https://wodolei.ru/catalog/mebel/zerkala-s-podsvetkoy/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


— Надо! — сказала она.
— Почему надо?
— Вот и я об этом думаю. Зачем вам этот английский?
Генерал надулся.
— Потому что мой сын только в этом меня переплюнул. И мне надоело, что он постоянно тычет мне в нос эти свои языки. Будто никто, кроме него, не может выучить иностранный язык! Как бы не так!.. Я три дня пролежал в орешнике вот с этакой раной и все равно справился. А уж с каким-то там языком…
Так что урок пришлось продолжать. Когда наконец он кончился, у генерала был такой вид, словно он только что вышел из финской бани. Мария, беспокоясь за свои голубцы, ушла, даже не допив кофе. Голубцы, разумеется, сгорели, запах распространился по всему дому, но Криста только терла свой короткий носишко, не понимая, что происходит.
— Ну и девицы нынче! — возмущенно сказала мать. — Не видишь разве, что еда подгорает? Надо было снять кастрюлю.
— Я не догадалась, — виновато ответила девушка.
— У тебя дом загорится, ты все равно не догадаешься. Вот накормлю тебя горелыми голубцами, в следующий раз будешь умнее.
Но угрозы своей она не выполнила, а изжарила ей яичницу-глазунью. Себе Мария взяла голубцы, лежавшие на самом верху, хотя они мало отличались от тех, что были на дне. Но Мария уже привыкла к такому способу питания и механически жевала голубцы, продолжая думать о своем. Располнеть от такой еды, конечно, было невероятно трудно. Наконец она подняла голову от тарелки.
— Тинче, пойдем вечером в кино?
— Ой, мамочка. Да на этой неделе нет ни одного приличного фильма.
— Как не стыдно!.. А «Сатирикон»?
— На него разве попадешь?
Мать бросила на дочь продолжительный взгляд. Похоже, что сейчас она в самом деле рассердилась.
— Научилась уже и врать. Спокойно могла бы сказать, что вечером у тебя свиданье.
Эти слова прозвучали так неожиданно, что Криста похолодела от страха.
— И вообще перестань ломать комедию! — продолжала мать нервно. — Я не троглодит, понимаю, что у тебя может быть друг, что тебе это нужно.
— Мама, но я…
— Не нужны мне твои признания! — прервала ее мать. — Но и обманывать меня не надо. Себя тоже. Если я знаю, что ты ведешь себя разумно, мне этого вполне достаточно.
Мария с отвращением ткнула голубец вилкой. И больше не поднимала глаз на дочь, только почувствовала что та тоже перестала есть.
— Мамочка! — начала Криста и внезапно остановилась.
— Что «мамочка»?
— Мамочка, милая, я просто не хотела тебя огорчать
— Хорошо же ты знаешь свою мать. Чем ты могла меня огорчить? Но это, конечно, еще может случиться!
— Не случится! — горячо заверила ее Криста.
— Хорошо, будем считать, что этого разговора не было. А завтра, обещаю тебе, я приготовлю шницели.
Это было лучшее, что мать умела делать, и Криста хорошо это знала.
Однако вечером она вместе с Сашо самым бессовестным образом пошла в кино и именно на «Сатирикон», который ее бедная мамочка тем самым пропустила навсегда. В зале было очень холодно, так что вышли они оттуда с синими носами и насморком. Еле добежали до «Варшавы», чтобы согреть хотя бы окоченевшие ноги. В кондитерской они заказали горячего чая с ромом и так быстро с ним расправились, что у Кристы загорелись даже уши. И может быть, именно из-за рома она внезапно выпалила:
— Знаешь, Цуцо, мама что-то о нас знает.
Сашо нахмурился.
— Ну и что?
— Ничего, — ответила Криста.
— Вообще я не могу понять, что за ископаемое твоя мать? В каком веке она живет?
— Не смей так говорить о ней! — возмущенно заявила Криста.
— Я и упоминать-то о ней закаялся!
— Наверное, я представила ее тебе в каком-то дурацком свете! Но она, правда, очень хороший человек.
— Охотно верю, — ответил Сашо с досадой.
Криста задумалась, лицо ее стало напряженным и даже испуганным.
— Я должна тебе кое-что о ней рассказать.
— Очень надо!
— Нет, правда. — В голосе Кристы дрогнуло такое отчаянье, что Сашо удивленно взглянул на нее. Криста смотрела на него умоляюще и испуганно. — Я просто обязана! — добавила она.
— Хорошо, хорошо, — торопливо проговорил он. — Ты только не расстраивайся.
— Я и не расстраиваюсь. Только закажи мне еще чаю с ромом. А можно и одного рома.
Он заказал чай с ромом. Пока его не принесли, Криста ни разу не взглянула на Сашо, не сказала ни слова. Никогда еще он не видел на ее лице такой холодности и отчужденности. Когда принесли заказанное, Криста вылила ром в чашку с чаем и еле уловимо вздохнула. Ужасный путь ждал ее, крутой, усеянный острыми, как ножи, камнями.
— Ты никогда не спрашивал меня об отце, — начала она так тихо, что он с трудом ее расслышал.
Сашо не раз задавал себе этот вопрос. И конечно, совершенно напрасно.
— Я знаю, что твои в разводе, — сказал он. — Чего же еще?
— Тысячи людей в разводе. И все же мать остается матерью, отец — отцом.
— Не всегда. Ты сама никогда не говоришь о нем.
— Да, ты прав. Но что я могу сказать, если сама никогда его не видела.
Сашо взглянул на нее с изумлением.
— У тебя нет отца?
— Есть, конечно! — ответила она хмуро. — Но он сбежал от нас, когда мне было чуть больше года. Можешь себе это представить? И сбежал не на другую квартиру или в другой город… Он бежал из Болгарии…
Сашо смотрел на нее пораженный, этого он никак не ожидал услышать. Все в этой маленькой семье внушало ему ощущение патриархальной порядочности.
— И как же это случилось? — пробормотал он.
— Сейчас расскажу. Разумеется, обо всем этом я узнала не от матери. Она вообще никогда не упоминает о нем, словно бы его и не было.
— Но это не мать! — возмущенно заявил он. — Она у тебя просто психопатка!
— Ты лучше на себя посмотри, может, ты сам психопат, — враждебно ответила девушка. — Разве можно было ребенку сказать правду? Да еще такую. А лгать мама не умеет. Она всегда считала, что ложь опаснее самой страшной правды.
Сашо нахмурился.
— Ладно, давай дальше.
— Я узнала правду от тетки, уже когда училась в гимназии. Узнала с ведома мамы, которая решила, что мне будет легче услышать все это из чужих уст. Только не учла, что тетка расскажет мне гораздо больше, чем она думала. — Криста на секунду замолкла, лицо ее стало замкнутым и усталым, словно она объясняла все это чужому человеку, который все равно ее не поймет. И продолжала уже безо всякой охоты: — Девушкой мама была очень красивой. И в то же время очень деликатной и застенчивой. Замуж она вышла сравнительно поздно. Но в юности с ней произошла другая, не менее трагическая история. Это было во время войны. На одном балу она познакомилась с каким-то летчиком-истребителем, который поразил ее своей скромностью. Он совсем не был похож на прочих царских офицеров, которые, как выразилась тетка, составляли самую пустоголовую часть тогдашнего приличного общества. Свадьба была назначена молниеносно — через неделю. И ничего удивительного, это соответствовало характерам обоих. Несчастье произошло в самый день свадьбы, за час до окончания его дежурства. Мамин жених вылетел на своем истребителе против американских бомбардировщиков и больше не вернулся. — Криста отпила из чашки и продолжала уже гораздо более спокойно и уверенно: — Но и в самой его смерти было что-то трагическое. Самолет его был подбит, но он мог еще спастись, если бы прыгнул с парашютом. А он направил самолет на один из американских бомбардировщиков и сгорел вместе с ним. Дедушка — а он был очень передовым человеком — не хотел сообщать матери эти ужасные подробности. Но она все равно узнала обо всем из газет. Тетка говорит — рыдала безутешно и повторяла только одно слово: «Почему? Почему?»
— Как так почему? — недоумевая, спросил Сашо.
— Видишь, какой ты… — начала Криста чуть ли не с гневом, но внезапно остановилась. И продолжала тем же ровным, спокойным голосом: — «Почему?» относилось, разумеется, не к самому несчастью, а к его внутреннему смыслу. Почему он изменил своей любви, своему мужскому слову? Почему по своей воле решил погибнуть такой глупой и бессмысленной смертью? Вот чего она не могла ему простить.
— Ну конечно, — проговорил Сашо с затаенной враждебностью. — Чего еще можно ждать от женского эгоизма.
— Неужели ты не понимаешь, что он поступил как глупец?
— Не понимаю, — ответил молодой человек холодно. — Не каждый может пожертвовать своей жизнью за что-то высокое.
— Как же так? Ведь он сражался на стороне немцев.
— А может быть, он так не думал… Может, он считал, что защищает болгарских женщин и детей. Или собственную невесту.
— Ты не хочешь ее понять?
— Ошибаешься! А как потом она встретилась с твоим отцом?
— В сущности, это тесно связано с той историей, — неохотно продолжала Криста. — После гибели летчика мама не только не носила траура, но вообще не упоминала больше его имени. Но, видимо, была очень подавлена. Десять лет она жила совершенно одна, по выражению тетки, как икона. И лишь через десять лет вышла замуж за моего отца. По словам тетки, это был очень красивый, представительный, интеллигентный и вообще интересный мужчина. По профессии он был адвокат, к тому же довольно способный. И пользовался протекцией тестя, моего дедушки, который тогда был заместителем председателя Народного собрания, а потом юрисконсультом одного министерства. Через год с небольшим после моего рождения он поехал в командировку за границу и больше не вернулся. Если сопоставить все факты, то становится ясно, что он женился на моей матери с единственной целью — как-нибудь уехать из Болгарии. И хладнокровно осуществил свой план, хотя я была совсем младенцем.
Сашо сделал неудачную попытку сострить:
— Может, он как раз от тебя и сбежал. Ревела небось ночи напролет.
— Я была очень спокойным ребенком, — серьезно ответила девушка, — о чем сейчас и жалею. Но как ни толковать эти два случая, ясно одно: мама не может смотреть на жизнь как обычные женщины. Потому что прежде всего она сама — женщина необыкновенная.
Сашо понимал, что это абсолютно верно. И все же. был не в силах вызвать в себе сочувствие. Может, у него злое сердце?.. Подобная мысль никогда не приходила ему в голову. Он чувствовал, что должен что-то сказать, но не находил слов. Наконец он выдавил:
— В жизни всякое случается. Даже когда на первый взгляд в ней нет ничего особенного.
— А в твоей жизни что было?
— Что-нибудь, наверное, да было…
Оба долго молчали.
— Когда я была маленькой, мама однажды сказала мне, что рай и ад существуют на самом деле, — заговорила наконец девушка. — Не в природе, а в самом человеке. Наверное, так оно и есть…
Сашо проводил Кристу только до троллейбуса, так как обещал заглянуть к дяде. Он и без того задержался — время шло к десяти. Всю дорогу он чувствовал себя подавленным и расстроенным. И сам не мог понять почему. Может, эта исповедь была каким-то посягательством на его свободу, намеком на какое-то обязательство, которое он еще не был готов на себя взять? Разобраться в этом он не мог, но от таких мыслей ему словно бы стало еще холодней. Сашо поднял воротник пальто. Пошел снег, сухой и холодный, ветер расстилал его длинными перистыми полосами по вмятинам тротуара. И все-таки это лучше, чем потепление, приносящее всегда обильные снегопады. Потому что снег в этом городе никакой не снег, он немедленно превращается в отвратительную коричневую кашу, мокрую и скользкую, в которой буксуют автомобили, наполняя воздух ядовитыми газами.
Поднявшись на четвертый этаж, Сашо у самых дядиных дверей встретился с каким-то человеком, которого не сразу узнал. Ну, конечно, это Аврамов, только почему у него такое серое лицо? Заведующий лабораторией только кивнул юноше и мрачно стал спускаться по лестнице. Академик, несколько растерявшись от этой встречи, внезапно протянул племяннику руку. Это неожиданное, хотя и неловкое рукопожатие показалось Сашо очень приятным. У старика была красивая, худая, но сильная рука. Да, в этой руке еще много жизни, — с удивлением подумал он. А дядя, раз отступив от привычного стиля, продолжал уже в том же духе:
— Ты ужинал?
— Я не голоден, — ответил Сашо.
Никогда до сих пор дядя не приглашал его ни к обеду, ни к ужину. Как все пожилые люди, академик предпочитал есть в одиночестве.
— Все равно. Твоя мать наготовила каких-то тушеных перепелов. Поможешь мне справиться.
Дядя привел его в кухню и снял крышку с большой эмалированной кастрюли. Мать потушила птиц целиком, вместе с головками, птицы лежали печальной кучкой, словно в какой-то газовой камере. Тонкие отрезанные до колен ножки торчали укоризненно, как пальцы.
— А еще говорят, что человек не самый отвратительный из хищников, — с отвращением проговорил дядя.
Сашо не видел газовых камер, да и воображения у него на это не хватало. Наоборот, перепела показались ему очень вкусными.
— Зачем приходил Аврамов? — спросил он.
— Он, похоже, очень озабочен, — неохотно ответил дядя. — Ему кажется, что в институте готовится какой-то заговор.
— Заговор — это слишком сильно… Но что затевается какая-то заварушка, в этом я совершенно уверен.
— Почему же?
— Знаешь, дядя, сначала я беспокоился гораздо больше. Тем более, что сам заварил эту дурацкую кашу. Но сейчас, когда я немножко узнал людей, мне кажется, что страхи твои напрасны.
— Никаких у меня страхов нет, — недовольно ответил дядя. — Я только не могу себе объяснить этого… хм!.. как бы это сказать поделикатнее… брожения.
— В том-то и дело, дядя, что тебя окружают одни мещане. Большинство из них не имеют ничего общего с наукой. Просто нашли себе уютное местечко и заботятся только о своем спокойствии. А биология их вообще не интересует.
— Неправда! — строго сказал академик. — У меня есть несколько отличных сотрудников.
— Несколько, может быть, и есть.
Академик задумался.
— В твоем объяснении нет логики. Если они только оберегают свой покой, зачем им тогда ворчать?
— Потому что ты нарушаешь их спокойствие. Поворчат и перестанут. Как считает Аврамов, кто стоит в центре заговора?
— Доцент Азманов.
— Не думаю, — ответил Сашо после недолгого молчания. — Он мне кажется очень энергичным человеком.
— Ну и что из того? По словам Аврамова, это самый опасный карьерист в институте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58


А-П

П-Я