* * *
Толпа сошла с ума. Буквально, в полном смысле этого слова, обезумела. Совершенно незнакомые люди обнимались и целовались, в проходах начались дикие пляски, и во всем этом буйстве приняли участие едва ли не все двести тысяч зрителей. Гудки, сирены, трещотки и барабаны наполнили чашу «Мараканы» безумной какофонией звуков. В небо взлетели сотни шаров, петард и ракет.
Сразу после удара силы покинули Уилла Шеппарда, и он свалился на траву, напряженно вслушиваясь в крик, которого почему-то не слышал: «ГОООЛ! АМЕРИКА! ГОО-ОООЛ! УИЛЛ ШЕППАРД!»
Он видел бегущих с поля футболистов, спешащих укрыться в раздевалке от ринувшейся вниз толпы обезумевших болельщиков. Не понимая, что происходит, попытался подняться, но не смог. Страх растекся по его телу холодным, липким потом.
Но ведь игра закончилась вничью. Впереди дополнительное время. Кроме игроков, на поле не должно быть никого. Почему этих придурков не останавливают? Где судья?
Вольф Обермайер подошел к нему и, взяв за руку, постарался помочь.
— Не повезло, — сказал тренер.
— Разве игра не закончилась вничью? — спросил Уилл и тут же понял все по выражению лица немца.
В то же мгновение демоны снова налетели на него, еще более шумные и страшные, чем лица тысяч зрителей. Отец с матерью на руках. Она уже умерла, и кровь стекала из открытого рта. Отец протянул ее Уиллу как трофей, как приз.
Кошмар вернулся.
И тогда Уилл Шеппард закричал. Он наконец-то все понял.
Бразилия выиграла Кубок мира.
Стрела пролетела мимо цели.
Он промахнулся.
"Это все из-за тебя.
Это ты виноват во всем".
Глава 38
В ту ночь Рио был охвачен самым большим, самым горячим карнавалом в своей истории, и не было на земле другого места, где кипели такие же страсти и бушевало такое же веселье. Танцующие конгу толпы заполнили все улицы, растеклись по ним шумными огненными змейками. Уилл как бешеный несся через город во взятом напрокат «корвете».
Дерьмо. Неудачник. Оборотень из Рио.
— Тебя ведь зовут Ангелита, да? — спросил он женщину, сидевшую рядом с ним.
Она была высокая, темноволосая, очень стройная и поразительно красивая. Несколько минут назад она сказала, что хочет полюбоваться на Белокурую Стрелу, почувствовать ее в себе.
— Да, меня зовут Ангелита. Ты спрашиваешь об этом постоянно, как будто имя от этого изменится. А я хочу сказать, что если мы будем так мчаться, то попадем совсем не туда, куда едем.
— Очень смешно и очень верно. — Уилл включил четвертую передачу, и машина полетела по широкой авеню, протянувшейся вдоль Копакабаны. — Такие женщины, как ты, могут быть очень опасны, верно?
Ангелита откинула назад черные волосы и рассмеялась.
— Боишься, что я украду у тебя сердце, да?
— Нет, совсем нет. Как раз наоборот. Я боюсь, что ты не украдешь мое сердце. Боюсь, что никто этого не сделает. Ты меня понимаешь?
— Ни единого слова, дорогой.
— Вот и замечательно.
Он привел ее в свой номер. Комнату освещали огни ликующего города, поэтому Уилл не стал включать лампу. Внизу, на улице, вовсю гремели барабаны.
— Возьми меня прямо здесь, Уилл Шеппард! — воскликнула Ангелита, обнимая его у порога. — Возьми меня, нумеро нуэве, я не могу больше ждать.
Когда это было? По меньшей мере несколько часов назад. Он взял ее, как она того и хотела. Сначала она стонала, потом пыталась кричать. Потом — выдернуть «стрелу», пронзившую ее сердце.
— Что ты наделал? О Господи, что ты сделал со мной?
— Я хотел взять твое сердце, — шепотом ответил он. — Так ведь?
Ее имя снова и снова вылетало из головы. Кто, черт возьми, она такая? Ах да, Ангелита.
Сейчас Ангелита лежала в ванне. Он посмотрел на нее и понял, что на этот раз зашел слишком далеко.
Так далеко, что переступил через край.
Видели бы его фанаты. Вот он, настоящий Уилл Шеппард. Жалкий подонок. За красивой оболочкой бьется сердце тьмы. Конрад, верно? Эту книгу Уилл прочитал еще в школе и прекрасно ее понял, от начала до конца.
Никто так и не узнал его тайну, за исключением, может быть, Ангелиты. Вот она теперь знает, правда?
Ее карие, неподвижные и уже остекленевшие глаза смотрели на него как будто косо. Он ведь был ее богом, так? Ее спасителем. Он подобрал ее на грязных улицах Рио. Ей так хотелось потрахаться со звездой. Что ж, вот он ее и трахнул.
В руке Уилл держал стакан с какой-то красной жидкостью. Он пил за нее. Пил ее кровь.
— Мне очень жаль, — прошептал Уилл. — Впрочем, какого черта, ни хрена мне не жаль.
Поднося стакан к губам, он понимал, что это конец. Он совершил убийство. Теперь его ждет суд. Приговор.
Капельки пота выступили у него на лбу.
Белокурая Стрела... серебряный стилет... вампир... какая теперь разница, как его назовут.
Глава 39
Я знала все о том, как «расстаются с надеждами», но, как оказалось, совершенно не представляла, как люди влюбляются. То, что происходило между мной и Патриком, было прекрасно. С каждым днем наши чувства становились все глубже и глубже. Это так отличалось от обычного увлечения, хотя его мы тоже пережили.
Я училась любить, и Патрик помогал мне в этом.
Почти каждый день он говорил мне о том, что я особенная, самая лучшая, бесценная. И впервые в жизни я начала в это верить.
Он старался лучше узнать музыку, которую я писала, и в конце концов стал понимать и ценить ее лучше, чем многие из тех, кто пишет для «Роллинг стоун» и «Спин».
Он сдружился с Дженни, и они могли говорить обо всем на свете.
Он часто удивлял и восхищал меня своими рассказами, своим умом и своей проницательностью.
Вообще в течение того первого полугодия, что мы были вместе, единственной проблемой оставался сын Патрика. Питер оказался настоящей скотиной и полной противоположностью отцу. Он даже попытался завладеть отцовской компанией, однако не достиг цели. Патрик очень переживал свою неудачу с сыном и говорил, что потерял его.
Все было замечательно, пока...
Мы сидели в моей гостиной. Я не знала, как справлюсь с тем, что мне предстояло. Потом вздохнула, собралась с силами и сказала:
— У нас будет ребенок, Патрик.
Я не могла больше скрывать. Мы использовали все меры предосторожности, и все же я умудрилась забеременеть.
Хотя меня и считали певицей и артисткой, хотя и причисляли к миру искусства, в душе я придерживалась традиционных взглядов, и нежданная беременность потрясла меня до глубины души. Я сразу же рассказала обо всем Дженни.
— Ты любишь Патрика, и он любит тебя, — ответила она. — Я люблю вас обоих и рада, что мы забеременели.
Для меня поддержка дочери значила очень многое.
И вот теперь лицо Патрика отобразило целую гамму чувств: изумление, потрясение, ужас, беспокойство, сомнение и радость. Да, радость. Ошибки быть не могло. И он улыбнулся той широкой улыбкой, которую я так любила.
— Когда? О Боже, Мэгги, расскажи мне обо всем подробно.
— Ребенок должен родиться через пять месяцев и двенадцать дней. Час доктор Гамаш не уточнил.
Патрик уже пришел в себя.
— Мальчик или девочка?
Он взял мои руки в свои.
— Судя по всему, мальчик. Алли. Тебе нравится это имя?
— Чудесное имя. — Патрик покачал головой, словно никак не мог поверить своим ушам. — Я очень рад, Мэгги. Я счастлив. Счастливее всех на свете. Я давно говорил, что люблю тебя?
— Недавно, — прошептала я, — но скажи еще. Слышать это мне никогда не надоест.
* * *
В ту же ночь мне приснился тот, кого, казалось, я уже начала забывать. Мне приснился он.
Филипп вернулся, чтобы попытаться все испортить.
Он был пьян, что случалось с ним не так уж редко. Так пьян, что едва стоял на ногах. Он колотил в дверь, выкрикивал мое имя, а я спряталась в кухне и не отвечала, даже когда нас разделяло не более пары футов.
Филипп был совсем другим, когда мы познакомились в Ньюберге. Офицер и джентльмен, к тому же ученый. Ему ничего не стоило произвести впечатление на девятнадцатилетнюю девчонку. Я была так одинока и так отчаянно нуждалась в ком-нибудь. Откуда мне было знать, что роль преподавателя претит ему, что он пошел в армию, чтобы воевать, а не для того, чтобы преподавать. Но ему приказали, а он всегда подчинялся приказам. Да, Филипп подчинялся приказам других и твердо верил, что я должна подчиняться его приказам.
— Когда я зову тебя, ты обязана отвечать: «Да, Филипп», — с ухмылкой превосходства заявил он.
— Только не когда ты в таком состоянии. Нет, Филипп, от меня ты этого не дождешься. Никогда.
Он наотмашь ударил меня по губам.
— Когда бы я ни позвал, ты обязана отвечать: «Да, Филипп».
Я промолчала. Его очки в тонкой металлической оправе сбились и едва держались на носу. Он походил на того самого псевдоинтеллектуала, высокомерного сноба, каким всегда боялся быть.
— Мэгги.
В тихом голосе отчетливо прозвучала угроза.
Я не ответила. Он снова поднял руку. Не будучи одарен физической силой, мой муж все же весил на шестьдесят фунтов больше.
— Да, Филипп, пошел ты...
Я редко ругаюсь, но тогда произнесла самые крепкие слова.
— Что? Что ты сказала, женщина? Что это такое я только услышал?
— То, что я сказала.
Он замер. Потом ухмыльнулся:
— Ладно. Сама напросилась.
Филипп попытался схватить меня, но я увернулась, взбежала по лестнице на чердак и захлопнула за собой дверь.
Там, на чердаке, Филипп хранил свою коллекцию оружия. У хорошего солдата в доме всегда найдется оружие. Я схватила винтовку и передернула затвор. Оставалось только ждать. Вскоре из-за двери появилось его перекошенное злобой лицо.
— Еще один шаг, и я выстрелю, — предупредила я, сама удивляясь тому, как спокойно прозвучал мой голос.
Внутри у меня все тряслось.
Несколько секунд мой муж смотрел на меня, ожидая, что я дрогну, опущу глаза или отведу дуло винтовки, а потом рассмеялся, громко, сухим, похожим на клекот смехом.
— Ох, милая. Этот раунд ты выиграла. Но ты еще пожалеешь об этом.
Он оказался прав. Прошли годы, а я все еще боялась.
Глава 40
Было ясное и тихое утро, когда Патрик повез меня в больницу Северного Уэстчестера в городе Маунт-Киско, штат Нью-Йорк. В тот день он казался таким растерянным, таким взволнованным и не похожим на себя, что мне даже стало его немного жаль. Дженни поехала с нами — она единственная сохранила рассудительность и спокойствие и контролировала ситуацию.
Машина Патрика мчалась по узкой, обсаженной соснами дороге, а я упорно отгоняла то и дело возникающие мрачные мысли. «Думай о ребенке», — приказывала я себе, а вместо этого вспоминала газетные и журнальные истории, портившие мне настроение с тех самых пор, как о моей беременности стало известно широкой публике.
ОЧЕРЕДНОЙ ХИТ МЭГГИ БРЭДФОРД!
ЧЕМ МЭГГИ ВЗЯЛА ПАТРИКА!
Оставалось только удивляться, как удается репортерам превращать самые прекрасные человеческие отношения в нечто постыдное и недостойное. Кто пишет все это? Кто хочет это читать? Я говорила Патрику, что мне наплевать на то, что там кто-то говорит, но, конечно, мне и в голову не приходило, что средства массовой информации могут быть так жестоки. Я чувствовала себя униженной и оскорбленной.
Конечно, тогда я даже не представляла, насколько жестокими они могут быть.
— Патрик, знаю, ты и так спешишь, но нельзя ли еще чуточку побыстрее? Пожалуйста.
В больнице нас ожидал доктор Льюис Гамаш.
— Привет, мама.
Он посмотрел на меня через толстые стекла очков. Я познакомилась с Льюисом несколькими месяцами раньше в деревне Чаппакуа. Он был врачом общей практики и специализировался в акушерстве, и я доверяла ему куда больше, чем многим знаменитым врачам, предлагавшим свои услуги в Нью-Йорке.
— Здравствуйте, Льюис. Что-то мне не очень хорошо. Я попыталась улыбнуться, борясь с тошнотой и стараясь удержаться, чтобы не упасть в обморок.
— Вот и хорошо. Значит, нам уже скоро.
Он усадил меня в кресло-каталку.
Нам уже скоро! Только в одиннадцать вечера две медсестры в белых халатах вывезли меня из палаты в коридор и покатили в операционную. Я была вся мокрая от пота. Волосы слиплись и торчали во все стороны. Боль казалась почти невыносимой и не шла ни в какое сравнение с той, что я испытывала, когда рожала Дженни.
Доктор Гамаш уже был в операционной, как всегда спокойный и улыбающийся.
— Ну что, Мэгги? Почему так задержались?
Схватки уже начались, так что я ответила, едва ворочая языком за стиснутыми зубами:
— Хотелось продлить удовольствие.
— Рок-н-ролл жив.
Я поняла, что это шутка, но не засмеялась.
* * *
В 11.19 доктор Гамаш объявил:
— Мэгги, у вас мальчик.
Он положил ребенка рядом со мной, чтобы я смогла взглянуть на него. Мой сын, похоже, зевал. Успел устать от планеты Земля? Но какой же он был красавец!
Получив классический шлепок по попке, новоявленный гражданин Соединенных Штатов издал едва слышный крик.
— Не думаю, что он унаследовал твои легкие, — сказал доктор Гамаш и, повернувшись к медсестре, добавил: — Положите его на грелку.
— Моего сына зовут Аллен, — успела сказать я и отключилась.
Глава 41
Патрик с сияющим от счастья лицом почти влетел в мою больничную палату. Мы поцеловались. Он был одновременно и Полом Ньюманом, и Спенсером Трейси — нежным, внимательным, заботливым, ласковым. Патрик хотел сделать мне предложение — вообще-то он уже просил меня стать его женой, но что-то, может быть, память о прошлом замужестве, заставило меня перенести разговор «на потом». Патрик сказал, что все понимает, и я искренне надеялась, что это так. И еще я надеялась, что он попросит еще раз.
Мы обнялись, и что-то хрустнуло в кармане его спортивного пиджака. Я просунула руку в карман и закатила глаза.
— Ну, приятель, на этот раз ты зашел слишком далеко. Что это? Сигары? Признавайся в прочих грехах.
— Я простой парень, и грехи у меня обычные. — Он пожал плечами. — Сигары — для друзей. А для неженатого папаши я купил ирландского виски.
— Уже видел Аллена?
— А то! Ну и яйца у него! Больше кулачка. Впечатляет.
Я рассмеялась:
— Вот что тебе интересно!
— Подумал, его мамаше тоже будет приятно узнать.
— Узнать что? Что ее сын экипирован для жизни?
— Вот именно.
Патрик наклонился и бережно привлек меня к себе. Я чувствовала, как стучит его сердце. С каждым днем это нравилось мне все больше и больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31