Вот чем должны заняться коммунистические страны, если хотят, чтобы мы с ними хорошенько сотрудничали. Они сотни лет будут совмещать одно и другое, как совмещали пол и потолок. – Он весело расхохотался.
– Хорошая шутка, но уже с бородой, дяденька, – сказал Алеша. – Вы порочите коммунизм, но вообще-то вы ничего не знаете о коммунизме, потому что все, что было, – это совсем не коммунизм, только подступы к нему, подступы пока что неумелые, неуклюжие при множестве нечистых рук… Вы же первый скорее лопнете, чем позволите народу свободно создать хотя бы одну, но настоящую коммуну… Нет, не было и не будет свободы выше, чем коммунизм. Не было и не будет справедливости и правды полнее, чем коммунизм.
– Настоящие волчата, – подумав, заключил господин Гудмэн. – Ну, так смотрите же, смотрите, как едят и пьют люди, которые плевали на коммунизм. А вы сосите лапу… Вот уморю вас всех, и об этом не узнает ни одна душа в мире… Не проще ли, не выгоднее ли пойти на компромисс?.. Когда на пути скала, скалу надо обойти, не правда ли? У нас на Западе все так и поступают. Всегда легко сговориться, зная, что слабый уступит, согласится на то, что ему предлагают.
Ребята молчали. Босс посмаковал мороженое и сказал:
– Наслушались своих учителей. А надо было их не слушать, надо вообще отвергнуть все назидания, если вы свободные люди… Надо жить весело. Никого не слушая, особенно родителей… Исходить нужно не из каких-то там правил, а из обыкновенной живой жизни… Ешьте мороженое, бездельничайте и ходите в кино… В конце концов мир состоит не из классов, а из обыкновенных людей, у которых полно общих интересов. И миллионер, и поденщик – они прежде всего люди. Каждый из них болеет насморком и носит носки. И, между прочим, за миллионом стоит большой труд, его уважать надо. Не каждый может добыть миллион. Нельзя делить мир на друзей и врагов, мир един и неделим.
– Господин Гудмэн, – сказал Педро, – вы взрослый человек, а пытаетесь обдурить нас, будто маленький мальчик, которому надо напоминать садиться на горшок.
Босс побагровел.
– Это что, дерзость?
– Нет, не дерзость, дяденька, – сказал Алеша. – Просто я и мой друг, мы оба считаем, что миллионер – это всегда вор, если вокруг толпы бедняков. В мире есть правда и ложь, честь и бесчестье, справедливость и насилие. Стало быть, есть друзья и враги… Ответьте, вы нам друг или враг?
– Самый настоящий друг!
– Тогда зачем же вы лишили нас свободы и бросили в тюрьму?
– Потому что я хочу помочь вам правильно пользоваться свободой. Вы не знаете, что такое истинная демократия. Вы жертвы коммунистических догм.
– Но мы не хотим такого учителя, как вы, господин Гудмэн, – сказал Педро. – Мы хотим домой, на родину.
– У солидных людей дом там, где они живут, и родина – там, где им платят деньги. Я ваш друг и не хочу, чтобы вы делали глупости.
– Господин Гудмэн, – сказал Алеша, – вы хотите, чтобы мы считали вас другом и любые ваши действия принимали за заботу о себе?
– Именно так.
– Даже если вы заживо бросите нас в муравейник?
– Зачем же крайности? – рассердился Босс. – Мы деловые люди. Всякий, кто не умеет поддерживать деловых отношений, терпит фиаско… Вы извините, мои друзья, я вынужден подержать вас в тюрьме, пока вы не образумитесь и не поймете, что я ваш друг.
Он подал знак, появились охранники в масках и вновь отвели ребят в темную камеру.

ПУГАЮТ

– Я умираю от жажды и голода, – сказал Педро. – Кажется, мы напрасно не пошли на компромисс, хотя бы для вида. Наелись бы, напились, а там было бы видно.
– Нет, – возразил Алеша. – Конечно, грязную лужу и скалу следует обходить. Но здесь речь идет о другом. Тот, кто стремится к достойной цели, не имеет права пользоваться недостойными средствами. Недостойные средства исключают достойную цель… И потом, у меня своя гордость: почему я должен уступать этому негодяю? По какому праву он издевается надо мной? Да кто он такой?
– Он более сильный.
– Он более сильный потому, что пользуется чужой силой, силой обманутых и купленных людей.
– Согласен. Но есть-то все равно хочется.
– А ты думаешь, Босс дал бы тебе поесть и попить, не получив твоей подписи под бумажкой, в которой ты отрекаешься от родины?
– Ладно, – со вздохом сказал Педро. – Буду терпеть. Патриа о муэрте! Родина или смерть!
Разговоры постепенно увяли – слабость одолела ребят. Но едва они задремали, послышался душераздирающий вопль и что-то тяжелое шлепнулось на цементный пол.
Ребята испуганно подняли головы. Возле одной из стен в лучах света, пробивавшегося неведомо откуда, лежал залитый кровью человек.
– За что они его? – прошептал Педро.
– Нас пугают, – сказал Алеша.
– Надо подойти к несчастному. Но у меня нет никаких сил.
Алеша поднялся и медленно приблизился к убитому. Глаза его дико смотрели прямо на Алешу. На груди темнела ножевая рана.
Алеша захотел обойти убитого и тут обратил внимание на легкую, почти не приметную радужную сетку, как бы обволакивающую все освещенное место. Протянул руки – нащупал гладкую поверхность. Она дрогнула и – дрогнула вся сцена.
– Ну, что там? – шепотом спросил Педро. – Он жив?
– Все это дешевка, Педро, это всего лишь голографическое изображение.
– Что это такое?
– Это фотография, сделанная с помощью лазерного луча. Она создает впечатление объемности, то есть имитирует действительность.
– Значит, господин Гудмэн нас пугает… Значит, сам чего-то боится…
Сознание того, что их не просто мучают жаждой и голодом, но что они борются за свою свободу, поддерживало ребят. Конечно, все разговоры прослушивались, но недруги не были настолько разворотливы, чтобы изменить заранее заготовленную программу психического воздействия.
Постепенно голограмма погасла, пространство заполнил вибрирующий звук, основная частота которого, вероятно, находилась ниже предела слышимости, однако звук сильно воздействовал на организм. Оба мальчика почувствовали страх, усталость, обреченность, потерянность: роковой звук изматывал какие-то важные центры.
– Держись, Педро, – прошептал Алеша. – Это тоже господин Гудмэн, наш лучший друг…
По потолку поползли сначала едва заметные волны света, чем-то напоминая проекцию «космоса» на цирковом куполе перед хитроумной программой. Вибрирующий звук усилился, все быстрее и быстрее ползли по потолку волны света, теперь уже резкого. Беспокойство нарастало, ребятам казалось, что вот-вот из темноты выскочит что-то ужасное.
И «что-то» выскочило.
Или, пожалуй, выползло.



Это было громадное существо, похожее на древнего ящера, – зеленоватая в складках и бородавках кожа, могучие чешуйчатые лапы, длинный хвост в костяных шипах, огромная пасть, усеянная несколькими рядами острых зубов. Но всего страшнее были глаза. Стеклянистые, равнодушные, они испускали зловещий свет.
Со свирепым рычанием зверь устремился на подростков.
– А-а-ай! – непроизвольно закричали оба и бросились в стороны.
Шлепая тяжелыми лапами, чудовище проскочило рядом, обдав волной смрада, и скрылось в противоположном углу.
– Я боюсь, боюсь, – зашептал Педро. – Слышишь, компаньеро, я боюсь этого зверя… По-мо-ги-те!
Алеша обеими руками обнял Педро, призывая его к мужеству, ободряя, говоря, что все это не настоящее, все подстроено. Но Педро не слушал, дрожал всем телом и умолял бежать. Бедняга, он был совсем истощен.
– Где он? Где он? – спрашивал Педро, порываясь вырваться. – Ах, там, ты видишь его горящие глаза? Он снова готовится к прыжку. Боже, мы погибли!..
Не выпуская из рук товарища, Алеша следил за желтоватыми огоньками, чувствовал близкое присутствие отвратительного существа. Он понимал, что это чучело, хитроумно сделанное чучело, и все же и сам чего-то боялся. Дикие вопли приводили его в трепет.
Страх воздействует всего сильнее, когда у человека есть или предполагается какой-либо выход, а когда выхода нет, человек тупеет, покоряется судьбе. Покоряется или, напротив, бросает ей вызов.
Еще раз промчавшись возле ребят, чудовище исчезло.
– Послушайте, дон Педро, – сказал Алеша. – Нет никакого смысла трепетать от страха. Надо бороться.
– Как? Ты же видишь, мы в руках негодяев!..
Но Алеша, возмущенный насилием, уже сверлил мыслью ту дырочку, которую предстояло расширить до спасательного лаза.
Оставив Педро, он прополз до центра камеры, где был слив: вероятно, истязатели время от времени готовили камеру для новых жертв, стало быть, убирали следы преступлений.
Мысль Алеши была такой: если время от времени пол камеры смывали водой, то, значит, время от времени приходилось чистить и сливную трубу. Вот ее и хотел исследовать Алеша – иного способа выбраться на свободу он не видел.
Добравшись до решетки, Алеша тщательно ощупал ее руками, пытаясь определить, как она крепится к полу. Упершись ногами, покрепче взялся за чугунный переплет и изо всех сил потянул вверх, всего на миллиметр решетка приподнялась над своим гнездом и вновь опустилась – руки не удержали ее. Но главное было сделано: Алеша убедился, что решетку можно снять и, стало быть, осмотреть сливную трубу: судя по величине решетки, труба была широкой, почти метровой. Конечно, лезть в нее было отчаянным, даже безрассудным риском. Но в их положении все казалось уже гибельным и безрассудным.
Он вернулся к Педро, зашептал в ухо:
– Помоги сдвинуть решетку со сливной трубы, хочу забраться в нее.
– Зачем? – также шепотом спросил Педро. – Это неминуемая и страшная смерть. Наверняка захлебнешься или задохнешься.
– Не совсем так, дон Педро… Я нашел в кармане еще моточек жилки. Она выдерживает не меньше двадцати фунтов. Ты будешь держать леску, а я буду подавать подергиванием постоянные сигналы. В случае опасности поможешь мне выбраться.
– Нет, – сказал Педро. – Не будем искушать судьбу. Не будем разлучаться, даже если нам суждено умереть.
– Покорно ждать смерти? Да пошли они… все к черту!
Он уговорил все-таки Педро. Вдвоем они добрались до решетки, рывком вытащили ее из гнезда и сдвинули к краю – старались не шуметь, догадываясь, что мучители подслушивают.
Алеша навязал Педро на запястье жилку и, свесившись вниз, ощупал сливную трубу. Она была скользкой, из нее пахло нечистотами. Куда она вела? В море? Море было, несомненно, где-то рядом. Если трубу очень заглубили, в ней постоянно должна стоять вода. Сколько нужно будет пронырнуть? Десяток метров?.. Если больше, тогда непременно захлебнешься в мерзкой жиже…

СМЕРТЕЛЬНЫЙ РИСК

Отступать было уже некуда.
Исследовав еще раз свои карманы, Алеша нашел небольшую гайку.
Бросил ее в трубу, прислушиваясь.
Раздался сухой звук. Это во много раз увеличивало шансы.
– Ну, держись, дон Педро, – прошептал Алеша. – И запомни: сдвоенное подергивание – все в порядке, строенное – беда.
Держась за края трубы, Алеша повисел некоторое время, а потом, решившись, отпустил руки. В тот именно момент, когда он падал вниз, инстинкт подсказал ему, что сделана непростительная ошибка и выбраться из трубы он уже никогда не сумеет: не выдержит леска, да и у Педро не найдется таких сил, чтобы вытащить.
Вертикальная часть трубы оказалась небольшой: метра два с половиной. Дохнуло смрадом и сыростью. С отчаянием обреченного Алеша стал продвигаться по мокрой трубе, шаря впереди себя босыми ногами. Темнота давила на психику. Алеша сматывал с руки жилку, зная, что всей его затеи хватит только на ее длину…
Еще метр. Еще. То ли от голода и слабости, то ли от канализационных запахов кружилась голова. Порою Алеша был близок к тому, чтобы отказаться вовсе от борьбы и сдаться на милость Босса – будь что будет. Но Алеша знал, что победа приходит часто на самом пределе сил, приходит тогда, когда тяжелее всего сделать последний шаг на пути к ней, и – не сдавался.
Еще метр. Еще… Дергая леску, Алеша подавал знак Педро, что все в порядке. В ответ слышал подергивания. Этот многозначительный разговор, эта отчаянная связь между друзьями была такой важной, такой необходимой. Кажется, лишись Алеша этой связи, он перестал бы искушать судьбу, лег бы на дно трубы и стал бы покорно дожидаться смерти.
Но ответные сигналы шли – там, на другом конце лески, ждал Педро, и, как видно, у него появилась какая-то надежда, если он подергивал все чаще. Он беспокоился об Алеше, и Алеша не мог отречься от своего долга.
Еще метр. Еще… И вдруг Алеше показалось, будто слабый рассеянный свет забрезжил. Он с силой зажмуривался, пробовал сосредоточиться, но ему все мерещился живой свет – откуда он здесь, в этой крысиной норе?
Ага, вот оно что: над головой Алеши чуть-чуть светилась решетка! Но она была ближе, гораздо ближе – в двух метрах от продольной трубы, а может, и еще меньше. Алеша поднялся на ноги, чувствуя, что теперь уже окончательно задыхается, что бетон напрочь душит его.
«Ну, вот и все, – мелькнуло в сознании. – Зачем-то уцелел во время авиакатастрофы. Глупо все, глупо…»
Педро дергал леску, но у Алеши не было сил ответить.
Гаснущим сознанием, какою-то таинственной и неизвестной его стороной он почуял, однако, что не один, что где-то рядом должен быть, должен быть другой человек.
– Товарищ, – позвал он по-русски. – Помогите, товарищ…
Над головой зашаркали шаги, спросили по-испански:
– Кто-то что-то сказал?.. Эй, мне померещилось, что ли?
«Мне померещилось», – спокойно уже, совсем спокойно отметил про себя Алеша. Ноги подкосились, он сполз вниз, ударившись затылком о бетонную трубу. Боль пробудила угасающее сознание, и это спасло его.
Как во сне, увидел он лицо усатого человека, наклонившегося над решеткой.
– Кто там? – тихо спрашивал человек. – Эй, кто там, ответьте!
Человек смотрел из освещенной камеры и, понятное дело, не мог видеть, что было там, под решеткой. Но он явственно расслышал человеческий голос.
– Кто там?
– Это я, Алеша.
– Кто? Плохо слышу.
Но Алеша уже очнулся – дергалась к тому же леска: Педро в тревоге требовал ответа. И голос, голос звучал, обещая спасение.
– Это я, – едва не плача от радости, сказал Алеша по-испански. – Я узник Босса, помогите мне, я погибаю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22