В густых садах расположены театр, столовая, клуб и красный уголок с шахматами, шашками, свежей литературой, газетами и журналами. Здесь же невдалеке расположен громадный бетонированный бассейн для купанья с всегда чистой и прозрачной и холодной, как лед, водой. Все эти достижения советской власти эта любовь к своей армии, которыми действительно можно похвалиться перед любой «цивилизованной» западноевропейской страной, невольно располагают к прекрасному настроению. Так относиться к армии может только страна диктатуры пролетариата, где армия является надежной опорой мирного строительства.
Снесшись с Ферганой по телефону и наказав Латкину и зоологу Шеллю, находившемуся еще там, выехать в Учкурган, мы интенсивно взялись за подготовку к выступлению. Командование лагерем предоставило для участников экспедиции хороших выносливых лошадей, на каждого по винтовке с сотней патронов и, на случай встречи с басмачами, дало нашей группе взвод кавалеристов, которым было дано задание проследить и очистить весь путь от басмачей.
Последний день пребывания в Учкургане, в этом прекрасном и последнем культурном пункте, мы провели за упаковкой снаряжения, за покупкой вместе с военными специалистами вьючных лошадей, за покупкой и упаковкой продовольствия и других вещей экспедиции. Этот день использовали также для отправки писем в родные места, так как дальнейшая связь с культурным миром могла быть поддерживаема весьма случайно, только через специальных верховых посланцев.
Завтра – в горы.

«НА КРЫШЕ МИРА»

8 августа, уже под вечер, наш сильно вооруженный экспедиционный отряд покинул Учкурган.
К основной пятерке альпинистов здесь прибавилось еще 3: Николай Латкин, который прибыл с Памира для встречи с нами и исполнявший в дальнейшем роль «караван-баши» – он ведал навьючиванием и развьючиванием экспедиционного груза и был проводником всего каравана. Кроме него, здесь присоединился к нашей группе В.А. Шелль, прикомандированный для участия в экспедиции Зоомузеем Академии наук для собирания памирской фауны. Как специалист-препаратор он должен был заботиться о превращении животных в соответствующий для хранения вид. С легкой руки Крыленко зоолог Шелль в дальнейшем пути слыл у нас «химиком», а киргизы почему-то назвали его «доктором». Наконец, последним членом нашей группы был стрелок-пограничник Семен Надточий; он был сносным переводчиком так как мог немного говорить по-киргизски.
Если прибавить к этим 8 недурно вооруженным членам экспедиции еще десяток стрелков-кавалеристов, у которых, кроме постоянного кавалерийского вооружения – винтовки, шашки, почти у каждого на фуражке был пришнурован капсуль, а к седлу приторочены белые бутылочки-бомбы, – то получался весьма внушительный по размерам и сильный по вооружению отряд, которому опасаться басмачей, оперировавших на нашем пути, во всяком случае было нечего.
Отряд, разбившись в основном на три части: авангард-дозор, караван и арьергард, растянулся в пути почти на целый километр. Караван состоял из 7 тяжело навьюченных лошадей экспедиции. Здесь было упаковано все альпинистское снаряжение: палатки, спальные мешки, рюкзаки с личными вещами, ледорубы, аптечки, и поверх вьюков торчали в разных направлениях остроотточенными концами до 20 пар альпинистских кошек; продовольствие занимало также значительную часть груза каравана. Тут было несколько десятков килограммов сухарей, печение, простой хлеб, крупа разных сортов, макароны, шоколад и сухие фрукты; все это в достаточном количестве; в бидонах – горючее: керосин со спиртом.
Мне, как одному из «солидных по весу людей», предоставили лошадь с крепкой большой грудью и весьма сильными ногами. Коноводы предупреждали, что «Варвар» (так звали лошадь) прекрасен и в «минуту жизни трудную» не выдаст.
Сразу же за лагерем случилась короткая заминка. Скатившийся на дорогу с ближайшей осыпи по склону горы камень испугал одну вьючную лошадь. Она вырвала повод из рук красноармейца и, прижав уши, галопом понеслась в сторону. За ней ринулся на своей киргизской, «весьма дикой» по-нашему, лошаденке Латкин; этим воспользовались «мальцы», жаждавшие момента, когда можно было бы пришпорить лошадей; за «мальцами» – несколько красноармейцев, и мы все галопом помчались за вьючной лошадью, которая в дикой скачке со сбившимся на бок вьюком уносилась все дальше и дальше. Лошадь была поймана и вручена ее проводнику. Латкин при этом пострадал: его «растрепала» лошадь, и он свалился с нее, а лошадь со сбившимся на брюхо седлом стояла около него. Говорит, что не ушибся. Дальнейший путь шел уже спокойно.
Дорога идет то по одному, то по другому берегу реки Исфайрам-Сая, которая из спокойной широкой внизу становилась все бурливее и злей при продвижении вверх по течению. Вдоль обоих берегов расположены кишлаки с небольшими участками ячменя и кукурузы, фруктовыми садами и с такими же высокими тополями, что оставили мы в долине. Горы здесь сомкнулись тесней, ущелье стало уже. Навстречу попадаются стада ишаков, иногда верблюдов, которых гонят в Фергану из Таджикистана за товаром. Маленькие ослики со столь же маленькими седлами, часто семеня своими ножками, обдают отряд тучами пыли и, скрывшись за поворотом, все еще дают о себе знать громким ревом и мелодичным звоном колокольчиков.
Мне пришлось ехать с 5 красноармейцами в дозоре. Ночь скоро спустилась в ущелья. Приятный белесоватый свет лунного диска и звезд как-то успокаивал, однако, при въезде в какой-нибудь кишлак все же настораживаешься: нет ли здесь басмачей, не устроили ли они засаду.
Поздно ночью сделали остановку в Карауле, расположенном в 24 км от Учкургана. Это последний кишлак, находящийся в цветущих садах, среди полей кукурузы и квадратов рощ пирамидальных тополей. Остановились в чай-ханэ, стоявшей как раз на дороге около реки. Выпили кок-чаю и, напоив лошадей, легли спать тут же, расстелив кошмы. На следующий день мы простились с цветущей Ферганской долиной, которая собственно кончилась в Учкургане, но последние ее участки еще были в Карауле. Мы въехали в узкое ущелье отрогов Альпийского хребта. Шоссе, проводившее нас немного за Караул, кончилось. Дорога стала виться в пробитых человеком скалах и иногда так узка, что осторожно ступающая лошадь едва находила место для копыта.
Чем дальше в горы, тем более диким становился пейзаж. Некоторое время склоны зеленели альпийскими пастбищами, но вскоре только редкая арча на берегу Исфайран-Сая и песчаные осыпи встречали и провожали нас. Исфайран-Сай, принявший здесь слева реку Кичик-Алай (Малый Алай), с ревом мчится вниз, перебрасываясь через громадные камни и вновь превращаясь в ряд водопадов, клокочущих пеной и отливающих радугой водяной пыли. Ненадежные шаткие мостики, перекинутые через реку, с трудом выдерживают одну лошадь с седоком, при этом страшно раскачиваясь. Иногда река заставляет дорогу взбираться вверх и по склону обходить скалистые обрывы.
После полудня опять выехали в раздавшуюся долину и быстро достигли кишлака Лянгар, последнего населенного пункта перед перевалом. Приехав в Лянгар, привязав лошадей и отпустив у них подпруги, мы решили в ожидании каравана отдохнуть и умыться.
На ночь выставили усиленный караул и объявили отряд на военном положении, так как нас предупредили, что еще вчера басмачи орудовали на перевале и разграбили кооператив и что о нашем продвижении они знают отлично. Ночь была спокойная.
Красноармейцы, раньше участвовавшие в военных операциях по уничтожению басмачей, рассказали, как им приходилось, преодолевая трудности горных перевалов и многоводных рек, преследовать везде поспевающие и все знающие басмаческие шайки.
На следующий день, на третий по счету день нашего продвижения от Учкургана, нам предстояло перевалить через Алайский хребет в Алайскую долину. Этот отрезок пути был особенно интересен. Нависшие над дорогой горы великанами уходят ввысь, дорога с трудом умещается на предоставленном ей месте. Часто лошадь, навьюченная снаряжением, останавливалась, ее проводили медленно, с большой опаской, что она не уместится с вьюком на тропинке и скатится вниз в Исфайран. Вскоре дорога завернула резко вправо и начался подъем на перевал. Тропинка чрезвычайно узка: может пройти только одна лошадь и то с трудом. На тропе масса больших и малых камней. Абсолютно некуда поставить ногу, копыта у лошадей сбились в кровь. Верховым лошадям было значительно легче, так как седоки с них слезли и шли за ними, держась за хвост, чтобы несколько облегчить свой подъем. Но вьючным лошадям приходилось трудновато. Иной раз вьюк застревал между камнями и лошадь, потеряв опору под ногами, беспомощно повисала, пока ее не освобождали проводники.
Ущелье, расширенное вверху и очень суженное снизу, спадает крутым уклоном вниз, куда с отчаянным ревом пробивается большой горный поток. Некоторые считают его началом Исфайран-Сая и называют именем перевала – Тенгиз-Баем. Берега и скалы покрыты арчей. Этот путь был наиболее опасным, так как из-за любой скалы маленькая кучка басмачей могла бы поодиночке перестрелять всех нас, с таким упорством лезущих вверх.
Но мы беспрепятственно прошли опасный путь и к полудню были уже на перевальной точке Алайского хребта. Анероид показывал высоту 3600 м над уровнем моря. Холодный пронзительный ветер, дующий с Алайской долины, гулял беспрепятственно на этой высоте. Открывшиеся виды заставили забыть холод, усталость и басмачей.
Впереди виднелся крутой спуск в Алайскую долину по ущелью реки Дараут-Су. Алайской долины не было видно из-за отрогов Алайского хребта, но зато далеко-далеко раскинулся правильной линией колоссальнейший снежный массив Заалайского хребта. Он был укутан какой-то синеватой дымкой, и только благодаря прекрасному цейсовскому биноклю мы могли весь Заалай, что называется, прощупать и как будто бы даже ощутить холодок его льдов.
Нас поразило величие Заалая, и мы, очарованные, стояли здесь, ища взором нашу цель – пик Ленина, но его трудно было различить отсюда.
«Это не Кавказ, ребятки», – прервал наши размышления Крыленко. И мы все согласились. Да, это не Кавказ.
Передо мной сразу проплыли воспоминания, как мы пятеро из 14 в 1928 г. в снежную бурю, при которой трудно было стоять на ногах, которая слепила глаза, засыпала снегом наши следы, преодолевая чрезвычайные трудности, поморозившиеся, все-таки достигли вершины Казбека. Но это было 5 тыс. м с небольшим. А здесь ведь семитысячные гиганты. Как-то они примут нас? Не придется, ли вернуться? Оглянувшись на пройденный путь, где в беспорядке громоздились серые и белые вершины Алайского хребта, и засоренное камнями ущелье Тингиз-Бая, мы начали спуск в Алайскую долину. Спуск был крутой и поэтому не менее трудный, чем подъем. Пришлось также сползать с седла и, ведя лошадь на поводу, спускаться пешком. Винтовка немилосердно давила плечи и била прикладом.
Скалы точно расселись, образовав глубокую узкую трещину, на дне которой вьется река Дараут. Она узка, неглубока, ее постоянно приходится переезжать то вброд, то по мостикам. Крутой спуск привел к небольшой лужайке, на которую выходили еще 2 долины с Алая. Мы остановились около раскинутых 2-3 складных помещений. Это был распределитель товаров Узбекторга. Здесь находились все предметы первой необходимости для населения, живущего в радиусе более 100 км отсюда в горах Алая и Заалая, а также в Алайской долине. Но в распределителе ничего не оказалось. Двое кладовщиков рассказали, что за день до нас на них напала шайка басмачей и, привязав их к столбам, забрала все товары, после чего отправилась в Дараут-Курган с тем, чтобы повторить там то же самое с алайским кооперативом. Выразив сожаление, что мы не могли прибыть раньше и быть полезными, мы двинулись дальше вниз. Часа через три мы въехали в Алайскую долину и достигли кишлака Дараут-Кургана.
Дараут-Курган представлял когда-то довольно сильное укрепление, запиравшее вход в Ферганскую долину и защищавшее ее от набегов воинственных афганцев и шаек разбойников с Алайской долины. Зубчатые стены ее – глинобитные с примесью гальки – очень тонки и по углам заканчиваются круглыми башнями. Каждая такая крепость-двор была окружена небольшим рвом, наполненным водой.
Алайская долина для киргизов основное пастбище. «Алай» по-киргизски значит «рай». Алайская долина, лежащая среди 2 громадных хребтов и имеющая протяжение свыше 200 км и ширину от 10 до 20 км, является обетованной областью, в которую из-за сотен километров стекаются кочевники-киргизы. Долина представляет собой необозримую степь, поросшую ковылем и прекрасной кормовой сочной травой. Она находится на высоте 2,5 тыс. м над уровнем моря. Бесчисленные кишлаки, иногда в одну-две, иногда в сотни юрт разбросаны по долине; громадные стада овец, лошадей, верблюдов и яков пасутся здесь. Скот нагуливает здесь много жира и становится круглым, особо выхоленным, не то что в горных бедных джей-лау – пастбищах. Посреди долины шумит большая река Казил-Су; воздух наполнен ароматом чабара, полыни и степи. Казил-Су по-киргизски «красная река»; она принимает в себя реки, текущие с Алайского и Заалайского хребтов, – Талдык, Джибтык, Казил-Арт, Дараут и много других рек, речек и ручейков. Свое название она оправдывает в полной мере: размытые ею красные глины Заалайского хребта она несет с собой на громадном протяжении и, окрашиваясь ими, имеет цвет хорошо сваренного какао с молоком. Кроме того, название Алайской долины означает в переводе с того же киргизского «лови месяц», т.е. «лови время», так окрестили этот, открытый для вечного сквозняка вихрей коридор – Алайскую долину.
Фауна долины чрезвычайно бедна, – можно встретить только сурков. Людей здесь тоже очень немного, а между тем Алайская долина по своему местоположению играет крупную роль для Советского союза в сношениях с Востоком. Кроме Большой Памирской дороги, проходящей через долину, через нее же идет большой караванный путь в Китай, в Кашгар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11