Самовыразился там еще раз истошно и стих, потонул в зелени ветвей.
– Чувствует себя тут при деле – считает, что будит солнце, – ухмыльнулся ИАХ. – На пальме насест у него. Но есть конкуренция кое-какая…
– Еще петух? – удивился ДС.
– Не-е, это был бы смертельный номер, второй петух тут бы не выжил, Петька у меня мал, да удал. Кое-кто из другого племени, тоже пацан конкретный, пальца в рот не клади, через что и потрепанность боевую имеем, как видели, – кривоглазие и прочие инвалидности причинил. Пока сам не явится супостат, звать и знакомить не буду 7 , уж не взыщите, – на рыбалке он сейчас где-то. Я ему: «Ты, браток, лови осторожнее, нынче, сам знаешь, без вреда не вынешь и рыбки из пруда – экологический елдец грядет». А он: «Да ладно, все вы уже и так мутанты, а я как-нибудь разберусь, в рыбке толк понимаю…»
Мы остались в недогадках, кто же такой этот завзятый рыбак, выдравший у бедняги петуха хвост, глаза лишивший, бороду и гребешок повредивший, на верхушку пальмы способный забраться…
Иван Афанасьевич между тем развил петушиную тему в разрезе общей и мужской психологии.
– Петровича я сюда взял по двум причинам. Одна: десятки поколений моих предков по петухам сутки строили, жизненный ритм держали, а я что же? Русскому человеку без петуха жить неправильно.
Другая: петух – образец мужественного дерзания и немеркнущего самоуважения. Петька мой вот на что меня вдохновил, верней, вот что изрекает вседневно, а я перевел с петушиного на людской.



Кодекс оценочной независимости

Отныне я перестаю
дрожать за стоимость свою.
И всех, кто ставит мне оценки,
собственноручно ставлю к стенке –
пускай поджилками трясут! –
теперь я сам свой высший суд.
Того, кто мне назначит таксу,
немедленно пошлю по факсу
и, музу возблагодарив,
припомню собственный тариф.

Ну что, попрятались с испугу?
Эй, критик, где же ты, козел?…
Я возлюбил самообслугу
как наименьшее из зол,
и лишь в полете к горным высям,
где ослепительно светло,
тому, кто так же независим,
жму лапу, а верней, крыло.
Да здравствует отвага птичья
и мир в сохранности и целости!
Ударим манией величия
по комплексу неполноценности!

– Браво, Иван Афанасич! – зааплодировали мы с ДС. – Это по-нашему! По-мужски! Уверенность должна быть беспричинной! Оценки – по факсу!
– Петушиный колорит, и правда, отчетлив, – заметила Оля с контрастной прохладцей. – «Отвага птичья», «жму лапу, а верней, крыло»… А вот «полет к горным высям» – по-моему, уже некоторое преувеличение петушиных возможностей, отрыв от реальности. Вправду, на манию величия тянет.
– Так оно ж так и есть, – охотно согласился ИАХ, – о том и толкуем. Каждый петух себя орлом числит, не меньше, и прав глубоко. Практический результат – полное признание таковым и женскою половиной, имею в виду кур, что и требовалось доказать.
– Оценочная зависимость от кур, значит, не возбраняется? – продолжала подтрунивать Оля.
– Какая же это зависимость? Зависимость – это когда то, в чем ты нуждаешься, будь это еда или любовь, выпивка или чье-то признание, может менять свое количество и качество, может то быть, то не быть, и тебе от этого либо хорошо, либо плохо. А признание петуха орлом со стороны кур – величина постоянная, все тут, как говорится, схвачено, обеспечена полная оценочная уверенность и стабильность самооценки на высшем уровне.
– Далась вам эта самооценка… А без нее – никак?
– Совсем без самооценки жить всего лучше, это я и проповедую, исходя из принципа всеотносительности и сверхпревосходства духа над превосходством тела. Но прийти к безоценочности, живя в рыночном мире сравнений и зависти, не так-то легко, требуются усилия и души, и ума.

У всякого коня длинней,
чем у меня.
Не стану я конем,
но еду я на нем.

Прошу извинения у почтенных господ и дам за некоторый натурализм вышепрозвучавшего стихоида, но, согласитесь, образчик торжества духа над телом более чем наглядный.
Путь к безоценочности есть путь наверх по спирали самоутверждений и самоотвержений. Один из первых этапов моего пути – вот.

Неакселерат

песнемарш для избавления от мужских и всех прочих комплексов под барабаны, тарелки, блюдца и другие ударные

Просто нет житья
столько лет подряд
от того, что я
не акселерат!
Так и норовит,
вставши над душой,
ногу отдавить
кто-нибудь большой!
Мальчик для битья,
вечный детский сад,
потому что я
не акселерат!

Одна удача душу радует, радует:
чем больше шкаф,
тем громче падает, падает.
Приглашает вид,
а решает нрав.
Победит Давид,
а не Голиаф.

И вот какая мелочь радует, радует:
чем шкаф длинней,
тем дальше падает, падает.
Не вышел ростом – выше дух! –
выше дух! –
бу-бу-бубуххх!!!

Сколько суеты,
сколько лишних трат
оттого что ты
не акселерат!
Десять каблуков
в каждом башмаке,
пятьдесят вершков
шапка на башке!
Девушка моя дарит
мне домкрат,
потому что я
не акселерат!

Одна удача душу радует, радует:
чем выше шкаф,
тем ниже падает, падает.
Эй, величество! Эй, выпячество!
Ты количество, а я качество!
Большой успех! Веселый смех!
Громкий смех! – бе-бе-бебеххх!!!


Роста ИАХ действительно невысокого: «метр с кепкой». В юности это причиняло ему понятные неудобства, что и отражено в песнемарше и с его же помощью и с применением боевых искусств (бокс, самбо и айкидо) успешно преодолено.

О себе и о мухах творчества

Музей имени мене тоже идея неплохая, но преждевременная, – продолжил ИАХ свою прерванную кукареканьем мысль. – Материал не добран еще. Жизнь человеческая что есть такое?… К себе дорога. Не к внешнему какому-то там лицу, ему каюк обеспечен, а к сущности сокровенной, к душе – чтобы отождествиться с нею и совершиться… Каждый ищет себя впотьмах в этом вот загадочном смысле, и я поэтому здесь на острове очутился…
Позвольте же представить еще некоторые, как бы сказать поплотней, столбики на пути к себе.

Самоопределявина Ивана Халявина

Бредет по узким улочкам культура,
проспект утюжит массовая дура.
А я, поскольку сам себя блюду,
ларька пивного дальше не иду.

Я не мудрец и не дурак,
Я нечто среднее: мудрак.
В отличие от мудреца
Я в мух стреляю без конца.

В отличие ж от дурака
Я – Бога левая рука.
А где же правая? Бог весть.
У Бога рук ваще не счесть.

Что за мухи такие, желаете знать? Мухи творчества. У кого-то там муки творчества: на стенки лезут, в запои ухаются, в депресии, чуть не стреляются, – ну а меня, слава те Господи, миновало такое, у меня только мухи, не более.
Но ведь тоже – поди попади в нее, в муху-то!..

Настырное, между прочим, животное! Покоя душевного не дает! До того доходит, что иной раз и себя с ней сравнишь ненароком…

О широте мира и узости сознания

Какой мне прок, что мир широк?
Ужасно узок мой сапог!
Я в этом узком сапоге
застрял, как муха в пироге:
«Ох, тяжело!.. Ох, не взлечу!..
Да и взлетать-то не хочу…»

Отчасти знакомое состояние, да?…
Всяк содержит в себе зверинец, всяк в сущности – смесь подсущностей: зверосущностей. Некоторые глубоко скрыты, другие не глубоко, а иные прямо и выпирают. Я подсущности свои любознательно изучаю и вам того же желаю, гости мои хорошие.
Нежелание вылезать из своего сапога-пирога при всяческих на него жалобах – состояние, характерное и для многих других наших потаенных зверюшек.
Вот, например:

Синдром

Сыч сидит на ветке,
кушает таблетки.
Из-за мракобесия
у него депрессия.
Ощущает всем нутром
свой огромнейший синдром.

Подлетела совушка:
– Я, бедняжка, вдовушка,
не возьмешь ли замуж?
Я тебе воздам уж!
Мы с тобой красивые,
перышки торчат…
Сделаем усилие –
выведем сычат.

Сыч разинул оба глаза:
– Убирайся прочь, зараза!
Брысь, летучая змея
с лупоглазой рожей!
Мне моя депрессий
В тыщщщу раз дороже!

– Это вы о себе, Иван Афанасич? – с беспокойством спросила Оля.
– Об одном приятеле, ну и о себе тоже отчасти, в определенные, тсзть, полосы существования.
Приходится иногда, знаете ли, выбирать мордус живенди: иной раз между депрессией и паранойей, иной – между трудоголизмом и алкоголизмом.
– Знакомо, Иван Афанасич, – подтвердил я. – Одно другим не вылечивается, но возмещается.

Трудовые будни

Я ленился целый день.
Мне лениться стало лень.
Повлекла меня работа,
да беда вот – неохота…

Я лениться снова стал
и от лени вновь устал.
Поработать бы опять,
да гляжу – пора уж спать.




О себе и о лени: развитие темы

Верно ли я поняла, что лень – одна из ваших проблем, личных и творческих? – вопросила Оля. – Что есть проблема? – встречно спросил ИАХ. – Всюду слышу: «проблема, моя проблема, ваши проблемы» – значение термина не постигаю. Вижу только, кругом все какие-то запроблемпсованные.
А лень уважаю, как ее не уважать. Родная сестрица сна, царица душ и умов. В трехсловье «вставать нельзя лежать» запятую кисельной ручкой ставит после второго слова. Бывало, как одолеет – валяешься и валяешься, спишь и спишь. А когда и не спится при лени, то уже депреснится что-то, и навязчивая мыслишка свербит, что, мол, если бы Бог был вполне здоров, ему не пришло бы в голову создавать человека.
Встанешь по надобности, пройдешь мимо зеркала, отвернув, сколько можешь, в сторону переднюю часть головы, по недоразумению называемую лицом. Искренне улыбнуться самому себе очень сложно, а доктор советует…
Телик включишь: а вдруг что-то важное выдаст. Ага! – рекомендацию выдает: бери от жизни все, а потом догони и еще получишь. Пошли на фиг, думаю, все у меня есть, а чего нет, то не вы дадите.
Однажды зимой проспал с бодуна так долго, что опоздал даже в круглосуточный магазин. Эх, думаю, теперь все одно, опохмел пролетел, буду дальше спать. Проснулся на обеденный перерыв. В окошко на двор гляжу: пьяный снег – не успел пойти, уже лежит. Обед варить лень. Скушал пельмень – временно пообедал это называется. Почему-то после того, как подкрепишь свои силы, хочется лечь и отдохнуть. Отчего бы не отдохнуть? – Сыт ведь я? – Сыт. Одеждой и теплом обеспечен? – Вполне: есть целых полторы пары целых кальсон. Прилягу-ка я, посплю, а если не усну, встану и пойду работать, тогда уж точно усну.
Так и вышло: лучшее из снотворных для творческого человека – труд умственный.

Нет на свете дороги длиннее, чем день.
Нет на свете напитка хмельнее, чем лень:
чуть хлебнешь и уснешь; не успеешь проснуться –
жизнь, как миг, пронеслась,
промелькнула, как тень…

– На Хайама похоже, – не удержался ДС (он любит Хайама и кое-что переводил из него для себя).
– Перекличка через века, – подтвердил ИАХ.

Великой жадностью как пламенем объятый,
желал всех женщин я, вдыхал все ароматы.
Не сам ли ты, Господь, со мною вместе пьешь?
Опустошу кувшин – а он все непочатый.

– Чистый Хайам! – воскликнул ДС. – Я даже, кажется, первую пару строк где-то видел.


Жанр «ругайя» и того около

Да, это Хайам, только из недописанного. Не успел он – дописал я две нижние строки, пособил… Цикл целый у меня есть: хайямины, а также ругайи, заместо рубайев, значит. К примеру вот.

Ты одинок уж тем, что ты родился.
Ты одинок уж тем, что ты умрешь.
За что же ты на Бога рассердился?
Он тоже одинок, едрена вошь!

Эта ругайя в основном самому себе адресована и потому номер один имеет, заметьте. А послемыслие к ней уже в другом жанре:

Манифестявина

Одинокие всех стран, соединяйтесь!
Одиночеством друг к другу прислоняйтесь!
Поделиться одиночеством – не грех:
Одиночество одно у нас на всех!

А вот это -

О современном читателе ругайя № 111

О, как читатель поредел.
Литература – не у дел.
Народ предпочитает чтиво
на уровне презерватива:
употребил – и в унитаз.
Живем ведь тоже только раз.
М-да-с…

– Сурово, Иван Афанасич, – отозвался ДС, оторвавшись от клубничного кейка. – Сурово, но справедливо. Ругайя – любопытное пополнение сатирического жанра, хотя строфа не омаровская.
– Тут в содержании основная сермяга, хотя форма тоже передает суть, не поспорю. Хайамовскую строфу, между прочим, и не все переводчики соблюдают. Язык русский наш всякую иномысль и инакообраз воспринимает, но и свои требованья прилагает к гостеприимству…

О несовместимости саможалости и любви к себе

В нетопленой избе я понял суть урока:
кто не жесток к себе –
к тому судьба жестока.
Не напилил я дров – мозоли пожалел,
и вот сижу, дрожу и вою одиноко…

Строфа в этой саморугайе хайамовская, не так ли? А содержание уже больше нашенское, расейское, хотя и общелюдское в немалой степени, как и здесь:

Алаверды Омару от Кальмара X Аль Авина

Я понял: глупость – злейшее коварство,
а зависть тяжелее всех утрат.
От друга яд – сильнейшее лекарство,
от недруга нектар – страшнейший яд.

Это из рукописи «Сезонная распропажа», в работе пока… И вот про дружество тоже уж кстати.

О Неопознанных Вещающих Субъектах

Не всякий друг
распознается вдруг:
иного годы раскрывают,
врагом иного называют
за то, что правду говорит,
а рот платочком не прикрыт.

Оля зааплодировала, ДС хотел добавить что-то еще, как вдруг слова его заглушило громкое хрюканье на высокой ноте, окончившееся пронзительным «уиииииииииии»…

Сеанс гипноза с оправданием

В тот же миг на скатерти-самобранке появился розовый, свежежареный, душистый, дымящийся поросенок в яблоках, с завинченным хвостиком и улыбкой Будды, с цветком ромашки в зубах.
Все мы дружно ахнули, наши желудки тоже, и застыли в экстазе гастрономического благоговения.
Иван Афанасьевич же, слегка насладившись произведенным впечатлением, садистски сказал:
– Не для еды, извините. Для вдохновения. Это не блюдо. Ма-те-ри-а-ли-зо-вав-ша-я-ся мыслеформа.
– Наглядное пособие? – упавшим голосом спросила Оля, сглотнув слюну.
– В некотором роде. Демонстрация психотворения, голограмма.
– А как же запах? Дымок?…
– Сила внушения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32