Установка сантехники Wodolei 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 



Леонид Борисов
Под флагом «Катрионы»
Часть первая
Лу

Глава первая
Читатель получает краткие сведения о маяках «Скерри-Вор» и «Бель-рок» и на правах доброго друга входит в семью Томаса Стивенсона
В 1786 году Управление северными маяками Великобритании просило у парламента разрешения поставить маяк на скале Бель-Рок, находящейся в двенадцати милях от устья реки Тай, на восточном берегу Шотландии. В докладной записке парламенту сказано было, что «попытки оградить эту скалу делались неоднократно, но каждый раз неудачно: большие плоты и бакены с колоколом разбивались первым же сильным штормом. Капитаны кораблей называют скалу Бель-Рок „кулаком дьявола“, штормы здесь такое же нормальное явление, как и равнодушие властей к несчастной судьбе капитанов и экипажу кораблей. Маяк на скале Бель-Рок должен быть сооружен как можно скорее. Строительные расчеты, смета и слезные мольбы капитанов прилагаются: смотри синюю папку с белыми углами…»
Разрешение на строительство маяка получено было в 1806 году – двадцать лет спустя со дня подачи в парламент докладной записки.
Работы по постройке маяка были поручены инженеру Роберту Стивенсону.
Двенадцатилетний его внук – Роберт Льюис Стивенсон – хилый, тщедушный Лу – отлично знал историю сооружения этого маяка. Об этом ему рассказывали его отец, Томас Стивенсон, и дядя Аллан – сыновья сэра Роберта. Лу гордился тем, что почти все маяки на побережье Шотландии построены членами его семьи. Поставить маяк на скале Бель-Рок было делом весьма и весьма сложным. Дедушке Роберту предстояло решить задачу: каким образом воздвигнуть прочную, долговечную, высотою в тридцать метров башню на «кулаке дьявола», который затопляется в часы прилива на пять метров? Чтобы парализовать действие волн в возможно большей мере, Роберт Стивенсон придал стенам нижней части башни предельную кривизну. В конструктивном отношении это было нехорошо, невыгодно, опасно: волна бьет в основание башни с потрясающей силой. Что делать? Выход подсказали камни. Роберт Стивенсон выбрал такие – самые большие и длинные, которые выдерживали давление груза верхних рядов.
Сильное волнение много раз смывало и уносило камни, уложенные на свои места. Легко сказать – «сильное волнение», когда каждый камень весил десять – двенадцать тонн! А вы представьте себе легкое суденышко, прибитое штормом к скале! Войдите в положение сэра Роберта, доставлявшего эти камни с берега на скалу! Дюжина чертей в бок и одна ведьма в спину, высокочтимый сэр! Каждый камень надо было обтесать, пригнать один к другому, а затем подумать о том, каким образом нагрузить этими безделушками легкое судно, прыгающее на волнах, и доставить их на скалу.
Не мудрено, что маяк строился три года. Высота его – 30 метров. Диаметр у подошвы – 12,5 метра, вершина – 3,5 метра.
Дядя Аллан в течение десяти лет строил маяк на скале Скерри-Вор в открытом море, в южной части Гебридского архипелага, в двенадцати милях на юго-запад от острова Тайри. Сооружение маяка началось в 1834 году, за шестнадцать лет до рождения Лу. Возведение башни высотою в 42 метра потребовало свыше трех лет. Лу однажды спросил:
– Почему так долго?
Дядя ответил:
– Сейчас ты поймешь, почему так скоро, а не долго. В двенадцати метрах над скалою, а она, запомни это, всегда покрыта водой, в оригинальном убежище – казарме – мы провели не один трудный день и не одну ночь в томительном ожидании перемены погоды, – буря не давала нам возможности спуститься вниз, на скалу, для того чтобы продолжать работу. Нас было всего тридцать человек. Кругом – сплошной мрак, высота пенившихся бурунов доходила до середины башни. Мы, таким образом, сидели в центре воронки, над нами свистел ветер и грохотали исполинские волны. Сон наш был беспокоен. Волны перекатывались через крышу нашей казармы, вода струилась сквозь двери и окна. Мы с ужасом думали о судьбе нашей первой казармы, поглощенной волнами; нам иногда казалось, что и нас постигнет та же участь. Однажды мы проснулись от страшного грохота, визга и стона. Мы вскочили на ноги, но что могли мы сделать? Человек десять рабочих не выдержали этой пытки, – боясь, что казарма будет разбита волнами, они покинули ее и направились по временным мосткам искать более надежной, хотя и менее удобной защиты за стеной маячной башни, тогда еще не оконченной. Там они провели остальную часть ночи в темноте, холоде и тоске… В те дни, когда строился Скерри-ворский маяк, в бурную ночь к скале приблизился большой парусник. О том, что это был именно парусник, а не паровое судно, можно было предположить по внешнему виду «остриженной и обритой» палубы.
– Сказать, что парусник приблизился, – говорил дядя Аллан, – неверно и неточно, Лу. Этим я хочу лишь сказать, что расстояние между скалой и несчастной посудиной было очень невелико. Я и мои товарищи стояли по пояс в воде; нас трясло от холода и страха за тех, кто в эти минуты, наверное, уже прощался с жизнью, а она так хороша, когда кончается… И вдруг самая большая, самая главная волна высоко поднимает суденышко, две-три секунды держит на своем гребне, а затем швыряет на нашу скалу.
Лу думает о людях, судно его не интересует. Дядя Аллан затягивает паузу. Он ждет вопроса: «И судно разбилось в щепки?»
– И все люди погибли? – спросил Лу.
– Те, кто оставался в казарме, – ответил дядя Аллан. – Ее разбила корма парусника, который раскололся надвое. Восемь человек наших рабочих были подняты волной с противоположной стороны. Меня прибило к башне маяка. Буря продолжалась двадцать шесть часов.
– А люди с разбитого корабля, дядя?
– Они живы и работают на верфях в Эдинбурге.
– С ними можно познакомиться?
– Это тебе зачем?
– Они мне расскажут, как они чуть не погибли,
– Да я же тебе уже рассказывал, Лу!
– Ты, дядя, говорил себе, а не мне. Ты вспоминал, а мне надо, чтобы только для меня, – понимаешь?
Дядя Аллан взрослый, он не понимает.
Не понимает и отец, Томас Стивенсон. Он тоже строит маяки, и к тому времени, когда Лу исполнилось двенадцать лет, Томас построил тридцать два маяка. Вместе с братом своим – Алланом. Дядя возводит башню, отец – самое главное, без чего башня не может называться маяком, – фонарь.
Лу единственный ребенок у супругов Стивенсон. Когда ему исполнилось двенадцать лет, отец пригласил врача и попросил его осмотреть сына и сказать, что с ним. Мальчик кашляет, потеет по ночам, жалуется на боли в груди. Врач выслушивал, выстукивал, переворачивал Лу с боку на бок, хмурился, вздыхал. Супруги Стивенсон догадывались, что именно скажет врач, и не ошиблись: недомогание Лу называлось туберкулезом легких.
– Умрет? – спросила миссис Стивенсон.
– Как и все мы, – ответил врач.
– Что нужно делать, чтобы он поправился? – спросил сэр Томас.
– Единственный ребенок в семье всегда хил, избалован и, почти как правило, талантлив, – ответил врач и тут же подкрепил свое суждение ссылками на биографии замечательных людей. – Следовательно, – продолжал он, – судьба вашего сына уже задана.
– Глупости, – усмехнулся сэр Томас.
– Возможно, – снисходительно согласился врач. – К диагнозу всё это отношения не имеет. Что касается непосредственно медицины, настаиваю на спартанском воспитании моего маленького пациента. Вы и ваш брат строите маяки. Ваши имена известны каждому школьнику в Эдинбурге и Лондоне. Настоятельно рекомендую…
– Догадываюсь, – облегченно вздыхая, перебил сэр Томас. – Что ж, это легко исполнимо. Возьму на маяк моего Лу.
– Не на маяк, а на маяки, – поправил врач. – Маленькое путешествие от Глазго на север, затем по восточному побережью. Недели на две, на три.
– А это не повредит здоровью моего Лу? – осведомилась миссис Стивенсон.
Врач был молод, смел, одарен. Он сказал, что туберкулез легких излечивается («не всегда», – подумал он, но вслух не сказал этого) закалкой организма, спартанским образом жизни («гм… гм…» – это он сказал вслух), путешествием. Что касается Лу, то… Мальчику уже двенадцать лет. Один опасный период прожит, наступает другой; нужно, чтобы организм – вернее, пораженные туберкулезом легкие – к шестнадцатилетнему возрасту больного были… гм… как бы это сказать…
– Нужно зажечь фонарь на маяке! – обрадованно произнес врач, найдя почти точное выражение своей мысли. – До шестнадцати лет плавание среди мелей, малоопасных рифов, но потом…
– Скала Бель-Рок, – вставил сэр Томас.
– А на ней маяк, – продолжал врач. – Он затем и поставлен, чтобы сказать: здесь опасность! На маяке есть всё для того, чтобы своевременно оказать помощь.
– Это уже плохо, – сэр Томас покачал головой, – Это уже крайний случай.
– Покажите Лу два-три маяка, введите его в обстановку маячной службы, сделайте из него смелого, мужественного человека. Расскажите ему, как строится маяк, заинтересуйте его своим делом. Может случиться, что и он пойдет по вашим стопам. Отвлечение от болезни само по себе очень существенно и полезно.
Недели две спустя после этого разговора с врачом сэр Томас получил длительную командировку, – предстояла реконструкция маячных фонарей.
– Что же делать, брать мне с собой Лу? – обратился сэр Томас к своей жене. Советы врача казались ему рискованными. Двенадцатилетний сын кашлял, настроение его менялось ежечасно, и ни отец, и ни мать не умели сладить с ним, угодить в чем-либо. Лу огрызался, топал ногами, а потом просил прощения, но не у родителей, а у своей няни Камми, жившей в семье Стивенсонов тридцать лет.
Миссис Стивенсон нашла нужным посоветоваться с нею, – что она скажет, тому и быть. Старая Камми, выслушав свою госпожу, несколько раз тяжело вздохнула, опустилась в кресло и заплакала.
– Лу останется дома, – сказал сэр Томас.
– Побойтесь страшного суда, – всхлипывая, произнесла Камми. – Лу заберется на самый высокий маяк и оттуда плюнет в рожу дьяволу! А я как-нибудь переживу, сэр, разлуку с моим мальчиком…
– Тогда соберите всё, что нужно для Лу, – распорядился сэр Томас. – Мы вернемся недели через три.
Камми немедленно принялась за дело. Ни слова не говоря своему питомцу о предстоящем ему путешествии, она разыскала на чердаке старый, служивший еще сэру Роберту саквояж, сделанный в Лондоне, и набила его бельем, матросскими костюмами, которые так любил Лу, носовыми платками, а сверху положила калейдоскоп, детский пистолет, стреляющий войлочными пыжами, компас, зрительную трубу. «Ему понадобятся и порошки от кашля», – спохватилась Камми, но порошков под рукой не оказалось, и она записала о них на бумажке, чтобы не забыть. Сюда же были занесены горчичники, гребенка, ножницы. Камми долго раздумывала, следует ли Лу взять с собою библию и портреты матери и отца. Саквояж был наполнен вещами настолько, что для толстой с картинками библии места не оставалось. Два дагерротипных снимка могли быть положены куда угодно. «Библию Лу возьмет в заплечный ранец, – решила Камми. – Портреты брать не стоит: отец всегда будет подле Лу, а мать… она жива и здорова, нет нужды смотреть на ее портрет…»
Саквояж был заперт на ключ. Ранец с библией, галетами и леденцами Камми затянула ремнями. Часы пробили двенадцать раз. Эдинбург спал под свист и вой ветра. На северном море бушевал шторм. Фонари на всех сорока шести маяках – от Норича до Уика – были зажжены. Лу притворился спящим. В соседней комнате разговаривали отец и мать. Ночью родители всегда говорят о своих детях. Лу лежал, вытянувшись, на спине, стараясь не проронить ни одного слова.
– Три смены белья, прорезиненный плащ, кожаная фуражка… – говорил отец.
– Высокие, на шнурках сапоги, – сказала мать.
– Бинокль, перчатки, толстая тетрадь, карандаши, – перечислял отец. – Я предложил Лу вести дневник. Я намерен серьезно взяться за сына. Надо раз и навсегда покончить со всеми этими бродягами, контрабандистами, дезертирами, фехтовальщиками и пиратами!
Лу едва сдержался, чтобы не крикнуть отцу: «Пиратов нет! Они давно кончились! Есть убийцы – это те, которые фехтовальщики! И еще есть курильщики опиума, как в Сан-Франциско!»
– Лу водит компанию с эмигрантским сбродом из Сан-Франциско, – продолжал отец. (Лу поднял голову.) – Маяки и суровая служба на них имеют свою романтику. Лу вернется из поездки здоровым во всех отношениях, моя дорогая! Будет хорошо, если мы попадем в шторм. Я начинаю понимать, насколько мудры советы врача!
Затем была приглашена Камми, и спустя минуту началась ревизия содержимого саквояжа. Лу откровенно хохотал в своей постели. Наконец он решил не притворяться, – всё равно сегодня не уснешь. Милая, добрая Камми! Она великая мастерица рассказывать сказки и делиться своими воспоминаниями о прошлом Шотландии; благодаря ей, и только ей, Лу знает стихи Бёрнса и почти все романы Вальтера Скотта, – Камми хорошо помнит этого великого человека; она прислуживала ему, когда он вместе с Робертом Стивенсоном – дедушкой Лу – обедал в своем замке. Вальтер Скотт был другом дедушки, ему он посвятил одну свою книгу. Камми редкостная, заботливая, мудрая няня, но она, по выражению сэра Томаса, всегда пересаливает: попросите ее дать пятнадцать капель парегорика, и она накапает вам тридцать. Вот, приказали ей собрать всё, что нужно Лу для маленького путешествия, а она снарядила его в экспедицию этак года на полтора.
– Калейдоскоп совершенно не нужен, – заметил сэр Томас. – Компас и зрительную трубу мы найдем у смотрителей маяков. Носовые платки… их тут три дюжины. Достаточно и одной. Пистолет…
– У меня есть настоящий! – крикнул Лу. – Он под моим матрацем! Как вам угодно, но я беру его с собою!
– Нам угодно, чтобы ты спал, – раздраженно заявил сэр Томас. – Скоро час ночи.
– Я всегда засыпаю в два, – сказал Лу и поднялся во весь рост на постели – высокий, длинноногий, с впалой грудью и спутанными, до плеч, волосами.
– Ты должен хорошо выспаться, – завтра рано утром мы едем в Глазго, оттуда…
– На скалу Скерри-Вор! – перебивая отца, воскликнул Лу.
– На скалу Скерри-Вор, – кивнув головой, подтвердил отец. – Барометр ничем не грозит нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43


А-П

П-Я