https://wodolei.ru/catalog/podvesnye_unitazy/Vitra/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


— Я ничего не видела, честное слово! — крикнула вслед Наташка, давясь от смеха.
Я нашел Мишку в самой гуще ольшаника и отдал трусы. Не глядя на меня, он выжал их и надел. Ноги и бока были оцарапаны. Это когда он продирался сквозь кусты.
— Ушли они? — спросил он.
— Ну ты и драпал… — улыбаясь, сказал я. Уж очень вид у Мишки был потешный.
— Может быть, мне теперь утопиться?
— Наташка говорит, что ничего не видела, — сказал я.
— Драться, — сказал Мишка. — Только драться. Не на жизнь, а на смерть!
На следующий день я отправился к дому тети Марьи с не очень-то приятным поручением. Я должен был передать Жене, что Мишка хочет с ним драться.
Сегодня вечером возле поваленной березы. Мишка сказал, что только кровью можно смыть этот позор.
У калитки я остановился. Откроешь, а Орион как налетит… Женю я увидел на крыше. Он стоял на самой кромке и готовился прыгнуть. Я услышал глухой удар о землю. Орион радостно приветствовал его внизу. Женя поднялся с земли — он не удержался на ногах — и увидел меня.
— Заходи! — крикнул он.
Я подошел к стене и посмотрел вверх: высоко. Метра три будет. Женя подошел к жердине, вбитой посередине лужайки, и, ухватившись одной рукой, стал кружиться вокруг. Он долго кружился, мне даже надоело смотреть на него. Когда он отпустил жердь, то глаза его косили, он пошатывался.
— Это зарядка такая, что ли? — спросил я.
— Тренировка, — не сразу ответил Женя. — Попробуй!
Я подошел к жердине и несколько раз неловко крутнулся вокруг нее.
— Вот так надо, — отстранил меня Женя.
И показал, как нужно обхватывать жердину рукой.
— Видел, сколько раз я крутнулся? Сто восемьдесят, — сказал он. А ты тридцать витков сделаешь и — с катушек долой…
— Это мы еще посмотрим…
Я крутнулся ровно тридцать раз и отпустил жердь. Какая-то непонятная сила поволокла меня в сторону, крыша дома задралась, и я шлепнулся на траву. Попробовал встать и снова упал.
Женя стоял рядом и, хлопая себя руками по голым ляжкам, хохотал.
— А как же они на центрифуге? А на кувыркающемся кресле? А в барокамере? — говорил он.
Когда мир перестал вращаться вокруг меня, я наконец встал и посмотрел на него.
— Какая еще центрифуга? — спросил я.
Он взял газету, которая лежала на садовой скамейке, и стал просматривать. Потом взглянул на меня и со вздохом сказал:
— Все нет сообщения…
— Сообщения? Он сложил газету и бросил на траву.
— Ну, например, о запуске космонавтов…
— Давно не запускали, — сказал я.
— Запустят.
— На Марс?
— Может быть, и на Марс… Теперь он на очереди.
— Скорее бы, — сказал я. — На Марс запустят — тогда и на другие планеты полетят.
— Думаешь, так-то просто? Каждая планета — это загадка. Вот изучат планеты автоматические станции, а тогда и человек полетит, чтобы наверняка.
— Ладно, хватит про космос, — сказал я. — Вот что, Мишка вызывает тебя драться, понял?
— Может, и так получится, — продолжал он, — прилетит космонавт на планету, а на землю не сможет вернуться… И будет жить там, пока за ним не прилетят другие… Ты только подумай: человек на таинственной планете! Он живет там и смотрит на Землю. Ждет, когда за ним прилетят. А на Земле его ждут… Жена, дети.
— Будешь драться? — спросил я.
— Драться? — взглянул на меня Женя. — С Мишей? Если он хочет, пожалуйста… А из-за чего мы должны драться?
— Вам виднее, — сказал я. — Мне велено передать.
И объяснил ему, что драться они будут вечером, у поваленной березы. Мы с ним забрались на крышу, и я показал ему березу. Она издали видна. Одна половина из земли торчит, а другая рядом валяется. Еще весной молния ударила в березу.
— Не забудь, — сказал я. — Вечером.
— Ладно, приду, — сказал он и улыбнулся. — А ты, значит, секундант?
Что такое «секундант», я не знал, а спросить постеснялся. Потом у Мишки спросил, и он мне уверенно объяснил, что секундант — это человек с часами. Он с Женей будет драться, а я должен смотреть на часы и засекать время.
Когда я спросил — зачем, Мишка сказал, что так все секунданты делают… А зачем, он и сам не знает.
Я уже закрыл за собой калитку и вдруг неожиданно для себя сказал:
— Ты учти: Мишка — левша…
— Левша? — рассеянно переспросил он.
Зачем я это ему сказал? Левая рука Мишку не раз в драках выручала. В самый неожиданный момент он наносил сокрушительный удар левой, и противник начинал размазывать кровь по лицу.
Они награждали друг друга оплеухами и тумаками, а я сидел на поваленной березе и грыз сизую турнепсину. Дрались они хорошо, попусту не суетились, не хватали друг друга за волосы и не царапались. Приятно было смотреть на них. Мишка что-то бурчал под нос, а Женя дрался молча. Паренек он был крепкий, и мой друг только кряхтел, получая удары.
Мне показалось, что у оврага шевельнулись кусты и вроде бы мелькнуло что-то. Но я сразу же об этом забыл, увидев, как Мишка слева заехал Жене в губу, — правда, в ответ он тут же получил сильный удар по скуле…
Услышав вдалеке знакомый басистый лай, я оглянулся: по турнепсовому полю напрямик от деревни черным клубком летел к нам Орион. А за ним не спеша шагала по тропинке Наташка.
— Орион! — завопил я, сообразив, что дело может плохо для Мишки обернуться.
Они сразу перестали драться и стали смотреть на приближающегося Ориона.
— Не вздумай замахнуться, — сказал Женя. — Разорвет!
Орион с ходу бросился к нему на грудь. Облизал лицо и, радостно повизгивая, стал прыгать вокруг. Мишка стоял руки по швам и не шевелился.
— Неужели, чертяка, окно выбил? — сказал Женя. — Он может.
Подошла Наташка. В зубах зеленая травинка. Она что-то напевала.
— Чего вы здесь делаете? — спросила она. А глаза хитрющие.
— Тебя ждем, — сказал я. — Что, думаем, Наташка не идет?
— Как он оттуда вырвался? — сказал Женя. — Я обе двери закрыл.
— Это ты про собаку? — спросила Наташка. — Иду мимо случайно, слышу, Орион лает и на окна бросается… Ну, я и выпустила.
— Понятно, — мрачно сказал Мишка.
Я подозрительно посмотрел на Наташку: уж не ее ли это платье мелькнуло в кустах?
— А случайно ты в ольшанике у оврага не сидела? — спросил я.
— У какого оврага? — сделала Наташка большие глаза.
Это, конечно, ее работа. Впрочем, я не стал разоблачать Наташку. Я был с самого начала против этой дурацкой драки. Мне этот чудной парень с собакой нравился. С ним интересно поговорить. Знает про все на свете. И первый никого не задирает. Мишка на него злится, так это из-за Наташки.
Я посмотрел на них: хороши красавчики! У Жени губа разбита и нос стал вдвое толще, а у Мишки скула распухла и один глаз уменьшился.
Женя облизывал разбитую губу, сплевывал красноватую слюну и гладил Ориона.
Мишка все время отворачивался в сторону, чтобы Наташка не заметила, какой он стал урод.
Солнце опустилось за синюю-синюю тучу. На деревню ползли пышные розоватые облака. Говорят, когда солнце опускается за тучу, будет дождь. Скорее бы, а то надоело огород поливать. И потом, охота по лужам побегать!
Я люблю, когда дождь. Речка вспухает, становится мутной, а по дорогам и тропинкам в овраг скатываются ручьи.
— Смотрите, спутник полетел, — сказал Женя.
Я уставился на небо, но, кроме нескольких тусклых звезд, ничего не увидел.
— У меня есть подзорная труба, — сказал он. — В нее все спутники видны.
— Я ни одного не вижу, — поглядел я на небо.
— Их много летает, — сказал Женя. — Просто люди на них не обращают внимания…
Мы вчетвером сидим на крыше тети Марьиного дома и по очереди смотрим в подзорную трубу. Крыша крутая, и нужно все время быть начеку, а то, чего доброго, съедешь по замшелой дранке и сверзишься прямо в сад. Внизу носится Орион и скулит. Он хочет к нам, на крышу. Тети Марьи нет дома. Она с бригадой на сенокосе. Вернется завтра к обеду.
Длинная выдвижная труба установлена на треногу. В окуляр видны яркие звезды и маленькие блестящие спутники. Их действительно много на небе. Они появляются у кромки леса, мерцая, как звезда, двигаются по темному небу и постепенно теряются среди других звезд. Иногда рядом летят сразу два спутника.
— Вот это наш «Космос», а это — последняя ступень американской ракеты… — объяснял Женя.
— Откуда ты знаешь? — не выдержал Мишка.
— Я каждый вечер смотрю, — сказал Женя.
— А как эта звезда называется? — спросила Наташка. Она смотрела в трубу и пальцем показывала в небо.
— Рядом с Большой Медведицей? — спросил Женя.
— Нет, Медведицу я знаю… Ну, вот эта яркая, а рядом еще три.
— Это созвездие Волосы Вероники.
— Волосы Вероники… — шепотом повторила Наташка. — Какое красивое название.
— А это что за звезда? — небрежно ткнул Мишка пальцем в небо.
— Марс, — сказал Женя. — Планета.
— Верно, — сказал Мишка.
— А это? — спросил и я.
— Гончие Псы…
Я только диву давался: откуда он все знает? И Мишка перестал задираться. Глаз у него почти совсем закрылся, так что ему удобно смотреть в трубу, не нужно прищуриваться. Это всегда так, после драки отношения начинают налаживаться. Наша дружба с Мишкой тоже началась с драки.
Мы долго сидели на крыше, рядом с печной трубой. Ориону надоело лаять, и он улегся на тропинку и морду положил на лапы. Когда он поднимал голову, чтобы посмотреть на нас, глаза его вспыхивали красноватым светом. Женя рассказывал про звезды и показывал их нам. Жалко, что облака закрыли полнеба.
Наташка смотрела Жене в рот. И глаза у нее мерцали, как эти далекие звезды. А Женя, наоборот, отворачивался от нее и смотрел на Мишку. И я чувствовал, что все это он рассказывает для Мишки. Наверное, и Мишка это понял и перестал волком смотреть на Женю.
Когда мы спустились вниз, тучи закрыли все небо. Стало темно, в саду зашумели яблони.
Орион подбежал к нам и всем по очереди положил толстые лапы на плечи. Так он выражал свою радость и дружелюбие. Над лесом, далеко-далеко, полыхнула молния.
— Ура, — сказал Мишка. — Будет дождь!
— Космонавты в дождь не стартуют, — сказал Женя, глядя на небо. — Здесь может идти дождь, а там… звездное небо. Может быть, сейчас космонавт на лифте поднимается в ракету… Четыре, три, два, один… Старт!
— Разве они на лифте поднимаются? — спросил Мишка.
— Знаешь, какая ракета огромная? Как башня! Попробуй заберись без лифта!
Орион зарычал и подбежал к калитке. Там замаячила чья-то тень.
— Я ее ищу, давно пора ужинать, а она вон где околачивается? — послышался женский голос. Это Наташкина мать.
— Спокойной ночи, — сказала Наташка и метнулась к калитке.
Мы еще немного постояли и тоже пошли. Женя проводил нас.
— Я проиграл «американку», — сказал Мишка. — У меня есть охотничий нож с костяной рукояткой… Хочешь?
Этот нож Мишке подарил отец. Когда они вместе уходили на охоту, Мишка прикреплял нож к поясу и гордо шествовал по деревне. Я знал, что этот нож — самая большая Мишкина ценность.
Женя улыбнулся и покачал головой.
— Что же ты хочешь? — спросил Мишка.
— Кто такая ропуха? — спросил Женя. — Я у всех спрашивал… Никто не знает, что такое «ропуха»…
— Жаба, — сказал Мишка. — Обыкновенная жаба…
И расхохотался, а за ним и мы.
Три дня Женя не выходил из дома. Три утра подряд он не ездил на велосипеде на станцию и не читал газет. Орион, распластавшись, лежал на крыльце и никого, кроме тети Марьи, не пропускал в дом.
Наташка специально сбегала в поле и спросила у тети Марьи: что случилось? Почему Женя сидит дома и никуда не выходит?
— Лежит, — смеясь, сказала тетя Марья. — На полу, родимый, лежит…
— Заболел? — спросила Наташка.
— Эта у него… гипо… анамия какая-то…
И еще пуще засмеялась.
Мы ломали головы: что же это за болезнь?
И потом, почему на полу лежит?
И уж совсем непонятно: человек заболел, а тете Марье смешно!
Мы подходили к изгороди и свистели. Орион поднимал голову и сочувственно смотрел на нас. Но Женя не откликался. И даже в окно ни разу не выглянул. Тогда мы решили без приглашения пойти к нему. Но лишь открыли калитку, как с крыльца поднялся Орион и, подойдя к нам, загородил дорогу. Когда Наташка попыталась обойти его, Орион приподнял черную губу и показал большие белые клыки. Делать было нечего, и мы отступили.
И тогда Мишке пришла в голову идея.
— На чердаке есть окошко, — сказал он. — И без стекла… Попробуем?
— А я как же? — спросила Наташка.
— Ориона отвлекай, — сказал я. — Дергай все время калитку…
Мы обошли дом и перелезли через изгородь. По бревнам, прислоненным к углу дома, вскарабкались на крышу. Сначала Мишка, потом я. А дальше было не так уж трудно, окошко широкое, и мы без особых хлопот оказались на чердаке. Спустились по лестнице в темные сени, и вот мы в комнате.
У окна тренога с подзорной трубой. К ней прикреплена газета — это чтобы солнечные лучи не падали на пол, на котором лежал Женя и смотрел на белый потолок.
Он лежал на голых крашеных досках, и под головой была подложена толстая книжка в коричневом переплете. Рядом, чтобы рукой можно было достать, стоял ковш с водой, на газете полбуханки хлеба, начатая банка рыбных консервов и несколько картофелин в мундире. И будильник.
Он не удивился нашему приходу, все так же лежал и смотрел в потолок. Над ним кружились большие синие мухи, которые залетали в открытую форточку.
— У тебя с позвоночником что-нибудь? — спросил Мишка.
Я вспомнил, как он прыгал с крыши. Допрыгался…
— Нога? — спросил я.
Женя посмотрел на нас и улыбнулся.
— Я не могу встать… — сказал он.
— Поможем! — подскочил Мишка, но он покачал головой.
— Я встану… — Он повернул голову и взглянул на будильник. Я встану через четыре часа сорок одну минуту…
Мишка посмотрел на меня и дотронулся до виска: дескать, малый чокнулся…
— В углу спиннинг, а на столе коробка с блеснами, — сказал Женя. — Забирайте и — на речку… Эх, выкупаться бы!
Он отмахнулся от нахалки мухи, которая норовила усесться на кончик носа, и, приподняв голову, отпил из ковша. Отпил и поморщился: теплая вода.
— Три дня так и лежишь на полу? — спросил я.
— Три дня, — сказал Женя. — Это чепуха… А как же они? Неделями лежат вот так, не двигаясь, а потом сразу на центрифугу… А в барокамере? Шестьдесят дней!
И тут только я сообразил, что это тоже тренировка!
1 2 3


А-П

П-Я