Уж не собираетесь ли вы предложить мне работу, полковник?
Он криво улыбнулся:
– А что, неплохая идея. Но я пришел не затем. – Он взглянул на кресло. – Можно сесть?
– Будьте гостем. Но боюсь, я ничего не могу предложить вам, кроме кофе.
– Нет, спасибо. Он действует на меня излишне возбуждающе.
Я уселся на кушетку и стал ждать, когда же он приступит к делу.
Наконец он сказал:
– Наш общий друг – Эмиль Беккер – попал в пренеприятную ситуацию.
– Беккер? – переспросил я и на мгновение задумался. Мы встречались с ним во время наступления на Россию в сорок первом году, а до этого вместе служили в криминальной полиции рейха. – Я давно не виделся с ним и вряд ли могу считать его своим другом, но чем он провинился? Почему вы задержали его?
Порошин отрицательно покачал головой:
– Вы не поняли. У него неприятности с американцами. Точнее, с их военной полицией в Вене.
– Ну, если он не у вас, а у американцев, то, похоже, действительно совершил преступление.
Порошин не обратил внимания на мой сарказм.
– Беккер обвинен в убийстве американского офицера – армейского капитана.
– Что ж, с некоторых пор мы все чувствуем себя обвиняемыми.
В ответ на вопросительный взгляд Порошина я покачал головой:
– Впрочем, это не имеет значения.
– Дело в том, что Беккер не убивал этого американца, – твердо сказал полковник. – Он невиновен. Тем не менее у американцев есть основания повесить его, если кто-либо не сумеет помочь этому парню.
– Не знаю, что я могу сделать для него.
– Он пожелал нанять вас в качестве частного детектива, естественно, чтобы доказать свою невиновность. За это он вам щедро заплатит. Независимо от того, выиграет он или проиграет, сумма вашего гонорара составит пять тысяч долларов.
Я удивленно присвистнул:
– Это большие деньги.
– Половину вы можете получить в золоте прямо сейчас, а остальное – по приезде в Вену.
– Не пойму, а каков же ваш интерес во всей этой истории, полковник?
Он склонил голову, касаясь подбородком тугого воротника своего опрятного кителя.
– Как я уже сказал, Беккер – мой друг.
– Вас не затруднит объяснить, с чего бы это?
– Он спас мне жизнь, господин Гюнтер. И я должен предпринять все, что в моих силах, чтобы помочь ему. Но по политическим мотивам я не могу сделать это официально, вы понимаете меня?
– И как же вам удалось узнать о желании Беккера привлечь меня к расследованию? В самом деле, уж не позвонил ли он вам из американской тюрьмы?
– У него есть адвокат, он и передал мне просьбу разыскать вас и просить помочь старому товарищу.
– Он никогда не был моим товарищем. Мы действительно работали одно время вместе. Но «старый товарищ» – извините, нет.
Порошин пожал плечами.
– Как вам будет угодно.
– Пять тысяч долларов... А где же Беккер возьмет их?
– Он состоятельный человек.
– И этим все сказано? Чем он занимается теперь?
– Импортом и экспортом, здесь и в Вене.
– Давайте назовем вещи своими именами: спекуляцией, я полагаю.
Порошин примирительно кивнул и предложил мне еще одну сигарету из золотого портсигара. Я закурил, раздумывая над тем, какова доля истины во всем, сказанном им.
– Ну, что вы решили? – нарушил молчание полковник.
– Я не могу заняться этим делом, – ответил я, – и на то есть веская причина.
Я встал и подошел к окну. Возле подъезда стоял новенький «БMB» с русским флажком на капоте. К блестящему боку машины привалился крепкий парень в солдатской форме Красной Армии.
– Полковник Порошин, вероятно, вы полагаете, будто нет ничего проще, чем попасть в город или покинуть его. Но вы стянули к его стенам половину Красной Армии. Мало того, что существуют ограничения в передвижении для немцев, за последние несколько недель здорово осложнились дела и у ваших так называемых союзников. Бесчисленное множество перемещенных лиц пытается нелегально попасть в Австрию, и австрийцы совершенно счастливы, что границы закрыты для путешествия по их стране. Вот вам, если хотите, мой веский довод.
– Нет проблем, – спокойно сказал Порошин. – Ради того, чтобы помочь своему старому другу Беккеру, я воспользуюсь кое-какими связями. Вы можете положиться на меня. Основания для поездки, виза, билеты – я все устрою.
– Есть и еще одна причина, может быть, менее веская, по которой, однако, я также не собираюсь заниматься делом Беккера. Я не доверяю вам, полковник. И почему я, собственно говоря, должен доверять? У вас есть связи, чтобы помочь Эмилю, но где гарантия, что вы с такой же легкостью не направите эти связи в обратную сторону? Все ненадежно в вашем мире. Я знаю человека, который вернулся с войны и обнаружил, что в его доме живут официальные представители Коммунистической партии – представители, для которых с их связями не составило большого труда засадить его и психиатрическую больницу единственно с той целью, чтобы остаться в его доме. А месяц или два назад я выпивал с друзьями в одном из баров в вашем секторе Берлина. Я распрощался и ушел чуть раньше остальных и потом узнал, что советские солдаты через несколько минут оцепили заведение и отправили всех посетителей прямехонько на двухнедельные принудительные работы. Итак, повторяю, полковник: я не доверяю вам. Скажу больше, я уверен, что буду арестован через минуту после того, как попаду в ваш сектор.
Порошин громко рассмеялся:
– Но почему, почему вы должны быть арестованы?
– Я давно заметил, вам вовсе не нужны для этого серьезные основания. – Я раздраженно пожал плечами. – Ну, скажем, потому, что я частный детектив, а для МВД это не что иное, как американский шпион. Я почти уверен, что старый концентрационный лагерь в Заксенхаузене, из которого ваши солдаты освободили узников, заключенных туда нацистами, теперь полон немцами, обвиняемыми в шпионаже в пользу Америки.
– Не сочтите меня излишне самонадеянным, господин Гюнтер, но неужели вы всерьез полагаете, что я, полковник МВД, оставил дела Союзнического контрольного совета и предпочел заняться вашими махинациями и арестом?
– Вы член Комендатуры? – удивился я.
– Я удостоен чести быть офицером разведки при заместителе советского Главнокомандующего в Германии. Вы можете навести справки в штабе Совета на Элсхольцштрассе, если не верите мне. Хотите, пойдемте прямо сейчас, что вы на это скажете?
Я молчал. Он вздохнул и покачал головой:
– Я, похоже, никогда не пойму вас, немцев.
– Вы довольно хорошо говорите по-немецки. Кстати, не забывайте, что Маркс был немцем.
– Да, но также и евреем. Ваши соотечественники потратили двенадцать лет, пытаясь сделать эти два обстоятельства взаимоисключающими. Именно этого я и не могу понять. Ну как, не передумали?
Я отрицательно покачал головой.
– Ну что ж, жаль.
Полковник, не показав вида, что раздражен моим отказом, взглянул на часы и встал.
– Мне пора идти, – сказал он и, вынув записную книжку, принялся что-то быстро писать на чистой страничке. – Если вы все же измените свое решение, позвоните по номеру 55-16-44 в Карлсхорсте и спросите специальный секретный отдел генерала Кавернцева. Я записал также номер моего домашнего телефона: 05-00-19.
Порошин улыбнулся и кивнул на листок, который я взял у него:
– Если вас вдруг арестуют американцы, то я бы на вашем месте не позволил им увидеть это. Уж они-то наверняка сочтут вас шпионом. Все еще улыбаясь, он попрощался и стал спускаться по лестнице.
Глава 5
Для тех, кто свято верил в Фатерланд, поражение в войне стало своего рода возрождением, крушением патриархальных устоев общества. Из истории Берлина, разрушенного тщеславием мужчин, можно было извлечь горький урок: когда война проиграна, солдаты похоронены, а стены разрушены, город состоит из одних женщин.
С такими мыслями я шел мимо серого гранитного ущелья, которое скрывало все еще работающую по инерции шахту. Показался маленький паровоз, тянущий груженные углем платформы. На одной из платформ тесной группой сгрудились оборванные женщины. До меня донеслись обрывки фразы: «Теперь уже не до любви». Я никогда не забуду их запыленных лиц и борцовских фигур. Но и сердца, думается, у них были столь же большие, как их бицепсы.
Улыбаясь в ответ на насмешливое женское улюлюканье и едкие шуточки о том, где, мол, мои руки и не помешало бы приложить их к восстановлению города, я помахал им тростью, как бы указывая на причину своей немощи, и поспешил на Песталоцциштрассе. Там жил Фридрих Корш, мой старый друг, коллега по уголовной полиции, а теперь – комиссар полицейского участка Берлина, где господствовали коммунисты, который и сообщил мне, где найти жену Эмиля Беккера.
Я отыскал нужный мне дом под номером 21 – поврежденное бомбой пятиэтажное здание с бумажными занавесками на окнах. С внутренней стороны входной двери висела записка, которая предупреждала: «Ненадежная лестница! Опасна для жизни посетителей». К моему счастью, фамилии жильцов и номера квартир были написаны мелом на той же двери. Оказалось, что фрау Беккер живет на первом этаже.
Я прошел по темному сырому коридору к ее двери. Возле стоявшего рядом с дверью умывальника старая женщина сдирала с влажной стены большие куски плесени, складывая их в картонную коробку.
– Вы из Красного Креста? – спросила она.
Я сказал, что нет, постучал в дверь и стал ждать.
Женщина улыбнулась.
– Вы знаете, все в порядке, нам здесь хорошо. – В ее голосе слышалась боль.
Я постучал снова, на этот раз громче, и услышал приглушенный скрежет открывающейся задвижки.
– Мы не голодали. Бог помогает нам, – продолжала старуха, показывая мне содержимое своей коробки. – Посмотрите, здесь даже растут свежие грибы. – Она оторвала кусок плесени от стены и съела его.
Наконец дверь открылась, и я на миг от возмущения лишился дара речи: фрау Беккер, заметив старуху, решительно отстранила меня, выскочила в коридор и с руганью прогнала пожилую женщину прочь.
– Мерзкая старая нахалка! – никак не могла успокоиться она. – То и дело приходит сюда и ест эту плесень. Сумасшедшая. Круглая идиотка.
– Вне всякого сомнения, она что-то жевала, – заметил я с отвращением.
Фрау Беккер устремила на меня пронзительный взгляд сквозь очки.
– А вы, собственно говоря, кто такой и что вам нужно? – бесцеремонно спросила она.
– Мое имя – Бернхард Гюнтер... – начал было я.
– А, слышала о вас, – нетерпеливо перебила взвинченная женщина. – Вы из криминальной полиции.
– Да, я действительно работал там.
– Тогда вам лучше зайти. – Фрау Беккер захлопнула за мной двери и тотчас закрыла на задвижку, как будто смертельно чего-то боялась. Заметив мое удивление, она, как бы оправдываясь, добавила: – Сейчас смутные времена, нужно быть осторожным.
– Да, вы правы.
Она проводила меня в холодную гостиную. Я окинул взглядом обшарпанные стены, потертый ковер и старую мебель – ее было немного и за ней тщательно ухаживали. Это, похоже, единственное, что фрау Беккер могла сделать при такой сырости.
– Шарлоттенбург выглядит не так уж плохо, – попытался я завязать разговор, – куда лучше других районов.
– Может быть, и так, – сказала она, – но, приди вы вечером, стучали бы до потери сознания, я бы ни за что не открыла. По ночам здесь повсюду снуют крысы.
Тем временем она подняла фанерку с кушетки, и на мгновение во мраке комнаты мне показалось, что я оторвал ее от составления головоломки. Приглядевшись повнимательнее, я различил множество пакетов с сигаретной бумагой «Оллешау», мешки с окурками, собранный в кучки табак и сомкнутые ряды закрученных сигарет.
Я сел на кушетку, вынул пачку «Уинстона» и предложил ей сигарету.
– Спасибо, – сдержанно поблагодарила она и заложила сигарету за ухо. – Я покурю позже. – Но я не сомневался, что она продаст ее вместе с остальными.
– И сколько же стоит одна сделанная вами сигарета?
– Около пяти марок. Я плачу сборщикам пять долларов за сто пятьдесят окурков. Из них выходит примерно двадцать хороших сигарет, за которые можно получить десять долларов. Уж не собираетесь ли вы написать об этом статью в «Тагесшпигель»? Я уверена, вы здесь из-за моего паршивого мужа, не так ли? Но я уже давно не видела его и надеюсь никогда не увидеть снова. Полагаю, вам известно, что он в венской тюрьме.
– Да, я знаю об этом.
– Смею вас уверить, когда американская военная полиция сообщила мне о его аресте, я была рада. Он ушел от мен"! – ладно, это еще можно забыть, но никогда не прощу, что он бросил нашего сына.
Для меня не имело значения, когда фрау Беккер превратилась в ведьму – до или после того, как от нее удрал муж. Но на первый взгляд она показалась мне принадлежащей именно к тому типу женщин, от которых сбегают мужья. У нее были узкие губы, выдающаяся вперед нижняя челюсть и маленькие острые зубы. Но раньше, чем я объяснил цель моего визита, она недвусмысленно намекнула на оставшиеся у меня сигареты, которые успокоили ее настолько, что она начала отвечать на мои вопросы.
– Что же произошло на самом деле? Вы можете мне рассказать?
– Как мне сказали, он застрелил американского армейского капитана в Вене и был задержан на месте преступления.
– А полковник Порошин? Вы что-нибудь знаете о нем?
– Вас интересует, можно ли ему доверять? Ну, он – иван. – Она презрительно усмехнулась. – Вот все, что вам нужно знать. – Она отрицательно покачала головой и быстро добавила: – Они познакомились здесь, в Берлине, в связи с одной из махинаций Эмиля, как я полагаю, связанной с пенициллином. Эмиль говорил, что полковник заразился сифилисом от какой-то девицы, которой был страстно увлечен, во что мне мало верится. Так или иначе, это оказался наихудший вид этого заболевания, который сопровождается отеками, и сальварсан ему совершенно не помогал. Эмиль достал для него пенициллин. Ну, я думаю, вы знаете, как трудно достать такое ценное лекарство. Это одна из причин, по которой Порошин пытается помочь ему. Все они одинаковы, эти русские. У них есть не только мозги в голове, но и щедрые сердца, а вот благодарность Порошина идет прямо из его мошонки.
– А другая причина? – Она недоуменно нахмурила брови. – Вы сказали, что это одна из причин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41