— Ну что? Немножко довольны мною, Василий Васильич?— Я восхищен вами, Аглая Петровна, и чувствую себя перед вами виноватым. Простите!И Невзгодин горячо поцеловал руку Аносовой.— За что вас прощать?— За то, что считал вас не такою, какая вы есть.— Вы вправе были… Я ведь кулак-баба… Наследственность сказалась.— Вы клевещете на себя. А решение ваше сейчас?.. Это что?— Ваше влияние, Василий Васильич!— Вы шутите, конечно.— Какие шутки! И заметьте — я без особенной надобности никогда не лгу… Это результат наших споров в Бретани и вообще знакомства с вами… У меня нрав скоропалительный… И на добро и на зло азартный, если я кому поверю… Только не оставляйте своими добрыми указаниями… Ну и, кроме того, ведь мы, бабы, любим, чтобы нас описывали не очень уж скверно — мне, значит, и хочется, чтобы, изучая, вы видели меня лучше, чем я есть… Простите бабье тщеславье, Василий Васильич…— Вы преувеличиваете влияние моих споров! В вас просто добрая натура говорит.— Думайте, как знаете…Аносова заговорила о своем англичанине-управляющем и нашла, что его надо убрать. Очень уж он строг.И совершенно неожиданно обратилась к Невзгодину с просьбой: порекомендовать ей какого-нибудь порядочного человека.Когда Невзгодин в первом часу прощался с Аглаей Петровной, она спросила:— Скоро увидимся?— Я завтра зайду… Можно?— Еще бы! Я рада поболтать с интересным человеком, ну, а вам…— А мне?— А вам надо изучить новую разновидность московской купчихи. Так приходите!.. — проговорила Аносова своим мягким, певучим голосом, ласково улыбаясь глазами. XXXIII Прошел месяц.В течение этого времени Невзгодин чуть ли не каждый день ходил к Аглае Петровне и просиживал с ней вечера в клетушке. Они вели долгие разговоры, спорили, читали вместе, знакомили друг друга с своими биографиями. Аносова нередко посвящала Невзгодина в свои дела и спрашивала его советов. За это время они сблизились, и Аглая Петровна с инстинктом любящей женщины старалась показать себя Невзгодину с самой лучшей стороны и, действительно, под властью чувства, далеко не походила на прежнюю деловитую купчиху, скаредную и бессердечную, когда дело шло об ее купеческих интересах. Все, близко знавшие Аглаю Петровну, дивились такой перемене и приписывали ее, разумеется, тому, что Аносова влюбилась, как дура, в Невзгодина. Нечего и говорить, что безупречная доселе репутация Аглаи Петровны пошатнулась среди купечества, и Невзгодина называли любовником Аносовой.А между тем ничего подобного не было.Правда, великолепная вдова не только интересовала молодого писателя, как интересный тип для изучения, но и очень нравилась ему, импонируя своей роскошной красотой и привлекая умом; тем не менее он старался скрыть это и объяснял свои частые посещения удовольствием поболтать с умной женщиной. До сих пор он не обмолвился серьезным признанием, хотя нередко и говорил в шутливом тоне о красоте Аглаи Петровны.Она нередко ловила восторженные взгляды Невзгодина и ждала, нетерпеливо ждала, что он наконец бросится к ее ногам и признается, что любит ее, но этого не было, и Аглая Петровна влюблялась сама все более и более, но, разумеется, горделиво не показывала Невзгодину, как он ей дорог и как бы она была счастлива выйти за него замуж.Невзгодин и не догадывался, что в него Аносова влюблена, и верил ей, когда она говорила, что питает к нему хорошие чувства, как к человеку, который «открыл ей глаза» и сделал ее лучше. И он видел, что действительно имеет некоторое влияние на Аглаю Петровну, приписывая это влияние доброй, в сущности, натуре Аносовой, но испорченной наследственностью и средой.Те перемены, которые она сделала на фабрике, удалив англичанина, и те планы, которые она хотела привести в исполнение, не оставляли его в сомнении, что Аглая Петровна «кающаяся капиталистка».И Невзгодин, несколько «оболваненный» и красотой великолепной вдовы, и ее уменьем довольно тонко льстить мужскому самолюбию, и ее «планами», уже мечтал об интересной теме для новой повести, героиня которой под идейным влиянием раздает свои богатства, отказываясь от жизни, полной роскоши и блеска… По временам эта тема казалась фальшивой его художественному инстинкту, но ведь факт почти налицо в лице Аглаи Петровны. Надо только довести его до логического развития.Впрочем, все эти мечтания о повести не мешали Невзгодину по временам (и в последнее время довольно-таки часто) совсем не «идейно» заглядываться на великолепную вдову.«Тоска», напечатанная в январской книжке одного из петербургских журналов, очень понравилась Аглае Петровне, и она в восторженных комплиментах признала в Невзгодине выдающийся талант. Действительно, у Аносовой был литературный вкус, развитой недурным знакомством с несколькими литературами, и она сумела оттенить лучшие места повести и при этом тонко польстить авторскому самолюбию. И он, хотя и находил похвалы неумеренными, тем не менее поддавался лести. Ведь так приятно, когда умная и красивая женщина считает вас гениальным человеком!Впрочем, не одна Аглая Петровна пришла в восторг от повести. Вскоре по напечатании ее Невзгодин стал получать пересылаемые ему из редакции письма от неизвестных лиц, выражавших свое сочувствие и похвалы. И эти письма, искренние и восторженные, благодарившие за призыв к вере в идеалы, сказавшийся в тоске по ним, — трогали молодого писателя и в то же время словно бы обязывали его относиться к писательству как к общественному служению. Наконец, появились в нескольких газетах и рецензии. Почти во всех приветствовалось появление нового таланта, на который возлагались надежды. Зато в двух газетах повесть Невзгодина была обругана жесточайшим образом, и именно за призыв к тому, что, слава богу, «исчезло, как мираж, нашедший на бедную Россию в шестидесятых годах».Вместе с получением гонорара Невзгодин получил и письмо от редактора, который сообщал, что новый рассказ очень ему понравился и будет напечатан в следующей книжке. Вместе с тем он просил и дальнейшего его сотрудничества, прибавляя, что такие вещи, как «Тоска» и другой рассказ, «украшают» страницы журнала.Невзгодин радовался своему успеху, хотя и несколько изумленный им. Скептическая жилка мешала ему возгордиться, и он только мечтал о том, чтобы заслужить похвалы будущими своими работами. В нем снова пробуждалась охота писать, и он по утрам работал, а вечером его тянуло к великолепной вдове…«Не каменная же она в самом деле!» — говорил он себе и в то же время чувствовал, что с ней авантюра едва ли возможна. Она не из таких… С ней надо закинуть на себя мертвую петлю…После появления «Тоски» Невзгодин получил лестные приглашения из многих редакций, а издатель одного иллюстрированного журнальчика сам приехал к Невзгодину и, отрекомендовавшись ему, без всяких церемоний спросил, окидывая удовлетворенным взглядом жалкую обстановку комнаты:— Вы сколько получаете с листа в вашем журнале?— Сто рублей! — ответил Невзгодин, несколько изумленный развязностью издателя.— Так я вам охотно дам триста и, если хотите, сию минуту пятьсот рублей аванса. Угодно получить?И издатель, не дожидаясь согласия и, по-видимому, не сомневавшийся в нем, вынул бумажник, достал пять сторублевок и положил их на стол перед Невзгодиным.Тот с улыбкой наблюдал за издателем.— Напрасно вы беспокоились. Положите свои деньги в бумажник! — проговорил наконец, улыбаясь, Невзгодин.— Вы не хотите? — искренне изумился черноволосый, курчавый молодой издатель с бойкими и плутоватыми глазками. — Вам, может быть, желательно четыреста рублей с листа и тысячу аванса?.. Что ж, мы и это можем…— Я совсем не желаю участвовать в вашем журнале!— Не желаете? Но позвольте спросить, почему-с? У меня сотрудничают господа писатели первого сорта… можно сказать, генералы-с…Издатель перечислил несколько действительно известных литературных имен и продолжал:— Как видите, компания приличная-с вполне… И вам, смею думать, гораздо лестнее получить четыреста рублей с листа, чем сто… В четыре раза более… И читателей у меня гораздо больше… Или вы, Василий Васильич, обязаны контрактом? Так я с удовольствием рискну на неустойку, если она не велика-с. Вы в моде теперь, и я готов на жертвы-с.Насилу Невзгодин избавился от одного из более юрких представителей современного издательства. Издатель ушел наконец, так-таки и не понявший, что человек в здравом уме и твердой памяти мог отказаться от таких блестящих предложений.После того как Невзгодина расхвалили, о нем заговорили и в Москве. С ним старались познакомиться и залучить на журфиксы. Звенигородцев, находивший раньше, что Невзгодин ничего путного написать не может, заезжал к Невзгодину, наговорил ему множество приятных вещей и звал его вечером на журфикс к одному очень умному человеку, у которого собираются только очень умные люди, и был несколько огорчен, что Невзгодин отказался.Но, знакомый только с казовой стороной своей известности, Невзгодин, не бывавший почти нигде, и не догадывался, какова изнанка ее и что про него говорят.А говорили про него, действительно, черт знает что такое. Кто распускал про него грязные сплетни и к чему их распускали, — кто знает, но они имели успех, как всякие сплетни, да еще про человека сколько-нибудь известного.Говорили, что Невзгодин ловко-таки «обрабатывает» миллионерку. Небось пишет об идеалах, смеется над всем, а сам… подбирается к аносовским деньгам… Какая гнусность! Его, конечно, называли Артюром при великолепной вдове. Другие, впрочем, утверждали, что он дальновиднее и, наверное, женится на миллионерке.— Ждала, ждала… и не могла выбрать лучше… Нечего сказать, отличная партия!Однажды Невзгодина встретил на улице один из его знакомых и спросил: правда ли, что он думает издавать журнал?— И не думал! — рассмеялся Невзгодин.— Однако говорят…— А пусть говорят… Только говорят ли, откуда на журнал у меня деньги?— Как откуда? Да Аглая Петровна Аносова, говорят, дает… Вы ведь с ней хорошо знакомы.Невзгодин только презрительно усмехнулся, но тон, с каким были сказаны эти слова, покоробил его, и он в тот вечер сидел, по обыкновению, в клетушке несколько раздраженный.Он досадовал на себя, что пришел.Разговор в этот вечер не клеился. У обоих собеседников точно на душе было что-то, мешавшее обычной беседе. И это чувствовалось.«И на какого дьявола я шляюсь сюда каждый вечер? Зачем? Она в самом деле может подумать, что я огорошу ее просьбами о деньгах на журнал?»«Фу, мерзость!» — мысленно проговорил Невзгодин, раздражаясь от этой мысли еще более.Он решился сейчас же уйти, чтобы не «разыгрывать дурака». Так она и верит его «изучению»!.. Таковская!Невзгодин искоса взглянул на нее и остался на обычном своем месте — на низеньком кресле у диванчика, на котором сидела Аглая Петровна, притихшая, грустная и ослепительно красивая.Остался и сделался еще мрачнее, злясь на самого себя. XXXIV Минуты две прошло в молчании. Наконец Аносова спросила:— Что с вами, Василий Васильич? — В тоне ее голоса звучала тревога.Невзгодин насторожился. Он уловил эту тревогу, и в ней ему послышалось что-то притязательное. Это несколько удивило и рассердило его.— Ничего особенного, — ответил он.— Вы чем-то раздражены?— Положим… Так что ж из этого?— Уж не я ли провинилась в чем-нибудь перед вами? И вы мною недовольны?— Я? Вами? И какое я имел бы право?— Это делается без всяких прав.— Но все-таки выражают недовольство только люди с правами, а обыкновенные смертные просто не ходят к знакомым, которыми недовольны.— Даже когда и изучают?Он взглянул на Аносову: не смеется ли она? Но Аглая Петровна глядела на него так значительно и так нежно, что Невзгодин смущенно отвел свой взгляд и проговорил:— Сегодня была одна встреча на улице и разговор, который меня раздражил… Да что скрывать…И Невзгодин передал Аносовой разговор.— И это могло вас раздражить?— Как видите.— Вижу! — грустно протянула Аносова.Она, видимо, что-то хотела сказать, но не решалась.— Говорите, Аглая Петровна… Говорите… я все выслушаю…— И раздражитесь еще более? А я не хочу вас раздражать…— Ну, как угодно… Сегодня мы оба в дурном настроении, и я лучше уйду…— Нет, не уходите, Василий Васильич… Не уходите… И я вам скажу, что хотела. Неужели вы, в самом деле, не взяли бы у меня денег на журнал, если бы захотели издавать сами?— Конечно, нет! — резко ответил Невзгодин.— Я даже такого доверия не заслужила? Или вы побоялись бы, что скажут?— Писателю надо быть выше всяких подозрений… И наконец, я никогда бы не путал женщину в дела, которых она не понимает…— Даже если б женщина была вашим добрым приятелем?— Тем более…— Я так и думала… Очень уж вы горды, Василий Васильич… Вот вас даже и пустой разговор раздражил… А про меня, по поводу вас, теперь и не то говорят, а я, как видите, нисколько не смущаюсь… Пусть говорят!..— По поводу меня? Что ж смеют говорить? — вызывающе кинул Невзгодин и весь вспыхнул.— Ишь! Уже и загорелись!.. Говорят, что я…Аносова запнулась.— Что вы? — нетерпеливо переспросил Невзгодин.— Ваша любовница! — досказала Аносова и взглянула на Невзгодина.Тот совсем опешил от изумления.— Изумлены? — кинула Аносова.— Еще бы! Сочинить такую… такую нелепость про вас, чья репутация безупречна… Как это глупо! — воскликнул Невзгодин.— А между тем ведь это так правдоподобно… До сих пор я жила отшельницей и вдруг почти каждый вечер сижу глаз на глаз с молодым человеком… Ведь не всякий же знает то, что знаю я…— То есть что?— Что молодой человек исключительно с литературной целью навещает женщину, еще не старую, ну и…— Замечательную красавицу? — досказал горячо Невзгодин.— К которой он, впрочем, довольно равнодушен! — прибавила Аглая Петровна.Невзгодин не принял вызова и воскликнул:— И вы меня не выгнали до сих пор, несмотря на такие сплетни?— Я? Вас?..Опять Аносова так ласково, так нежно и вместе с тем удивленно посмотрела на Невзгодина, что тот снова смутился.— Да разве мне не все равно, что говорят! Я ничьей любовницей не была и не буду! — гордо подчеркнула она, — но пусть болтают, что хотят!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32