Сегодня Шарлотта идет со мной в зоопарк. Одна. А после этого я веду ее в кино. Мне кажется, что это начало конца, а? Ладно, хоп-хоп, старичок. Если тебе сегодня нечего делать, можешь пробежаться по Бонд-стрит и присмотреть мне свадебный подарок.
После этого я потерял Бинго из виду. Пару раз я оставлял для него записки в клубе с просьбой позвонить, но без всякого результата. Я понял, что он слишком занят, чтобы откликнуться на мои призывы. И дети «Красной зари» исчезли из моей жизни, хотя Дживс как-то сказал, что однажды встретился с Батом и имел с ним краткий разговор. Дживс сообщил, что Бат стал еще мрачнее прежнего. Его шансы на победу в борьбе за пышнотелую Шарлотту резко пошли вниз.
– Похоже, что мистер Литтл полностью затмил его, сэр, – сказал Дживс.
– Плохо дело, Дживс, очень плохо.
– Да, сэр.
– Боюсь, что, когда Бинго покончит с артподготовкой и пойдет в штыковую, нет такой силы ни на небе, ни на земле, которая помешала бы ему свалять грандиозного дурака.
– Похоже, что так, сэр, – сказал Дживс.
Потом подоспели Гудвудские скачки, я облачился в свой лучший костюм и полетел на ипподром.
Когда о чем-то рассказываешь, всегда встает вопрос: стоит ли ограничиться голыми фактами или развести пожиже и украсить рассказ всякими мелкими деталями, передать атмосферу и все такое? Я хочу сказать, что многие на моем месте, прежде чем дойти до развязки этой истории, описали бы Гудвуд, голубое небо, живописные холмы, веселые стайки карманников, а также толпы тех, чьи карманы они обчистили, ну и так далее. Но лучше все это опустить. Даже если бы я и захотел подробно описать те злополучные скачки, у меня просто рука не поднимается. Рана еще слишком свежа. Боль до сих пор не утихла. Дело в том, что Морской Ветерок (будь он трижды неладен!) пришел последним. Представляете? Последним!
«Настало время испытаний, когда проверяется сила духа каждого из нас» . Проигрывать всегда неприятно, но на этот раз я был настолько уверен в победе этого чертова Ветерка, что полагал, будто сам забег – пустая формальность, своего рода причудливая устаревшая церемония, которую полагается совершить, прежде чем прогуляться к букмекеру и получить свой выигрыш. Я побрел к выходу с ипподрома на поиски средства, позволяющего приглушить боль и забыться, и вдруг наткнулся на Битлшема. У него был настолько убитый вид, физиономия такого свекольного оттенка, а глаза горестно скосились к переносице под таким невообразимым углом, что я лишь молча пожал ему руку.
– Я тоже, – сказал я. – И я тоже. А вы – сколько вы продули?
– Продул?
– На Морском Ветерке?
– Но я не ставил на Морского Ветерка.
– Как? Владелец фаворита Гудвудского кубка не ставит на собственную лошадь!
– Я никогда не играю на скачках. Это противоречит моим принципам. Мне сообщили, что моя лошадь не победила в сегодняшних состязаниях.
– Не победила! Да она настолько отстала от всех, что чуть было не пришла первой в следующем забеге!
– Ну и ну! – сказал Битлшем.
– Вот именно, что «ну и ну», – согласился я. Тут только до меня дошло, что здесь что-то не так. – Но если вы ничего не проиграли, отчего у вас такой убитый вид?
– Этот субъект здесь.
– Какой субъект?
– Тот, бородатый.
Представляете, до какой степени я был сокрушен проигрышем – до сих пор ни разу не вспомнил про Бинго. Только сейчас до меня дошло, что он тоже собирался в Гудвуд.
– Он как раз произносит подстрекательскую речь лично против меня. Идемте! Видите, какая там собралась толпа. – Он потянул меня за собой и, умело используя преимущества супертяжелой весовой категории, пробрался – а вместе с ним и я – в первые ряды. – Слушайте! Слушайте!
Бинго и вправду был в ударе. Горечь разочарования, оттого что проклятая кляча, на которую он поставил последние деньги, не вошла в первую шестерку, распалила его красноречие. Он с беспощадной яростью обрушился на бессердечных плутократов – владельцев скаковых лошадей, которые вводят в заблуждение публику и уверяют, будто их животные находятся в отличной форме, а они едва способны доковылять до ворот конюшни. Потом он широкими мазками набросал душераздирающую картину, наглядно продемонстрировав, как подобная бесчестность отражается на положении трудящихся масс. Простой рабочий, доверчивый и полный радужных надежд, свято верит каждому слову, напечатанному в газетах о великолепных статях Морского Ветерка; он морит голодом жену и детей, чтобы иметь возможность поставить на расхваленную лошадь; отказывает себе в кружке пива, лишь бы сэкономить лишний шиллинг; накануне скачек он взламывает шляпной булавкой детскую копилку – и в конце концов оказывается обманутым самым бессовестным образом. Очень выразительно все это у Бинго получилось. Я видел, как старый Роуботем одобрительно кивает головой, а Бат с плохо скрытой завистью злобно глядит на оратора. Публика слушала Бинго, развесив уши.
– Но какое дело лорду Битлшему до того, что бедный рабочий потеряет свои сбережения, нажитые непосильным трудом? – заливался Бинго. – Вот что я вам скажу, дорогие товарищи и друзья, мы можем сколько угодно здесь митинговать, мы можем сколько угодно спорить и принимать резолюции, но единственное, что нам требуется, – это действовать! Действовать! Чтобы простые честные люди завоевали себе достойное место в этом мире, кровь лорда Битлшема и ему подобных должна хлынуть на мостовую Парк-лейн!
Его речь была встречена одобрительным ревом; видимо, многие тоже поставили на Морского Ветерка и потому приняли его слова близко к сердцу. Битлшем бросился к дюжему полицейскому с печальной физиономией, который меланхолично наблюдал за происходящим, и, судя по всему, стал побуждать его вмешаться. Полицейский потеребил усы, печально улыбнулся -
этим его вмешательство и ограничилось, и старый Битлшем вернулся назад ко мне, громко фыркая от возмущения:
– Чудовищно! Мне открыто угрожают, а полисмен не желает пальцем шевельнуть. Говорит, пустые слова. Ничего себе «слова»! Просто чудовищно!
– Вот именно! – подтвердил я, но мне показалось, я его не слишком утешил.
Слово взял товарищ Бат. Голос у него был как труба архангела Гавриила, дикция великолепная, но завоевать расположение публики ему почему-то не удалось. Мне кажется, ему не хватало конкретных фактов. После речи Бинго слушателям хотелось чего-нибудь позабористее, чем абстрактные рассуждения про Общее Дело. Публика начала бесцеремонно перебивать оратора, и тут Бат замолк на полуслове и уставился на Битлшема.
В толпе решили, что у него сел голос.
– Пососи таблетку с ментолом! – крикнул кто-то. Товарищ Бат судорожным усилием взял себя в руки, и даже издали я увидел, как злобно засверкали его глаза.
– Ладно, товарищи! – прокричал он. – Можете надо мной смеяться, можете глумиться, можете издеваться, сколько вам вздумается. Но знайте: движение наше растет и крепнет с каждым днем и с каждым часом. В него включаются представители так называемых высших классов. Чтобы не быть голословным, скажу, что сегодня здесь, вот на этом самом месте, среди нас присутствует один из самых стойких наших борцов, племянник лорда Битлшема – того самого лорда Битлшема, чье имя вызвало ваше справедливое негодование всего несколько минут назад.
И прежде чем Бинго успел сообразить, что сейчас произойдет, Бат сорвал с него фальшивую бороду. Как ни велик был успех, выпавший на долю Бинго, он ни в какое сравнение не шел с бурей восторга, обрушившейся на голову товарища Бата. Я услышал, как старый Битлшем крякнул от изумления, но все последующие его комментарии – если таковые были – потонули в громе аплодисментов.
Должен признаться, что в этой непростой ситуации Бинго проявил завидную решительность и присутствие духа. Недолго думая, он схватил товарища Бата за горло, явно желая оторвать ему голову. Впрочем, ему не удалось достичь на этом поприще сколько-нибудь ощутимых результатов, поскольку печальный полисмен очнулся от гипноза и вступил в игру: в следующую минуту он уже пробирался сквозь толпу с Бинго в правой руке и с товарищем Батом в левой.
– Пожалуйста, позвольте пройти, сэр, – вежливо попросил он, натолкнувшись на стоящего у него на пути лорда Битлшема.
– А? Что? – пролепетал Битлшем: он еще не вышел из ступора.
Услышав дядин голос, Бинго выглянул из-под правой руки держащего его за шиворот полисмена, и в тот же миг вся его храбрость улетучилась, точно газ из проткнутого иглой воздушного шарика. Он поник, как увядшая водяная лилия, и молча прошаркал мимо. У него был вид человека, которому только что крепко накостыляли по шее.
Когда Дживс приносит мне утром чашку чая и ставит на столик рядом с кроватью, он либо молча выскальзывает из спальни, оставляя меня в одиночестве смаковать «Оолонг», либо почтительно топчется на ковре, и это значит, что ему нужно мне что-то сообщить. Проснувшись на следующий день после возвращения из Гудвуда, я лежал на спине и глядел в потолок и вдруг заметил, что Дживс все еще в спальне.
– А, Дживс, – сказал я. – Хотите мне что-то сказать?
– Мистер Литтл заходил час назад, сэр.
– В самом деле? Он рассказал вам иро вчерашнее?
– Да, сэр. Его приход к вам как раз и был связан с последними событиями. Он решил уехать из Лондона и пожить некоторое время на лоне природы.
– Весьма разумная мысль.
– Именно так я ему и сказал, сэр. Однако на пути к осуществлению этого плана встала финансовая проблема. Я взял на себя смелость ссудить ему от вашего имени десять фунтов на текущие расходы. Надеюсь, вы ничего не имеете против, сэр?
– Разумеется, нет. Возьмите десятку на туалетном столике.
– Хорошо, сэр.
– Дживс, – сказал я.
– Сэр?
– Никак не могу взять в толк, как все это произошло. Я хочу сказать, как этому Багу удалось разнюхать, кто такой Бинго?
Дживс кашлянул:
– Боюсь, в какой-то мере это моя вина, сэр.
– Ваша? Каким образом?
– Кажется, я нечаянно раскрыл имя мистера Литтла в разговоре с мистером Батом.
Я сел на кровати:
– Что-о?!
– Да, сэр, теперь я со всей определенностью припоминаю, как говорил ему, что преданность мистера Литтла Общему Делу заслуживает широкого общественного признания. Я горько сожалею, что стал невольной причиной временной размолвки между мистером Литтлом и его светлостью. Боюсь, в этом деле есть еще одна сторона. Я также несу ответственность за разрыв отношений между мистером Литтлом и юной леди, которая приходила к нам на чай.
Я снова сел на постели. Как ни странно, я до сих пор не подумал о положительных последствиях вчерашнего инцидента.
– Вы хотите сказать, что между ними все кончено?
– Окончательно и бесповоротно, сэр. Насколько я понял со слов мистера Литтла, он потерял надежду на успех в этом предприятии. Даже если бы не было иных препятствий, отец юной леди считает его обманщиком и шпионом, так сказал мне мистер Литтл.
– Будь я проклят!
– Сам того не желая, я доставил всем столько неприятностей, сэр.
– Дживс! – сказал я.
– Сэр?
– Сколько денег на туалетном столике?
– Помимо тех десяти фунтов, которые вы велели мне взять, сэр, там остались две пятифунтовые банкноты, три банкноты по одному фунту, десять шиллингов, две полкроны, флорин, четыре шиллинга, шесть пенсов и полпенса, сэр.
– Забирайте все, – сказал я. – Вы их честно заработали.
ГЛАВА 13. Большой гандикап проповедников
После завершения сезона в Гудвуде я обычно впадаю в состояние тоскливого беспокойства. Я не большой любитель тенистых дубрав, цветущих лугов, щебетания птиц и прочих сельских радостей, но в августе Лондон – не лучшее место на свете, и поневоле начинаешь думать: а не свалить ли куда-нибудь на природу да переждать, пока климат изменится к лучшему? Через две недели после феерического провала Бинго, о котором я вам рассказывал, Лондон превратился в пахнущую раскаленным асфальтом пустыню. Все мои приятели разъехались, театры позакрывались, а Пиккадилли перекопали вдоль и поперек.
Жара стояла адская. Я сидел у себя вечером в гостиной, собираясь с силами, чтобы добрести до спальни, и вдруг почувствовал, что дольше не выдержу. Когда из кухни появился Дживс с подносом, уставленным укрепляющими тело и душу напитками, я принял решение.
– Что за чудовищная жара, Дживс, – сказал я, утирая лоб и хватая ртом воздух, точно выброшенный на сушу карась.
– Погода и в самом деле угнетающая, сэр.
– Не одну содовую, Дживс.
– Хорошо, сэр.
– Хватит торчать в столице, Дживс, пора на волю. Ну что, двинем?
– Как скажете, сэр. Что-нибудь еще прикажете, сэр? – сказал Дживс и поставил на стол поднос с письмом.
– Черт побери, Дживс, вы начали говорить стихами. У вас получилось в рифму – вы не заметили? – Я распечатал конверт. – Это надо же!
– Сэр?
– Вы бывали в Твинг-Холле?
– Да, сэр.
– Так вот, мистер Литтл сейчас там.
– В самом деле, сэр?
– Собственной персоной. Ему пришлось снова поступить в гувернеры.
После того жуткого скандала в Гудвуде, когда Бинго, оставшись без средств к существованию, стрельнул у меня десятку и усвистал в неизвестном направлении, я долго его повсюду разыскивал, справлялся у общих знакомых, но никто ничего не знал. Аон, оказывается, все это время скрывался в Твинг-Холле. Поразительно. Объясню, что здесь поразительного. Дело в том, что Твинг-Холл принадлежит лорду Уикеммерсли, давнему другу моего покойного папаши, поэтому мне разрешается приезжать туда в любое время без приглашения. Я каждое лето заваливаюсь к ним на пару недель и как раз решил направить туда свои стопы, а тут Дживс подает мне письмо.
– Мало того, мои кузены Клод и Юстас – вы помните их, Дживс?…
– Прекрасно помню, сэр.
– Так вот, они тоже там, готовятся к какому-то экзамену под руководством местного священника. Я в свое время тоже с ним занимался. Он большой мастак натаскивать учеников, не отягощенных избытком интеллекта. Да что говорить, даже мне удалось с его помощью проскочить вступительные в Оксфорд, неудивительно, что слава о нем разошлась далеко за пределы Глостершира. Но вообще это поразительное совпадение.
Я перечел письмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27