впрочем, это объяснялось не только его подслеповатостью, но и тем, что на нем был высокий крахмальный воротничок и узкий, в обтяжку, костюм из альпага, какие носили лет десять назад. Вид у старика был такой, будто ему предстояло выполнить особо важное задание. По молчанию братьев он догадался, что они поражены.
– В чём дело? – сварливо спросил Уоллис. – Неужели мне нельзя хоть раз одеться прилично? Это всё её выдумки, – проворчал он, кивнув через плечо.
– С первого же дня она перевернула всё в доме вверх дном: чистит, моет, выбивает пыль – бог знает что! Перерыла все шкафы и вытащила вот это. Говорит, костюм надо проветрить. – Он встал с качалки, неуклюже выпрямился и одернул на себе пиджак. – Шил на заказ в Чикаго лет десять-двенадцать назад. Как железо.
На веранду выбежала Марго, за ней – Вики. Обе были в передниках. Дэви уставился на Вики, а Кен сразу же принялся рассказывать о происшедшем. Дэви нежно поглаживал пальцем записку, лежавшую у него в кармане. Он уже представлял себе, как будет хранить её долго-долго, а потом, как-нибудь вечером, когда они с Вики заспорят, кто из них влюбился раньше, он докажет, что первым был он, показав записку, которую хранил всё это время.
– Я сказал ему, что даю тысячу долларов, – заявил Уоллис, когда Кен умолк. Старик, казалось, вглядывался куда-то вдаль, на деле же он повернул голову в сторону, потому что лучше видел, когда смотрел краешком глаза. – Но давать деньги ему я вовсе не намерен. Я бы дал их вам, мальчики; только если вы свяжетесь с этим типом, то лучше я их придержу, пока вы с ним не порвете. Эта тысяча будет для вас вроде амортизатора.
– Дело ваше, – сказал Кен. – Но сейчас, пожалуй, рановато говорить о разрыве.
– Вы же всё равно, с ним порвете, – внушительно сказал Уоллис. – Это неизбежно. Даже если бы он не был Бэннерменом.
– Ведь вы сказали, что не знаете его!
– Мне и не надо его знать. Пройдет время – и вы его возненавидите, а он возненавидит вас. – Уоллис опустил голову, и голос его слегка изменился; казалось, перед стариком прошли мрачные видения прошлого, но что он видел перед собой и какой давности были эти воспоминания, оставалось только догадываться. – Безразлично, даст он вам пять тысяч долларов или пять центов. У него – деньги, у вас – идеи. Он может быть хорошим или плохим, но вы всё равно передеретесь. Так бывает всегда. За всю свою жизнь я ни с кем не враждовал, кроме людей с большими деньгами, а ведь я уже давно живу на свете. – Он помолчал. – Ну да что толку сейчас говорить об этом. Если он опять появится, тогда другое дело.
– А вы думаете, он не появится? – быстро спросила Марго.
– Я давно уже перестал думать о том, что могут сделать или не сделать другие.
– А по-моему, это чудесно, – воскликнула Вики, обращаясь к Кену. Дэви заметил это. Он обрадовался её словам, значит они будут теперь заодно уже не втроем, а вчетвером. – Не всё ли равно, – продолжала Вики, – откуда возьмутся деньги?
– Я, пожалуй, согласен с Вики, – сказал Дэви, чтобы заставить её обернуться. Она рассеянно взглянула на него, потом улыбнулась.
Позже, вспоминая, как он обрадовался этой улыбке и каким счастливым чувствовал себя в тот вечер, Дэви внутренне корчился от стыда, ибо уже знал, что Вики тогда улыбнулась просто от неожиданности: она не замечала присутствия Дэви, пока не раздался его голос, моливший взглянуть в его сторону.
– Так или иначе, – сказала Марго, – а я хотела бы посмотреть на этого Бэннермена.
На другое утро, уходя на работу, она повторила то же самое. После всех разговоров Кен пришел к печальному выводу, что они совершили ошибку и виноват в этом он один. Во всяком случае, Бэннермен больше не придет. Дэви же считал, что придет. Часа через два после ухода Марго Бэннермен влетел в гараж и сообщил, что вскоре можно будет назначить день для их доклада. А тем временем адвокат приготовит проект соглашения, которое послужит основой для дальнейших переговоров. Бэннермен держался так, будто совещания с адвокатами и незнакомыми университетскими профессорами были для него совершенно плевым делом.
На следующий день в гараж пришло два письма. В одном Бэннермен сообщал, что ему наконец удалось составить комиссию из профессоров инженерного и физического факультетов и что эта комиссия выслушает их доклад двадцать шестого июня. Его же до тех пор не будет в городе, так как цирк переезжает в Висконсин.
Второе письмо было написано на бланке нотариуса и уведомляло их о том, что, согласно устной договоренности от двенадцатого числа сего месяца. Карл Бэннермен предложил комиссии специалистов в области электросвязи ознакомиться с изобретением братьев Мэллори. В случае, если научные принципы изобретения будут одобрены комиссией, братья Мэллори благоволят предоставить Бэннермену срок в тридцать дней для заключения договора, удовлетворяющего обе стороны. Их подпись на настоящем бланке будет означать согласие с вышесказанным.
Официальный тон письма произвел на них внушительное впечатление. И хотя письмо это в общем никого ни к чему не обязывало, за ним вставал образ хлопотливого Бэннермена, с энтузиазмом втолковывающего суть дела черствому адвокату и их прежним профессорам. Всё это должно было стоить Бэннермену денег, и Дэви впервые начал верить, что слова «пять тысяч долларов» действительно превратятся в шелестящие бумажки. Кен и Дэви поставили свои подписи, отослали письмо и стали ждать, но так как теперь их надежды разгорелись, то ожидание вскоре превратилось в пытку.
Разумеется, доклад должен был делать Кен, и они с Дэви принялись приводить в порядок свои записи. По вечерам они больше не уходили из дому; даже к Нортону Уоллису Дэви теперь забегал лишь урывками и ненадолго. С приездом Вики кончилось унылое одиночество старика, удручавшее Дэви, как запах плесени. Уоллис теперь с плохо скрытым удовольствием ворчал на перемены, которые внучка внесла в его жизнь, но искренне огорчался, когда она заговаривала о поступлении на работу в книжную лавку.
– Что ещё за книжная лавка? – спросил Дэви, пришедший посидеть со стариком на веранде. – С каких это пор вы стали искать работу, Вики?
– С позавчерашнего дня. Раз уже я решила остаться на некоторое время, почему же мне не поступить на работу? Я привыкла работать.
– А, глупости всё это, если хотите знать. – Уоллис перестал раскачиваться в кресле-качалке. – Какой толк, что ты живешь здесь, если я тебя совсем не буду видеть? Кроме того, я считаю, что женщины не должны работать, если, конечно, их не вынуждает необходимость. И голосовать тоже не должны, упаси боже! Если б в молодости мне сказали, что моя внучка, живущая под моим кровом, пойдет работать, я бы утопил все свои инструменты в реке. Что-то я перестал понимать эту страну. Всё как-то измельчало: в политике одни пигмеи да казнокрады, куда ни погляди – дрянь, дешевка, дурацкая спешка, джазы… И вот до чего мы дошли: на прошлой неделе в Чикаго два богатых молодца зарезали третьего, просто чтобы пощекотать себе нервы! – Уоллис с отвращением сплюнул за перила. – Один газетный писака где-то сказал, что я принадлежу к числу людей, которые помогли стране стать такой, как она есть. Но, черт меня возьми, если я знал, во что всё это выльется! Одним словом, девочка, я не желаю, чтобы ты поступала на работу.
– Ведь мы уже обсуждали это, дедушка.
– Можем обсудить ещё раз.
– Нет, – сказала Вики. – Это ни к чему, дедушка.
Через два дня Вики поступила в книжную лавку. Она сказала Дэви, что работа ей очень нравится, но он не решился спросить, не завела ли она новых друзей. Ему хотелось верить, что Вики будет ждать, пока он хоть немного освободится. А она спрашивала лишь о том, как идет подготовка к докладу и… не очень ли волнуется Кен.
За неделю до назначенного срока нервы Кена начали сдавать.
– Они нас засмеют, вот увидишь, засмеют! – в отчаянии воскликнул он, хлопая тетрадками по столу. – Мы сами толком не знаем, о чём говорим, Дэви. И когда я пытаюсь вдолбить тебе это, ты мне говоришь: «Посмотри рабочую тетрадь». А кто писал в этой проклятой тетради? Любое положение мы можем доказать теоретически. Но сколько бы мы ни толковали об импульсах тока и разложении изображения, всё равно изображения мы не получили! На это у нас так и не хватило времени!
– Да как же мы могли его получить? Лампа ведь была готова только за десять дней до экзаменов. Но все предварительные испытания…
– К черту предварительные испытания! Важно только окончательное испытание, и именно это я и хотел бы видеть.
Дэви ничего не ответил. Ему тоже хотелось бы проверить прежние расчеты в полном спокойствии. Четыре лампы, которые они сделали за этот год, оказались неудачными, хотя каждая из них была лучше предыдущей. Если даже эта, ещё не испробованная электронная трубка не даст желаемых результатов, то когда-нибудь будет создана другая, которая уж не подведет. Ведь в теории всё абсолютно правильно. Тут Дэви подумал о лежащей на нем ответственности. Кен должен предстать перед комиссией настолько уверенным в себе, чтобы никто не посмел придраться к нему. Дэви испустил долгий вздох и медленно поднялся на ноги.
– Посмотрим, может, мне удастся сейчас провести испытание, – сказал он.
– Начнем с горизонтальной развертки в пятьдесят и вертикальной в тридцать. Это займет час или около того.
Кен отпихнул от себя бумаги.
– Я управлюсь быстрее. Устанавливай лампу, а я соберу схему развертки.
На конструирование этой электронной трубки ушло столько времени, труда и хлопот, что Дэви обращался с нею, как с редкой драгоценностью. С тех пор как они принесли её домой, он почти каждый вечер осторожно разворачивал тряпье и осматривал её, желая убедиться, что трубка не лопнула из-за вакуума внутри неё, что в ней не образовалась трещина от какого-нибудь предательского и незаметного изъяна в спайке стекла с металлическим электродом. Трубка, над которой они работали в университетской лаборатории, по договоренности с университетом перешла в их собственность, так как они сделали её своими руками.
Дэви вынул её из коробки, укрепил в горизонтальном гнезде с фетровой прокладкой, осторожно присоединил клеммы к стеклянным пальцам и только тогда вытер вспотевшие от волнения руки о рубашку. Тревога за трубку заставляла Дэви беспрерывно поглядывать на неё, пока он возился с бензиновым двигателем генератора переменного тока.
Маленький двигатель закашлял у него в руках, потом прерывисто запыхтел, наполнив гараж своим бормотаньем. Кен закончил сборку схемы развертки и теперь подключил её к осциллоскопу.
Кен редко нуждался в чертежах: он умел импровизировать сложнейшие схемы, соединяя различные элементы. Дэви следил за его работой с грустным восхищением, в котором не было и тени зависти.
Дэви затемнил помещение, захлопнув обе половинки двери гаража. Наступившая тьма, казалось, трепетала от напряженного ожидания, как туго натянутая тетива, и это напряжение ещё больше усиливалось от жужжания генератора, тянувшегося тоненькой беспрерывной ниточкой. Кен отошел от подключенного осциллоскопа, уступая Дэви, более терпеливому, чем он, место у щитка с кнопками и переключателями.
При повороте первого переключателя в узкой шейке конической трубки появился слабый отсвет, потому что тонкая нить накалилась от тока. Накаленная нить была скрыта, спрятана внутри маленького цилиндра, похожего формой и величиной на гильзу от пули.
Когда Дэви повернул второй переключатель, к гильзе бесшумно подключилось напряжение и её внутреннюю полость с огромной скоростью стали бомбардировать электроны, исходившие от накаленной проволочки. В конце патрона было просверлено крохотное отверстие, сквозь которое тоненькая струйка невидимых частиц под напряжением в две тысячи вольт проникала внутрь трубки.
Третий переключатель создал как бы электрический канал для электронов, по которому они устремлялись с ещё большей скоростью, – канал с наэлектризованными стенками, такими крутыми, что электрон, случайно отбившийся от общего потока, тут же отбрасывало назад, на дно канала, откуда возникал плотно сфокусированный пучок энергии.
Результат всего происходящего можно было наблюдать на плоском конце трубки, покрытом изнутри белым веществом. Здесь тоненькая струйка электронов изо всех своих микроскопических сил вонзалась в пятнышко рыхлого оксида. Фокусирование электронного луча создавало крошечный флюоресцирующий зеленоватым светом диск – пятнышко света, дрожащее, слегка колеблющееся из стороны в сторону, но всегда возвращающееся к своему центру. Бледное, быстро мерцающее пятнышко казалось живым и нервно трепещущим.
– Попробуй вертикальное поле, – сказал Кен.
На щитке щелкнул четвертый переключатель. Маленький дрожащий кружок света медленно вытянулся в продольную светящуюся нить. Теперь каждую тысячную долю секунды на пути электронного потока вздымалась новая гора и тут же обрушивалась в ущелье, глубина которого равнялась её высоте. Эти волнообразные подъемы и опадания разбрызгивали электроны вверх и вниз по всей внутренней поверхности трубки с такой быстротой, что человеческий глаз видел только линию стремительного луча – линию, которая колебалась и дрожала, как язычок пламени на легком сквозняке. И всё это происходило потому, что напряжение в тысячу пятьсот вольт изменялось тысячу раз в секунду между двумя маленькими квадратными пластинками из посеребренной бронзы: одна находилась выше, а другая – ниже сфокусированного электронного луча.
Дэви отключил напряжение от вертикальной развертки и подключил его к другой паре пластин, расположенных справа и слева от луча. Белая линия на поверхности трубки снова слилась в точку, потом точка расширилась в обе стороны и превратилась в дрожащую горизонтальную линию, тоже тонкую и волнистую.
– Теперь давай развертку, – сказал Кен.
Все переключатели были повернуты вниз. И словно распахнулось окно в лунную ночь: на поверхности трубки возник большой светлый квадрат.
Дэви вгляделся в квадрат мерцающего света, затем осторожно повернул выключатель:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86