Я объяснил, где нахожусь, напомнил про ее обещание; Наталья Олеговна после короткой паузы сухо ответила, что ей понадобится десять минуг на переодевание и сорок на дорогу. Итого пятьдесят минут. За это время от скуки я еще хлопнул рюмку коньяку и побеседовал с соседом по столику о летающих тарелках. Сосед, почтенный старей, помнится, привел серьезные доводы в защиту НЛО. Он сказал, и го дыму без огня не бывает.
Натальи Олегонна пришла на свидание в черных кримпленовых брюках, и в синей кофточке То есть приехала-то она в шубе, а в зал вошла в таком вот довольно молодежном виде.
Ужин помню смутно, обрывками. Помню, она пила коньяк наравне со мной, не выпендрнвалась, была весела и охотно выслушивала мой бред. Держалась естественно, как-то по-домашнему, и перекладывала мне мясо со своей тарелки. Я перепил и нес ахинею.
Сказал, что мне тридцать семь лет и жизнь моя, по сути, окончена. Сказал, что завидую врачам, космонавтам и художникам. Сказал, что хочу, очень хочу завести ребенка, но опасаюсь, как бы он не вырос таким же олухом.
Я кривлялся, мне было Стыдно и неуютно, я чувствовал стену между нами и не понимал, в чем дело; а она поддакивала мне с застывшей доброжелательной улыбкой.
Ее приглашали танцевать, она отказывалась.
Боже мой, этот первый наш вечер!
Я ее не заманивал, не улещивал, не хитрил; она сама, когда я подавал ей шубу, шепнула: "Куда ты меня повезешь, куда?"
Вопрос этот меня отрезвил. Я привез Наталью Олеговну к себе, раздел, отправил в ванную, а потом уложил в постель. Я сидел на кухне, пока часы не отстукали половину третьего. Горько мне было, одиноко.
Когда я вошел в комнату, она спокойно спала, разметав по подушке светлые крашеные волосы и приоткрыв призывно рот...
Она оказалась сумасшедшей. Тайной сумасшедшей, нигде на учете она, разумеется, не стояла - сама лечила людей. Но когда я разобрался в ее состоянии, было уже поздно, уже ничего нельзя было изменить.
Муж ее, отчасти мой коллега, полгода проводил в командировках, поэтому встречаться нам с Натальей было легко. Впрочем, Наталья Олеговна с самого начала вела себя со мной так, будто у нее вовсе не было мужа. Первое время меня это вполне устраивало, любопытство проснулось позже. Оно проснулось и стало навязчивым.
- Наташа, а где он? - спрашивал я.
- Зачем тебе?
- Ну интересно все-таки... Ты вот у меня, а он где?
Она хмурилась, отмалчивалась. Мнение о ее муже я составил по обмолвкам, по случайно вырвавшимся фразам. По-моему, он тоже был сумасшедший. Волею случая моя жизнь приблизилась к жизни сумасшедшей семейки. У Наташи была шестилетняя дочка, Леночка, как-то мы провели целый день втроем - субботу или воскресенье. Всю неделю Леночка находилась в детском садике. Милый, чуткий, деликатный ребенок - плод любви двух сумасшедших. На девочке лежала печать обреченности, иногда в ее карих глазенках вспыхивал блеск старческой мудрости и она превращалась в маленькую симпатичную ведьмочку. Неизвестно, за кого она меня принимала, но держалась со мной корректно и ласково, охотно брала за руку, дергала за волосы, подскакивала упругой попочкой на моих коленках. Но ничего никогда не выклянчивала.
- Хочешь шоколадку, Леночка?
- Спасибо, не хочу. Купите лучше маме цветов.
- А чего бы тебе хотелось, Леночка?
- Ничего.
- Совсем ничего?
В ее взгляде взрослое понимание и озорной вызов.
Может быть, ей больше всего хотелось, чтобы на моем месте оказался ее родной папа. По она не позволяла себе и отдаленных намеков в этом направлении.
Я так любил смотреть сбоку, исподтишка, на ее фарфоровое, смеющееся личико, излучавшее нежную солнечную энергию; с ней я убедился воочию, что ребенком можно любоваться часами, не уставая и не пресыщаясь. Лена была похожа на мать овалом лица, голубоватыми тенями на щеках, рисунком бровей, цветом глаз, а главное, какой-то неизъяснимой речной плавностью общих черт. В каждом ее движении таилась бездна очаровательной истомной неги: она не шла по земле, а струилась, не наклоняла головку, а посылала вам приглашение к соучастию в чем-то, не садилась на траву, а прижималась к ней. Это впечатление трудно объяснить, пожалуй, невозможно, но и мать и дочь я зрительно воспринимал не как совсем живых людей, женщину и девочку, а скорее, как облаченное в телесную оболочку наваждение, понятно, что я видел их глазами влюбленности, но ведь рассудка я не терял, и взгляд мой оставался зорок и критичен. По присущей мне склонности выискивать смешное в людях я находил недостатки и в Наталье Олеговне: она, к примеру, была полновата для своих лет, перебарщивала с косметикой, вызывающе ярко красила губы, и еще много было подобных мелочей, которые холодно отмечал мой ум, а сердце не воспринимало. Тем более что все это имело значение лишь на первом этапе знакомства, когда я еще относился к ней, как к случайной добыче, и радовался нашим встречам, как развлечению.
Когда и как она забрала меня в свои мягкие послушные объятия и нежными пальчиками намертво сдавила горло - я и не заметил.
Первые недели три мы были счастливы, как неразумные дети, вырвавшиеся после школьного звонка на зеленую лужайку. Ни в ком прежде я не находил столько гордой безгрешной податливости и такую безупречную готовность терять себя без оглядки. Эго ведь чудо. Я даже не знал, что так бывает. Три недели божественного опьянения, когда время вытянулось в ровную линию и потеряло всякий счет и смысл. Еще бы разок повторить, потом можно и собираться восвояси.
Ей-богу, стоит того. Но нельзя, нет. В одну реку не ступают дважды. Мы и наполовину не утолили жажды, как уже очутились на берегу и с удивлением обнаружили, что жизнь продолжается, часы тикают и вдобавок вернулся из командировки муж. Тут Наталья Олеговна первый раз дала мне ясно понять, что у нее с головой не в порядке.
- Ничего страшного, - сказала она беззаботно, сидя, поджав ноги, на тахте и попивая квасок из глиняной кружки. - Приехал и приехал. А я здесь останусь. Только по вызовам сбегаю быстренько и вернусь.
Я по вызовам, ты же знаешь, как метеор летаю. Скоро вернусь.
Было утро, и я тоже собирался на работу.
- А ему что скажешь?
- Подумаешь. Перебьется. Вообще, это не твое дело.
- Не мое разве?
- Милый, зачем тебе лишние заботы?
Поразило меня ее абсолютное неестественное равнодушие к тому, другому человеку, да и к себе тоже.
Но было в ее поведении то, что тешило мое самолюбие. Как же - умная, взрослая женщина, врач, до такой- степени потеряла голову. Из-за меня, любимого.
Приятно.
- Талка, ты что, мужа совсем не любишь?
- Не твое дело.
- Что ты заладила, как сорока, - не твое дело, не твое дело. Раз спрашиваю, значит, мое. Любишь или не любишь?
Молчит, смеется, корчит шутовские рожицы. Лениво протягивает мне руки: иди сюда.
- Ты можешь мне ответить, Наталья?
- На что?
- Любишь ты мужа или нет?
- Не твое дело, мой бесценный.
- Тогда одевайся и марш к нему... Давай, давай, не рассиживайся.
Послушно оделась, со вздохом прижалась ко мне на прощание, ушла.
Неделю мы не виделись. Легкая, пустая неделя порхнула, как перышко, в вечность. Я капризничал, не звонил, она звонила каждый день и спрашивала, нельзя ли ей прийти. Я отвечал, что занят, дел по горло - деловые встречи, то да се - она грустно бурчала: "Ой как жалко! Ну, я завтра опять позвоню", и все.
И я еще не понимал, что Наталья Олеговна сумасшедшая.
Через несколько дней вечером (около девяти) звонок в дверь. Открываю Наталья, счастливая, улыбка до ушей. Улыбка у нее особая, непохожая на нее саму, как у проказливого мальчишки.
Я ее молча впустил, спросил с недовольным видом:
- Чего пришла?
- Уехал. Витя, он уехал! Ты очень рад? Тебе хорошо?
Приволокла с собой полную сумку продуктов - фрукты, ветчина и бутылку шампанского. Еще бы, разлука кончилась - праздник.
- Не знаю, как я эти дни протерпела, - щебетала с набитым ртом безмятежная моя птичка. - Прямо с ума чуть не сошла. Даже больные мои заметили. Похудела, ой! Посмотри.
- Надолго ли уехал?
- Не знаю. А-а! - пренебрежительный жест рукой.
- Наташа, давай поговорим серьезно. Мы же почти соседи. Тебя здесь все знают. Как так можно?
- Я тебе надоела?
После этого оставалось только обнять ее, расцеловать смеющиеся щеки, испить жадный рот, и тут уж не до разговоров было. Но и самые исступленные ласки не давали мне прежнего забытья. Она оставалась мне непонятной, чужой, это мучило. Проклятый рассудок.
- Наталья, ты давно замужем?
- Зачем тебе, милый?
- У тебя ребенок от этого мужа?
- Не надо, любимый, не надо.
Она не пускала меня в свою жизнь, в свое прошлое- и это бы полбеды. Точно так же Наталья совершенно не интересовалась и моим существованием на белом свете. Она знала, где я работаю, и то потому, что я сам сказал, а больше ничего. Кто я, где мои родители, почему живу один в двухкомнатной квартире- ни одного подобного вопроса. Думаю, что если бы она не прочитала в медицинской карточке, как меня зовут, то и этого бы не спросила. Зачем ей. Прошло столько времени, а я все не мог сообразить - умна ли она, хороший ли специалист, вообще, что она такое.
Но мы же люди - не звери. Интеллигентные, черт возьми, люди, образца научно-технической революции.
Однажды она вдруг спросила:
- Витя, а тебе очень больно было, когда делали операцию? (Два года назад мне удалили камень из почки.)
Я возликовал как мальчишка. Думает обо мне, думает.
Сказал веско:
- Не твое дело, - ее голосом.
Хохотали, целовались.
В другой раз:
- Витя, давай я тебе постираю, - это со странным прищуром, почти умоляюще.
- Мужу своему стирай.
- Он в командировке.
- Вернется, постираешь...
- Ты меня к нему ревнуешь?
Я взорвался:
- Дура ты, Натка, полная дура! А еще врач. Диплом, наверное, фальшивый? Как же ты думаешь? Ревную ли? Нет, рад. Рад, что у тебя муж, что были любовники. Много у тебя было любовников, дорогая? Десять, сто? Судя по всему - хватало.
Не обиделась ничуть, на мгновение задумалась, отвернулась, сказала негромко:
- Нервы у тебя, Витя.
- У меня - нервы?
- Видимо. Хочешь, я выпишу кое-что и сама буду колоть?
Смотрела серьезно и с нежной жалостью.
- Вот что, Наталья Олеговна, не пора ли вам домой? Нет? В любой момент муж позвонит, умирающие больные. Ты всегда должна быть на посту. А мне твою чушь слушать невыносимо.
Меня начала утомлять ее податливая агрессивность, пугало дремотное марево, которое все плотнее окутывало нас обоих.
И все еще я не понимал, что она полоумная, моя любимая.
- Почему мы никуда не ходим с тобой, Тала?
- А куда?
- Куда люди ходят. В театр, в кино.
Не скажу, чтобы я был любителем зрелищ, как раз к тому времени мне не то что театры, а и люди малость прискучили. Остались книги и радость свободного одиночества. Оглядываясь назад, я с ужасом видел, что ничего не вернешь, ничего. И замены тому, что было, нет.
Наталья, однако, намотала на ус замечание о театре и вскоре спроворила билеты на Таганку. Видимо, были у нее знакомые рангом покрупнее меня.
Сходили в театр. Я пил в буфете несвежее пиво и зевал в зале. Наталья скучала рядом.
- Смотри, правда, здорово? - заискивающе подбадривала она меня.
- Да, - вторил я. - Талантливо, тонко, современно. Еще много там действий, загляни в программу?
- Еще одно.
У меня дома нам было лучше. Не так хорошо, как вначале, но все-таки.
- Наташа, посмотри телевизор, а я поработаю.
- Ладно.
Я горбился над своими листами, над уродливыми своими закорючками, кусал карандаш и не мог никак сосредоточиться. Я представлял, как она сидит в соседней комнате на тахте, поджав под себя длинные ноги, и безмятежно пялигся на мерцающий экран. Что за зверек поселился в моей квартире. Надолго ли?
- Талочка, расскажи какой-нибудь случай из практики.
- Представляешь, прихожу вчера по вызову к больному - пожилой человек, по профессии музыкант, - в карточку заглянула, а у него рак, ну, может, месяца три ему осталось Дома его жена и взрослая дочь. Я, конечно, делаю вид, что выслушиваю его, глаза прячу - трудно же это, Витя. Давление измерила.
Суечусь как можно правдоподобнее. И вдруг он спрашивает: вы знаете, доктор, что мне несколько недель всего жить? Весело так, с улыбкой натуральной. Я растерялась, смотрю на жену, на дочь. Они улыбаются обе. "Шутит он, Наталья Олеговна, у него такие шутки дурацкие". - "Нельзя так шутить, больной. Долго ли беду накликать". - "Накликать? Смотри-ка какие слова еще помнят наши современницы. Да полно вам меня дурить, девушка. Рак у меня, вы же знаете. Крестец. Четвертая стадия. Правильно? Я вас вызвал, чтобы вы вон Машеньке больничный дали. Ей нужно.
Очень нужно, поверьте. Дадите?" - "Дам". Выписала я его дочке больничный по уходу и бегом оттуда.
- Веселая история.
- А еще...
- Хватит, хватит. Ты как разойдешься, тебя не остановишь.
На нее действительно иногда накатывали припадки болтовни, иначе не назовешь. Точно какой-то рубильник в ней включался. Вдруг начинала говорить, говорить, говорить - уцепится за какую-нибудь тему и затрещит без остановки. Никогда не умел дослушать ее до конца. Грубо одергивал. Она всегда послушно умолкала на полуслове.
В один из дней мы договорились вместе поужинать в "Праге", а потом сходить в кино или просто погулять. Наташа обещала зайти ко мне около семи.
Жду - семь, восемь, в девятом часу телефонный звонок.
- Витя, ты дома?
- Ты откуда звонишь?
- Я у подруги, у Люды. Так получилось, мы давно не виделись. А тебя я не могла предупредить - телефон не отвечал.
- И долго ты у нее пробудешь?
- Если можно, я у нее переночую?
- Можно. А почему нельзя. Ночуй.
- Ты не сердишься, Витя?
- Я рад за тебя! Встреча с подругой! Это какое везенье надо иметь.
- Ты меня любишь, Витя?
- Не то слово.
- Можно я еще попозже позвоню?
- Жду, любимая!
Повесив трубку, я тут же отключил телефон и вздохнул с облегчением. Я вздохнул полной грудью и станцевал по комнате дикий индейский танец. Чего-то мне последнее время сильно хотелось, чего-то не хватало, и в эту секунду я понял - чего. Было так, точно я много дней тащил в гору ненужный мне груз, и вдруг какой-то добрый человек одним ударом скинул его с моей спины, и груз с грохотом покатился вниз, сшибая камни и давя кустарник.
1 2 3 4 5 6