https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/Vidima/
его тело вежливо склонилось перед индейцами, а ноги подогнулись от изнеможения.
Он сказал:
– Они говорят, что мы пришли, чтобы выкопать золото и серебро, принадлежащие тем, кто жил здесь до них. Что теперь это их земля и чтобы мы убирались отсюда. – Он запнулся. – Повар также говорит, что они сказали в наш адрес много ругательств. Они считают, что инки были их отцами, а мы пришли украсть их украшения.
– Ну, тогда скажите им, зачем мы все здесь! – Лицо Луи побагровело от злобы. – Скажите им, что мы путешественники, или туристы, или как там еще. – Он подъехал и встал рядом с лошадью Жозиан. – Это какое-то безумие.
Франциско передал это повару, который, в свою очередь, бесстрастно перевел все это индейцам, а путешественники всматривались в их лица, ожидая какой-нибудь реакции. Но теперь индейцы еще больше казались упрямыми детьми, твердо смотря на европейцев из-под спутанных волос. Их туники были в выцветшую полоску, белую и коричневую, как школьная форма; в некоторых местах они были связаны веревкой или лианами. Только на одном из индейцев красовалась фуражка; и еще один был одет в оборванные брюки.
Наконец старший из них ответил. Когда его слова перевели на испанский, а потом на английский, то оказалось, что он сказал следующее:
– Мы знаем, что вы пришли, чтобы взять то, что принадлежит мертвым. Когда вы будете возвращаться по этой же дороге, вы должны будете отдать это нам, чтобы мы могли опять закопать в землю.
– Скорее всего, это они хотят забрать себе эти украшения, о которых говорят. – Казалось, Луи вот-вот пришпорит лошадь и поскачет вперед. – Вероятно, это недобитые бандиты. Они из банды Сендеро Луминосо?
Роберт обратился к Франциско:
– Скажите им, мы пришли, чтобы полюбоваться их горами и реками. – Он посмотрел на жилистые руки, крепко державшие мачете. – Скажите, что мы недолго пробудем здесь.
Повар передал это индейцам и отступил в сторону. Индейцы внезапно начали расступаться. Лес огласила какофония голосов, гортанные звуки сделались резкими и лающими, как у встревоженной собаки. К старшему подступили двое: один – индеец в брюках, а другой – самый свирепый из них. Судя по всему, авторитет старшего быстро падал. Но, несмотря на это, он выглядел вполне уверенным. Неожиданно рядом с ним появился молодой индеец в фуражке – самый крупный, почти толстый, – он пришел на его защиту. Вероятно, это был его сын. Впрочем, невозможно было точно определить ни их возраста, ни социального положения. Иногда казалось, что они просто спорят о чём-то, потом – что они вот-вот затеют драку. Но мачете они по-прежнему держали опущенными. Они сгорбились и что-то быстро говорили на своем злобном языке. Какое-то время они, вероятно, пытались что-то решить, выработать план действий, распределить роли, ответственность, спасти потерянную честь. Но эти споры уже начали выходить из-под контроля.
Во всем этом крике лошадь Жозиан резко выгнула спину, и та чуть было не упала. Разозленный Луи слез со своей лошади и помог Жозиан спуститься. Она взяла его под руку, и они встали бок о бок. Лошади медленно побрели прочь. Все путешественники инстинктивно сбились в кучу, не спуская глаз с индейцев и с блестящих клинков, зажатых в их кулаках. Роберт подошел сзади к Камилле и положил руки ей на плечи. Он хотел, чтобы его прикосновение успокоило ее, но вместо этого оно, похоже, передало ей его страх. Его тело немного онемело и напряглось. Несколько индейцев жестикулировали, показывая на них. Наверное, Луи прав, думал он: наверное, это остатки бандитов из банды Сверкающей Тропы, которая терроризировала эти земли десять лет назад. Он представил себе газетные заголовки, жуткие фотографии. Интересно, они убивают всех по очереди? А может, еще заставляют вас встать на колени?
В следующую минуту три индейца отделились от остальных. Они подошли к европейцам и подняли мачете. Жозиан вскрикнула и присела позади Луи, спрятав голову у него между ног. Он быстро наклонился, чтобы поддержать ее, схватившись за шляпу другой рукой, как будто пытаясь заслониться от опасности. Роберт и Камилла застыли на месте. Индеец напротив поднялся на цыпочки. Рукав его туники соскользнул с мускулистого плеча. Он размахивал сверкающим мачете прямо у себя перед лицом. Роберт смотрел на него со странным спокойствием, а индеец отрывисто кричал и потрясал клинком.
Позже Роберт думал о Камилле, которая стояла перед ним: думал о том, что бы он сделал, если бы лезвие опустилось на нее. Он не мог ответить. Он просто смотрел на всех так, как будто это все фильм или спектакль. Его руки тяжело лежали у нее на плечах, а Камилла не двигалась. Тем временем индейцы все продолжали жестикулировать, подстрекая друг друга. Волосы тряслись у их лиц. Иногда их голоса превращались в визг. Теперь европейцы стояли так тесно, что могли легко дотронуться друг до друга. Луи все еще стоял, склонившись над Жозиан, нелепо придерживая шляпу свободной рукой, а Франциско свел вместе оба бамбуковых шеста перед собой так, как будто он собирался молиться.
Вдруг они заметили, что их старший и младший присоединились к остальным. Они предлагали что-то новое. Медленно, один за другим, индейцы перестали кричать и опустили мачете. На мгновение на лес опустилась тишина, наполненная только их злобным дыханием.
Потом старший обратился к повару, который одиноко стоял неподалеку, и Франциско хрипло перевел:
– Он говорит, что они готовы нас пропустить дальше, если только мы пообещаем, что будем возвращаться по этой же дороге. Таким образом, они узнают, что мы действительно ничего не взяли.
Он помолчал и жестко добавил:
– Но он говорит, что мы должны кого-то оставить здесь, с ними.
Жозиан скользнула вверх и встала рядом с Луи, прислонившись к нему всем телом и открыв глаза. Ее лицо покрылось красными пятнами от поднявшейся температуры, а лоб вспотел. Луи механически зарылся пальцами в ее волосы.
Индейцы отошли на несколько шагов, бормоча что-то себе под нос. Было непонятно, что они собирались делать теперь.
Роберт услышал, как его собственный голос сказал:
– Мы не можем никого оставить.
– Тогда нам придется возвращаться, – заметил Луи. Теперь Жозиан опиралась о него только плечами, понемногу освобождаясь от него:
– Nous allons retourner par le merae chemin?
– Mais oui. Un brake doit venire nous chercher a Vitcos. La, il у a un autre sender.
Но Франциско, все еще опирающийся на свои шесты, как калека, сказал:
– Они думают, что мы хотим их обмануть. Они говорят, что мы притворимся, как будто решили вернуться назад, а потом найдем какой-нибудь другой путь к Вилкабамбе. Они требуют, чтобы кто-то остался с ними.
Индейцы отошли еще дальше и ждали ответа; они слегка расступились, как будто освобождая место для заложника. Роберт переглянулся с Луи, оба пытались понять, что каждый из них думает по этому поводу. Луи то и дело клал руку на плечо Жозиан, а Роберт чувствовал, как к сердцу подступает странный холод. Казалось, что за ними только что захлопнулась дверца ловушки. Он быстро посмотрел на повара и вдруг подумал о том, что тот больше не на их стороне. Повар сурово смотрел на путешественников – точно так же, как и другие индейцы, – он и в остальном был очень похож на них. Даже когда они в гневе, решил Роберт, по их лицам ничего невозможно прочесть. В них не было жестокости, но не было и сострадания.
Камилла проследила за его взглядом. Ее губы были плотно сжаты, а щеки почти ввалились. Но она спокойно заметила:
– Если мы оставим кого-нибудь здесь, с ним может случиться что угодно.
Она повернулась к Франциско:
– А что по этому поводу думает повар? Должны же у него быть какие-то мысли.
Франциско спросил его, а потом сказал:
– Он говорит, что они очень опасны.
Холод, поднявшийся в Роберте, был похож на огромный веер, обмахивавший его сердце и легкие. Камилла невольно сделала шаг к нему. Он повернулся, чтобы посмотреть на индейцев, но они все так же стояли и смотрели на них. Ничего не изменилось. Проход, образовавшийся между ними, был похож на зловещий туннель, а они стояли по обе стороны и ждали на залитой солнцем поляне. Только самый злобный из них отвел взгляд и спокойно потирал лезвие мачете о спину, как будто угрожая им.
Внезапно Франциско сказал:
– Я останусь с ними.
Он положил на землю свои шесты и поднял рюкзак. Он увидел, как все лица путешественников повернулись к нему. Серые глаза Камиллы сверкали от тревоги за него. На несколько мгновений он окунулся в них, и ему показалось, что он слышит ее шепот:
– Нет…
Он разжал кулаки и подумал: «Именно для этого я сюда и пришел».
Индейцы напротив них слегка зашевелились, почувствовав какую-то перемену. Они могли быть воскресшими инками, появившимися из джунглей после того, как многие десятилетия скрывались в этих лесах.
Конечно, свое дело сделал страх. И эта трепетная покорность. И голоса других за спиной, выкрикивавших ему что-то. Все его тело пульсировало. Пара ярдов до того места, где стояли индейцы, показалась ему невероятно длинным расстоянием: бугристая земля, покрытые мхом камни, полусгнивший ствол дерева, через который пришлось перелезть. Франциско шел, не оглядываясь. Голова его поникла. Непонятно, дрожал ли он от страха или от радости. И вот его окружили враждебные лица и сверкающие на солнце клинки. Он подумал: «Это правильно. Это то, что я им должен. Это и за Камиллу, и за других, и за все прошлое моего народа».
Один из индейцев подвел его к пню, на который Франциско сел. Он заметил повара, который спокойно стоял неподалеку, и крикнул:
– Скажите им, что мой народ уже достаточно украл у них, и да благословит их Бог.
Через пару минут он получил ответ:
– Они говорят, что не знают, какого именно Бога вы имеете в виду.
Франциско немного успокоился. Один из индейцев стоял на страже рядом с ним, направив острие мачете ему в грудь. Вокруг все замерло. Франциско ослабил застежки капюшона на своей голой шее. Солнце нещадно палило сверху. Его взгляд все возвращался к покрытому пятнами клинку мачете и небольшим зазубринам на его острие.
Путешественники, казалось, стояли сейчас очень далеко от него. Они то расходились, то снова собирались вместе, глядя в его сторону. Он узнал Камиллу по ее голубой куртке и каштановым волосам. Повар ушел, чтобы отыскать и привести обратно лошадей. Франциско почувствовал, что его сердце стало биться спокойнее и ровнее, но тело все еще пульсировало, как будто его сотрясали несильные, но периодические разряды электричества. Он закрыл глаза. Он вспомнил все эти разговоры в семинарии о совершенной любви. Возможна ли она? И если да, то как? И может ли она быть вечной?
Наблюдая за Франциско, Камилла была довольна, что с ним пока ничего не случилось. Индейцы просто посадили его на старый пень. Но никто из путешественников не знал, что теперь делать. Жозиан лежала на земле, схватившись за голову, Луи время от времени беспомощно трогал ее предплечье. «Са va? Cava, toi?» Он хотел идти дальше. Но Камилла все повторяла: «Мы не можем уйти, не можем уйти». А Роберт говорил: «Давайте подождем проводника».
Потом Роберт погрузился в собственное ужасное понимание того, что произошло.
Он ушел от остальных на несколько ярдов в джунгли, чтобы остаться одному. Он думал: «Вот теперь я все понимаю. Ну конечно. Проводник с погонщиками и не собираются возвращаться. Должно быть, они знали, что этот район опасен. Они знали это с самого начала».
Сейчас, в полдень, в джунглях царила тишина. Так же тихо, как и среди развалин. Куда теперь идти? Дорога была только одна, и однажды им придется пройти по ней назад. Без проводника, без Франциско.
Он повернулся к поляне, на которой стояла Камилла и напротив нее – индейцы. Казалось, она стояла там такая далекая от него, и это снова встревожило Роберта. Он удивился тому, как она выглядит: она единственная казалась здоровее, чем когда они отправились в это путешествие. Ему захотелось подойти к ней, но он знал, что она заметит, как трясутся его руки. Она еще не поняла, в какую ужасную ситуацию они попали, и Луи тоже не понял.
Роберт вытащил блокнот и заставил себя начать писать. Ему надо запомнить все в мельчайших подробностях. Самое главное – эти подробности. То, что у этих людей исчезли подбородки, и они сделались похожими на детей с лицами, круглыми как луна. Блеск клинков мачете. Особенный свет в джунглях. И то, как шел Франциско. Важно все.
Франциско. Как об этом напишешь? Доброта никогда не была ни убедительной, ни интересной. Но он написал: «Семинарист просто поражает. Может быть, любовь сама по себе очень проста. Неделима, как протон. Он всего лишь обычный мальчик: длинные волосы на маленькой голове. Кожа цвета слоновой кости. Он шел через поляну, как Христос на Голгофу. Этот человек и его христианский долг. Пристыдил нас всех. В его крови – непоколебимость конкистадора».
Он перестал писать. Слова стали расплывчатыми, их было сложно читать. Теперь у него остался только этот блокнот – на все дни, которые были у них впереди, так как остальные бумаги остались с мулами. Он попытался написать что-нибудь еще, поддерживая одну руку другой. Поляна предстала перед ним, как картина, и он внимательно рассматривал ее. Она была залита ярким светом, на ней все было спокойно. Индейцы стояли молча, широко расставив ноги, с серьезным видом. Франциско все еще сидел на пне, опустив голову. Ярко светило солнце. Через пару минут Роберт снова перестал писать. Его руки удерживали ручку с большим трудом. Такую сцену невозможно описать. Если бы только он смог найти подходящие слова, он бы все понял и перестал дрожать. Но он не мог описать ни этих людей, ни то, что происходит. Не было ни слов, ни объяснений, и он чувствовал себя беспомощным. Слова успокаивали, но теперь они находились целиком во власти этих людей, кем бы те ни были, а остальные путники об этом даже не подозревали. Он посмотрел на Камиллу и понял, что больше не в силах этого выносить. Она сняла куртку и теперь сидела на солнце. Ее руки и шея сильно загорели. Она ждала проводника, который ушел. Больше всего на свете Роберту хотелось, чтобы индейцы исчезли в лесу, но, естественно, они этого не сделали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Он сказал:
– Они говорят, что мы пришли, чтобы выкопать золото и серебро, принадлежащие тем, кто жил здесь до них. Что теперь это их земля и чтобы мы убирались отсюда. – Он запнулся. – Повар также говорит, что они сказали в наш адрес много ругательств. Они считают, что инки были их отцами, а мы пришли украсть их украшения.
– Ну, тогда скажите им, зачем мы все здесь! – Лицо Луи побагровело от злобы. – Скажите им, что мы путешественники, или туристы, или как там еще. – Он подъехал и встал рядом с лошадью Жозиан. – Это какое-то безумие.
Франциско передал это повару, который, в свою очередь, бесстрастно перевел все это индейцам, а путешественники всматривались в их лица, ожидая какой-нибудь реакции. Но теперь индейцы еще больше казались упрямыми детьми, твердо смотря на европейцев из-под спутанных волос. Их туники были в выцветшую полоску, белую и коричневую, как школьная форма; в некоторых местах они были связаны веревкой или лианами. Только на одном из индейцев красовалась фуражка; и еще один был одет в оборванные брюки.
Наконец старший из них ответил. Когда его слова перевели на испанский, а потом на английский, то оказалось, что он сказал следующее:
– Мы знаем, что вы пришли, чтобы взять то, что принадлежит мертвым. Когда вы будете возвращаться по этой же дороге, вы должны будете отдать это нам, чтобы мы могли опять закопать в землю.
– Скорее всего, это они хотят забрать себе эти украшения, о которых говорят. – Казалось, Луи вот-вот пришпорит лошадь и поскачет вперед. – Вероятно, это недобитые бандиты. Они из банды Сендеро Луминосо?
Роберт обратился к Франциско:
– Скажите им, мы пришли, чтобы полюбоваться их горами и реками. – Он посмотрел на жилистые руки, крепко державшие мачете. – Скажите, что мы недолго пробудем здесь.
Повар передал это индейцам и отступил в сторону. Индейцы внезапно начали расступаться. Лес огласила какофония голосов, гортанные звуки сделались резкими и лающими, как у встревоженной собаки. К старшему подступили двое: один – индеец в брюках, а другой – самый свирепый из них. Судя по всему, авторитет старшего быстро падал. Но, несмотря на это, он выглядел вполне уверенным. Неожиданно рядом с ним появился молодой индеец в фуражке – самый крупный, почти толстый, – он пришел на его защиту. Вероятно, это был его сын. Впрочем, невозможно было точно определить ни их возраста, ни социального положения. Иногда казалось, что они просто спорят о чём-то, потом – что они вот-вот затеют драку. Но мачете они по-прежнему держали опущенными. Они сгорбились и что-то быстро говорили на своем злобном языке. Какое-то время они, вероятно, пытались что-то решить, выработать план действий, распределить роли, ответственность, спасти потерянную честь. Но эти споры уже начали выходить из-под контроля.
Во всем этом крике лошадь Жозиан резко выгнула спину, и та чуть было не упала. Разозленный Луи слез со своей лошади и помог Жозиан спуститься. Она взяла его под руку, и они встали бок о бок. Лошади медленно побрели прочь. Все путешественники инстинктивно сбились в кучу, не спуская глаз с индейцев и с блестящих клинков, зажатых в их кулаках. Роберт подошел сзади к Камилле и положил руки ей на плечи. Он хотел, чтобы его прикосновение успокоило ее, но вместо этого оно, похоже, передало ей его страх. Его тело немного онемело и напряглось. Несколько индейцев жестикулировали, показывая на них. Наверное, Луи прав, думал он: наверное, это остатки бандитов из банды Сверкающей Тропы, которая терроризировала эти земли десять лет назад. Он представил себе газетные заголовки, жуткие фотографии. Интересно, они убивают всех по очереди? А может, еще заставляют вас встать на колени?
В следующую минуту три индейца отделились от остальных. Они подошли к европейцам и подняли мачете. Жозиан вскрикнула и присела позади Луи, спрятав голову у него между ног. Он быстро наклонился, чтобы поддержать ее, схватившись за шляпу другой рукой, как будто пытаясь заслониться от опасности. Роберт и Камилла застыли на месте. Индеец напротив поднялся на цыпочки. Рукав его туники соскользнул с мускулистого плеча. Он размахивал сверкающим мачете прямо у себя перед лицом. Роберт смотрел на него со странным спокойствием, а индеец отрывисто кричал и потрясал клинком.
Позже Роберт думал о Камилле, которая стояла перед ним: думал о том, что бы он сделал, если бы лезвие опустилось на нее. Он не мог ответить. Он просто смотрел на всех так, как будто это все фильм или спектакль. Его руки тяжело лежали у нее на плечах, а Камилла не двигалась. Тем временем индейцы все продолжали жестикулировать, подстрекая друг друга. Волосы тряслись у их лиц. Иногда их голоса превращались в визг. Теперь европейцы стояли так тесно, что могли легко дотронуться друг до друга. Луи все еще стоял, склонившись над Жозиан, нелепо придерживая шляпу свободной рукой, а Франциско свел вместе оба бамбуковых шеста перед собой так, как будто он собирался молиться.
Вдруг они заметили, что их старший и младший присоединились к остальным. Они предлагали что-то новое. Медленно, один за другим, индейцы перестали кричать и опустили мачете. На мгновение на лес опустилась тишина, наполненная только их злобным дыханием.
Потом старший обратился к повару, который одиноко стоял неподалеку, и Франциско хрипло перевел:
– Он говорит, что они готовы нас пропустить дальше, если только мы пообещаем, что будем возвращаться по этой же дороге. Таким образом, они узнают, что мы действительно ничего не взяли.
Он помолчал и жестко добавил:
– Но он говорит, что мы должны кого-то оставить здесь, с ними.
Жозиан скользнула вверх и встала рядом с Луи, прислонившись к нему всем телом и открыв глаза. Ее лицо покрылось красными пятнами от поднявшейся температуры, а лоб вспотел. Луи механически зарылся пальцами в ее волосы.
Индейцы отошли на несколько шагов, бормоча что-то себе под нос. Было непонятно, что они собирались делать теперь.
Роберт услышал, как его собственный голос сказал:
– Мы не можем никого оставить.
– Тогда нам придется возвращаться, – заметил Луи. Теперь Жозиан опиралась о него только плечами, понемногу освобождаясь от него:
– Nous allons retourner par le merae chemin?
– Mais oui. Un brake doit venire nous chercher a Vitcos. La, il у a un autre sender.
Но Франциско, все еще опирающийся на свои шесты, как калека, сказал:
– Они думают, что мы хотим их обмануть. Они говорят, что мы притворимся, как будто решили вернуться назад, а потом найдем какой-нибудь другой путь к Вилкабамбе. Они требуют, чтобы кто-то остался с ними.
Индейцы отошли еще дальше и ждали ответа; они слегка расступились, как будто освобождая место для заложника. Роберт переглянулся с Луи, оба пытались понять, что каждый из них думает по этому поводу. Луи то и дело клал руку на плечо Жозиан, а Роберт чувствовал, как к сердцу подступает странный холод. Казалось, что за ними только что захлопнулась дверца ловушки. Он быстро посмотрел на повара и вдруг подумал о том, что тот больше не на их стороне. Повар сурово смотрел на путешественников – точно так же, как и другие индейцы, – он и в остальном был очень похож на них. Даже когда они в гневе, решил Роберт, по их лицам ничего невозможно прочесть. В них не было жестокости, но не было и сострадания.
Камилла проследила за его взглядом. Ее губы были плотно сжаты, а щеки почти ввалились. Но она спокойно заметила:
– Если мы оставим кого-нибудь здесь, с ним может случиться что угодно.
Она повернулась к Франциско:
– А что по этому поводу думает повар? Должны же у него быть какие-то мысли.
Франциско спросил его, а потом сказал:
– Он говорит, что они очень опасны.
Холод, поднявшийся в Роберте, был похож на огромный веер, обмахивавший его сердце и легкие. Камилла невольно сделала шаг к нему. Он повернулся, чтобы посмотреть на индейцев, но они все так же стояли и смотрели на них. Ничего не изменилось. Проход, образовавшийся между ними, был похож на зловещий туннель, а они стояли по обе стороны и ждали на залитой солнцем поляне. Только самый злобный из них отвел взгляд и спокойно потирал лезвие мачете о спину, как будто угрожая им.
Внезапно Франциско сказал:
– Я останусь с ними.
Он положил на землю свои шесты и поднял рюкзак. Он увидел, как все лица путешественников повернулись к нему. Серые глаза Камиллы сверкали от тревоги за него. На несколько мгновений он окунулся в них, и ему показалось, что он слышит ее шепот:
– Нет…
Он разжал кулаки и подумал: «Именно для этого я сюда и пришел».
Индейцы напротив них слегка зашевелились, почувствовав какую-то перемену. Они могли быть воскресшими инками, появившимися из джунглей после того, как многие десятилетия скрывались в этих лесах.
Конечно, свое дело сделал страх. И эта трепетная покорность. И голоса других за спиной, выкрикивавших ему что-то. Все его тело пульсировало. Пара ярдов до того места, где стояли индейцы, показалась ему невероятно длинным расстоянием: бугристая земля, покрытые мхом камни, полусгнивший ствол дерева, через который пришлось перелезть. Франциско шел, не оглядываясь. Голова его поникла. Непонятно, дрожал ли он от страха или от радости. И вот его окружили враждебные лица и сверкающие на солнце клинки. Он подумал: «Это правильно. Это то, что я им должен. Это и за Камиллу, и за других, и за все прошлое моего народа».
Один из индейцев подвел его к пню, на который Франциско сел. Он заметил повара, который спокойно стоял неподалеку, и крикнул:
– Скажите им, что мой народ уже достаточно украл у них, и да благословит их Бог.
Через пару минут он получил ответ:
– Они говорят, что не знают, какого именно Бога вы имеете в виду.
Франциско немного успокоился. Один из индейцев стоял на страже рядом с ним, направив острие мачете ему в грудь. Вокруг все замерло. Франциско ослабил застежки капюшона на своей голой шее. Солнце нещадно палило сверху. Его взгляд все возвращался к покрытому пятнами клинку мачете и небольшим зазубринам на его острие.
Путешественники, казалось, стояли сейчас очень далеко от него. Они то расходились, то снова собирались вместе, глядя в его сторону. Он узнал Камиллу по ее голубой куртке и каштановым волосам. Повар ушел, чтобы отыскать и привести обратно лошадей. Франциско почувствовал, что его сердце стало биться спокойнее и ровнее, но тело все еще пульсировало, как будто его сотрясали несильные, но периодические разряды электричества. Он закрыл глаза. Он вспомнил все эти разговоры в семинарии о совершенной любви. Возможна ли она? И если да, то как? И может ли она быть вечной?
Наблюдая за Франциско, Камилла была довольна, что с ним пока ничего не случилось. Индейцы просто посадили его на старый пень. Но никто из путешественников не знал, что теперь делать. Жозиан лежала на земле, схватившись за голову, Луи время от времени беспомощно трогал ее предплечье. «Са va? Cava, toi?» Он хотел идти дальше. Но Камилла все повторяла: «Мы не можем уйти, не можем уйти». А Роберт говорил: «Давайте подождем проводника».
Потом Роберт погрузился в собственное ужасное понимание того, что произошло.
Он ушел от остальных на несколько ярдов в джунгли, чтобы остаться одному. Он думал: «Вот теперь я все понимаю. Ну конечно. Проводник с погонщиками и не собираются возвращаться. Должно быть, они знали, что этот район опасен. Они знали это с самого начала».
Сейчас, в полдень, в джунглях царила тишина. Так же тихо, как и среди развалин. Куда теперь идти? Дорога была только одна, и однажды им придется пройти по ней назад. Без проводника, без Франциско.
Он повернулся к поляне, на которой стояла Камилла и напротив нее – индейцы. Казалось, она стояла там такая далекая от него, и это снова встревожило Роберта. Он удивился тому, как она выглядит: она единственная казалась здоровее, чем когда они отправились в это путешествие. Ему захотелось подойти к ней, но он знал, что она заметит, как трясутся его руки. Она еще не поняла, в какую ужасную ситуацию они попали, и Луи тоже не понял.
Роберт вытащил блокнот и заставил себя начать писать. Ему надо запомнить все в мельчайших подробностях. Самое главное – эти подробности. То, что у этих людей исчезли подбородки, и они сделались похожими на детей с лицами, круглыми как луна. Блеск клинков мачете. Особенный свет в джунглях. И то, как шел Франциско. Важно все.
Франциско. Как об этом напишешь? Доброта никогда не была ни убедительной, ни интересной. Но он написал: «Семинарист просто поражает. Может быть, любовь сама по себе очень проста. Неделима, как протон. Он всего лишь обычный мальчик: длинные волосы на маленькой голове. Кожа цвета слоновой кости. Он шел через поляну, как Христос на Голгофу. Этот человек и его христианский долг. Пристыдил нас всех. В его крови – непоколебимость конкистадора».
Он перестал писать. Слова стали расплывчатыми, их было сложно читать. Теперь у него остался только этот блокнот – на все дни, которые были у них впереди, так как остальные бумаги остались с мулами. Он попытался написать что-нибудь еще, поддерживая одну руку другой. Поляна предстала перед ним, как картина, и он внимательно рассматривал ее. Она была залита ярким светом, на ней все было спокойно. Индейцы стояли молча, широко расставив ноги, с серьезным видом. Франциско все еще сидел на пне, опустив голову. Ярко светило солнце. Через пару минут Роберт снова перестал писать. Его руки удерживали ручку с большим трудом. Такую сцену невозможно описать. Если бы только он смог найти подходящие слова, он бы все понял и перестал дрожать. Но он не мог описать ни этих людей, ни то, что происходит. Не было ни слов, ни объяснений, и он чувствовал себя беспомощным. Слова успокаивали, но теперь они находились целиком во власти этих людей, кем бы те ни были, а остальные путники об этом даже не подозревали. Он посмотрел на Камиллу и понял, что больше не в силах этого выносить. Она сняла куртку и теперь сидела на солнце. Ее руки и шея сильно загорели. Она ждала проводника, который ушел. Больше всего на свете Роберту хотелось, чтобы индейцы исчезли в лесу, но, естественно, они этого не сделали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20