гостя в дружбе и как будто не замечала, что ее руки находятся в полном распоряжении у барона.
- Вы слышали новость?.. Борский женился...
- Как же, знаю... Невеста хорошенькая?
- Недурна, но очень молоденькая... знаете ли, совсем молоденькая...
- А вы, барон, разве таких не любите?..
- Нет...
- А каких же? - спрашивала она, наклоняясь к нему...
- Каких?.. Вы знаете. Варвара Николаевна, каких я люблю, - отвечал тихо барон.
- И полно... вам так кажется... - лукаво засмеялась она, отодвигаясь подальше и отнимая руку. - Вы со мной позавтракаете?
- Еще бы...
Она позвонила и приказала подавать завтрак.
Через несколько минут они прошли в столовую. Варвара Николаевна усердно подливала своему собеседнику вино и сама не отставала. Барон к концу завтрака совсем осовел и умильно взглядывал на свою собеседницу. А она между тем спрашивала его:
- Могу я опять беспокоить вас, дорогой мой, просьбой...
- Еще бы...
- Видите ли... Мне писали об одном весьма порядочном господине, который хочет иметь подряд, но у него здесь нет никаких знакомых... Вы можете помочь мне?
- А вы, по обыкновению, готовы всем помочь?.. Добрая!..
- Что делать! Это моя слабость и, надеюсь, извинительная... Этот человек, барон, очень порядочный, он у меня сегодня был и...
- Ну, разумеется, я готов... Научите только, что делать...
- Поезжайте к министру и порекомендуйте ему этого господина... Вы ведь с министром хороши?
- Только-то?.. Ну, это с большим удовольствием.
Они снова перешли в гостиную, и Варвара Николаевна достала докладную записку, оставленную Гольдблюмом, и передала ее барону.
- Спасибо вам, мой дорогой...
И она так ласково взглянула на барона, что барон как-то косо повел своими маленькими маслеными глазками...
- Один холодный... мирный?.. - прошептал он.
Варвара Николаевна вдруг отступила назад и так обиженно взглянула на барона, что он даже оторопел.
- Барон... я, кажется, вам не дала повода... Вы оскорбляете порядочную женщину.
- Простите... простите меня... Но ведь я вас люблю... для вас я готов...
Барон совсем растерялся.
Варвара Николаевна спешила его успокоить; она усадила его около себя на диване и стала шептать слова утешения совсем раскисшему сановнику.
Уж и без того о ней бог знает что говорят, и без того ее оскорбляют, хоть она и выше оскорблений. Но неужели и он, ее лучший друг, мог хоть на минуту подумать?.. Она его уважает, любит как друга, могла бы полюбить и иначе, но он женатый человек, и, к сожалению, между ними может быть одна дружба...
И она продолжала шептать слова утешения, совсем наклонившись к нему, обдавая барона горячим дыханием, и совсем как будто не замечала горячих поцелуев, которыми осыпал ее шею и руки барон в порыве благоговейного восторга, вздрагивая, как молодой жеребенок.
Когда барон уходил от нее, то он еще более уверился, что Варвара Николаевна святая женщина, и был окончательно в нее влюблен, как кот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23