– Дело вовсе не в том, чтобы обратить в бегство австрийских драгун, стоящих на площади от Мерканти до Ла Скала шпалерами, и вместо австрийцев посадить в Санта-Маргарита губернатором миланского купца, а дело в том, что ни в Турине, ни в Милане ни один рабочий не понимает вашего движения. Именно в ту минуту, когда горожане Неаполя и Турина охвачены конституционным восторгом, огромная масса итальянского народа спит под черным крестом и не принимает никакого участия в революции. Я видел туринскую фабрику в тот день, когда Карла Альберта назначили регентом при громких криках драгун. Там была мертвая тишина. Австрийцы не поставили там даже сторожевого пикета.
– Что вы хотите сказать? – яростно допрашивал Конфалоньери. – Мы поступали совершенно правильно: нет ни одного полка, ни одной роты, ни одного эскадрона, который не был бы на нашей стороне. Неужели вы думаете, что ломбардские батраки нам нужнее вооруженных карабинеров, что ваши безграмотные рабочие с фабрик заменят нам преданных офицеров-карбонариев? Нам нужны военные силы, для того чтобы сбросить последние остатки феодальных предрассудков, нам нужны военные силы, чтобы обеспечить барыш итальянскому купцу и спасти горожан от непосильных налогов грабительской Австрии. Нам нужно свое национальное правительство, обеспечивающее мирное процветание наших предприятий.
– Я всегда говорил вам о том, что ваше движение полно противоречий! – кричал Бейль, отхлебнув два раза большими глотками пунш во время тирады Конфалоньери. – Вы говорите о конституции, сбрасывающей обломки феодальных предрассудков, а в то же время хотите привлечь Карла Альберта. Так знайте, что в Европе появилась новая порода гамлетизованного, меланхолического, разочарованного принца, который предаст вас в любую минуту. Вы, пожалуй, заговорите о новых привилегиях для класса способных людей. Взамен династических рыцарей вы навяжете населению рьщарей наживы, героев прилавка – вот ваши способные люди. Ваше процветание есть именно процветание тупоголового торгаша, которому нужен безграмотный крестьянин и рабочий, притуплённый вашими попами.
– Бейль говорит возмутительные вещи! – воскликнул Сильвио Пеллико – Культура Италии есть религиозная культура. Савойский крест, белый и чистый, повлечет за собою итальянский народ гораздо скорее, чем ваши якобинские речи.
– А я говорю, – с бешенством выступил Бейль, – что нельзя отступать от программы верховной венты. Королям и принцам надо рубить головы, а кардиналов нужно вешать. Нужно очищать атмосферу, загрязненную поповским ладаном. От него невозможно дышать даже в вашей прекрасной стране. В конце концов все коронованные шарлатаны рано или поздно сговорятся между собою. Сейчас что вы собою представляете? Небольшую кучку аристократов и буржуа, устроивших военный заговор.
Оскорбление было слишком сильно. Это заметил сам Бейль. Наступило минутное молчание, затем Борсиери ядовито заметил:
– Подруга Фосколо сделала Бейля атеистом.
– Атеизм сделал меня другом Фосколо, – ответил Бейль. – Не сердитесь, если я вел себя, как крыса, окруженная кошками. Вы в достаточной степени меня покусали. Но помните, что я не увлекаюсь парадоксами. Вам придется вернуться к идеям Бабефа, если вы хотите бросить силы на переустройство общества. У вас есть прекрасный источник идей. Это – ваш соотечественник, карбонарий Буонаротти. Вы все слишком заражены манией осторожности и почтительности. Имейте в виду, что эта мания не переживет нынешнего столетия.
– Буонаротти – для нас неприемлемая фигура. Мы имели об этом суждение и отвергли его предложение, – веско сказал Конфалоньери. – Наша очередная задача – свободное объединение Италии и изгнание иностранцев. Этого мы добьемся любою ценой. Вы не забывайте, Бейль, что ваши опасные крайности так же вредны Италии, как и полная бездеятельность. В моих глазах вы – очень опасный человек.
В эту минуту в комнату вошел посетитель, принятый без доклада. Так как все были слишком заняты напряженным разговором, то на него никто не обратил внимания.
Через минуту он стоял около Конфалоньери и что-то шептал ему на ухо. Конфалоньери побледнел и поднял руку со словами:
– Господа! Разойдитесь по домам, по одному. Не разговаривайте. Уничтожьте переписку. Трое наших друзей арестованы, Оливьери погиб, покушаясь на жизнь Сальвоти.
Бейль вскрикнул. Молодой человек, обратившись к нему, сказал:
– Мы работали на самом опасном посту. Сальвоти получил списки, Оливьери пытался их у него отнять. И когда Оливьери бросился к потайному шкафу, Сальвоти нажал пружину, и мой товарищ провалился под пол. Я знаю это место. Под плитой глубокий колодец, и никто не справляется о том, что случается с упавшим.
Со смутным чувством Бейль возвращался домой. «Если все миланское движение открыто, то дело плохо. Мы так долго водили за нос полицию, иезуитов и графа Бубна, что теперь приходится перестать смеяться».
Было еще не поздно. Бейль пошел к Висконтини. Она приняла его спокойно. Он решил испытать последнее средство, чтобы узнать ее отношение к себе. После нескольких незначительных фраз он сказал ей:
– Я пришел проститься с вами.
– Когда вы вернетесь? – спросила Метильда с рассеянным видом.
– Вероятно, никогда, – ответил Бейль.
Она быстро перевела разговор на другую тему и сказала:
– Миланский губернатор оставил в столице очень маленький гарнизон и, не дожидаясь решения Карла Альберта, повел войска на Турин. Вчерашний день австрийцы разбили под Наваррою всю пьемонтскую армию. Вы первый, кто узнает это сейчас в Милане. Покончив с Турином, Австрия бросит невод в Ломбардию. Вы хорошо сделаете, если уедете. Вы – француз, и вам нечего здесь делать. Если будете в Англии, повидайте там…
Она взглянула на Бейля и, так как он смотрел совершенно спокойно, то, помолчав минуту, закончила с меланхолической и страстной улыбкой, которую неоднократно Бейль с наслаждением ловил у нее на губах и которая делала ее так похожей на прекрасную Иродиаду с закрытыми глазами, изображенную учеником Леонардо да Винчи.
– … Россети Россети Габриэле (1783–1854) – итальянский поэт, карбонарий, автор известных комментариев к «Божественной комедии» Данте.

и его друзей.
Бейль кивнул головой. Висконтини говорила:
– Я люблю Россети и Берше, особенно за их изумительное толкование Данте. Они говорят, что автор «Божественной комедии» принадлежал к подпольной политической секте, поставившей своей целью революцию человеческого общества. Они излагают каждый символ поэмы Данте как программу карбонариев четырнадцатого века. Вы попросите Россети объяснить вам его теорию. Вы очаруетесь этим упоительным голосом.
Бейль встал, быстро поцеловал руку Висконтини и вышел.
С обнаженной головой, рассеянный, наталкиваясь на прохожих, он возвращался к себе домой. Каждый шаг отрывал его от земли, которая стала ему дорогой. Вот серый корпус Каза-Ачерби, массивный каменный наличник и дверные пилястры, глубоко сидящие окна. Вся строгая и великолепная архитектура Палладия, …строгая и великолепная архитектура Палладия. – Палладиа Андреа (1508–1580) – известный итальянский архитектор и теоретик архитектуры конца Возрождения.

в чередовании неотделанных и грубо выступающих камней нижнего этажа, с постепенно выравниваемой поверхностью стен, уходящих под крышу. Неужели он может выехать когда-либо из этого дома, ставшего родным, из этого города, где каждый камень ему знаком, где воздух и свет сделали его дыхание, его взгляды своими?
Ступени показались трудными для подъема. Осунувшийся и грузный, сгорбившийся, входил этот человек к себе в комнату.
София с растерянным лицом подала ему повестку о немедленной явке в префектуру. Бейль побледнел, чувствуя, что дело приняло слишком серьезный оборот.
Не идти было невозможно.
Санта-Маргарита, женский монастырь в Милане, после упразднения – главное полицейское управление австрийских властей Ломбардской области. Тут же камеры предварительного заключения для арестованных. Кельи монахинь превратились в помещения для проституток, задержанных на улицах Милана. Для политических заключенных отведены сводчатые подвалы – низкие темницы в буквальном смысле слова. Полное отсутствие света в тесных и зловонных маленьких подземельях вызывало у заключенных тяжелые формы офтальмии. Офтальмия – заболевание глаз воспалительного характера.

В нижнем этаже – камеры, где инквизиторы и прокуроры производили допросы. Обширные приемные и парлатории монастыря Парлатории монастыря – гостиные в монастыре.

превращены в места, где дежурил постоянный отряд вооруженных жандармов. На самом верху помещались бригады филеров, летучих агентов, и кабинеты младших инквизиторов, принимавших сведения, приносимые шпионами. На крыше главного храма, рядом с крестом, расположились аппараты инженера Шаппа: шифровальный гелиограф, который под руками опытного семафориста сносился прежде всего с казармой австрийского гарнизона, а потом – с семафористом на кровле Миланского собора. Оттуда передача шифрованных депеш световыми знаками шла до самой Вены.
В эти ночи самым усталым человеком в Милане был полицейский семафорист. Вена сверкала депешами, гелиограф не успевал передавать донесения. Усталыми глазами впиваясь в темноту, подкрепляя себя крепчайшим кофе с ликером, семафорист заполнял бланки, проклиная свою судьбу и безучастно относясь к потрясающим событиям, которые передавали ему мертвые, беззвучные световые точки и полосы. Австрийские войска громили юг и север по приказу из Лайбаха, выполняя волю Александра и Франца. Меттерних предписывал жесточайшие кары. Карл Альберт бежал. Фердинанд в Неаполе велел найти и казнить карбонарского вождя Гульельмо Пепе. Римский папа проклинал движение и отлучал от церкви всех его участников. Католик, принявший в дом карбонария, объявлялся стоящим вне закона. Села и деревни, укрывшие мятежников, обрекались на сожжение и истребление артиллерийским огнем. Закрывались все газеты. За произнесение слова «конституция» назначалась тюрьма. Все верные сыны церкви приглашались помочь королям, у которых вынудили согласие на народное представительство. Далее шли шифровки: «Организовать из молодежи тайные отряды истребителей. Не щадить для них золота. Прекращать все дела, возникающие из-за убийства карбонариев на улице. Священникам приказать записывать фамилии на исповеди. Ввести еженедельную исповедь для женщин, с угрозой отлучения за незнание образа мыслей мужа, брата, отца, детей. Организовать разгром либеральных идей с церковной кафедры. Конфисковать имущество богатых евреев и испанских семейств, проживающих в Неаполе, если даже они не замешаны в движении».
Последняя депеша:
«Объявить инквизитору Сальвоти, что если в трехдневный срок не будет произведен арест всех подозрительных лиц в Милане и не будут раскрыты все очаги мятежа, имевшие место в Ломбардо-Венецианской области, то он, Сальвоти, подлежит отстранению от должности и отправке в Вену под конвоем. Его величеству стало известно, помимо миланского прокурора-инквизитора, состояние умов в Милане. Его величество разгневан бездеятельностью миланской полиции и требует принятия срочных мер для предотвращения печальных событий – мятежей и восстаний, имевших место, к счастью, вне владений его апостолического величества благочестивейшего Франца, короля австрийского».
Подписано:
«Граф Седленицкий, министр полиции».
В ту минуту, когда Сальвоти делал ироническое лицо, читая эту депешу, Бейль выходил из нижнего этажа Санта-Маргарита, успокоенный, но подавленный тяжелой вестью: то, что было сказано Метильде о предстоящем отъезде лишь для того, чтобы увидеть хоть легкий оттенок грусти в ее глазах (тщетная надежда!), вдруг стало печальной необходимостью.
Усталый и вежливый помощник прокурора, видевший Бейля в первый раз, не успевший, по видимому, прочесть лежавший перед ним документ, разглаживая рукою бумаги, грудами наваленные на двух столах, попросил его присесть и стал читать.
Потом, после легкого восклицания: «Ах, вы француз!» – сказал ему:
– В нынешнем тревожном положении иностранцам небезопасно оставаться в Милане. Вы хорошо сделаете, если исполните нашу покорнейшую просьбу и покинете столицу области в двадцать четыре часа, считая от первого отходящего мальпоста, то есть не позже пяти часов утра двадцать первого июня.
Слова «5 часов 21 июня» помощник прокурора записал чернилами на углу документа. Потом, слегка прикрыв рукою зевающий рот и не глядяна Бейля, продолжал:
– Предъявите ваш паспорт.
Медная печать стукнула по столу; на огромном, испещренном надписями и цветными штемпелями паспорте Бейля появилась новая зеленая австрийская печать, в которой были вписаны год, месяц и число, пункты следования и поставлен гусиным пером тот особый неуловимый значок, по которому жандармы в разных пунктах убеждаются в подлинности документа.
Усталые веки приоткрылись, проницательный взор с насмешкой посмотрел на Бейля.
– Я не имею оснований подвергать вас допросу, так как против вас не выдвинуто никаких серьезных обвинений. Но не может не показаться странным свидетельство вашего паспорта, именно то, что вы в течение месяца успели побывать в стольких местах. Зачем вам такая быстрая езда?
Бейль ответил:
– Доктора предписывают мне путешествие. Я болен артритом.
– Да, но согласитесь, что мы не можем содержать целый штат полиции для того, чтобы регулировать движение каждого француза, страдающего этой болезнью. Вот почему начальник предлагает вам путешествия за пределами Ломбардо-Венецианской области. Кстати, если вас не затруднит, я буду просить у вас маленькой услуги.
– Пожалуйста, – ответил Бейль.
– Вы, вероятно, знаете всех ваших сограждан, проживающих в Милане?
– К сожалению, я не в дружбе с соотечественниками.
– Жаль. Я хотел просить вас сообщить, не знаете ли вы барона Стендаля и некоего инженера Висмара?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91