Исследователи здесь руководствовались инстинктом, и их слова не
соответствуют тому, что они ощущали на самом деле. Вряд ли кто-нибудь ошибется,
отнеся сказку о жар-птице ,и сером волке к сказкам о животных. Для нас также
совершенно ясно, что и Афанасьев ошибся со сказкой о золотой рыбке. Но это мы
видим не потому, что в сказках фигурируют или не фигурируют животные, а потому,
что волшебные сказки обладают совершенно особым строением, которое чувствуется
сразу и определяет разряд, хотя мы этого и не сознаем. Всякий исследователь,
говоря, что он классифицирует по приведенной схеме, фактически классифицирует
иначе. Но, противореча самому себе, он именно поступает правильно. Но если это
так, если в основу деления подсознательно положено строение сказки, еще не
изученное и даже не зафиксированное, то всю классификацию сказок следует
поставить на новые рельсы. Ее нужно перевести на формальные, структурные
признаки. А для того, чтобы это сделать, эти признаки следует изучить.
Но мы забегаем вперед. Обрисованное положение осталось невыясненным до наших
дней. Дальнейшие попытки по существу не вносят улучшения. Так, например, в своей
известной работе "Психология народов" Вундт предлагает следующее деление (Wundt
346 ff.):
1) Мифологические сказки-басни (Mythologische Fabelmarchen).
2) Чистые волшебные сказки (Reine Zaubermarchen).
3) Биологические сказки и басни (Biologische Marchen und Fabein).
4) Чистые басни о животных (Reine Tierfabeln).
5) Сказки "о происхождении" (Abstammungsmarchen).
6) Шутливые сказки и басни (ScherZmarchen und ScherZfabeln).
7) Моральные басни (Moralische Fabein).
Эта классификация много богаче прежних, но и она вызывает
9
возражения. Басня (термин, который встречается пять раз при семи разрядах) есть
категория формальная. Что под этим подразумевал Вундт -- неясно. Термин
"шутливая" сказка вообще недопустим, так как та же сказка может трактоваться и
героически, и комически. Далее спрашивается: какая разница между "чистой басней
о животных" и "моральной басней"? Чем "чистые басни" не "моральны" и наоборот?
Разобранные классификации касаются распределения сказок по разрядам. Наряду с
распределением сказок по разрядам имеется деление по сюжетам.
Если неблагополучно обстоит дело с делением на разряды, то с делением на сюжеты
начинается уже полный хаос. Мы не будем уже говорить о том, что такое сложное,
неопределенное понятие, как сюжет, или вовсе не оговаривается, или оговаривается
всяким автором по своему. Забегая вперед, мы скажем, что деление волшебных
сказок по сюжетам по существу вообще невозможно. Оно также должно быть
поставлено на новые рельсы, как деление по разрядам. Сказки обладают одной
особенностью: составные части одной сказки без всякого изменения могут быть
перенесены в другую. Ниже этот закон перемещаемости будет освещен подробнее,
пока же можно ограничиться указанием на то, что, например, баба яга может
встречаться в самых разнообразных сказках, в самых различных сюжетах. Эта черта
-- специфическая особенность сказки. Между тем, не взирая на эту особенность,
сюжет обычно определяется так: берется одна какая-нибудь часть сказки (часто
случайная, просто бьющая в глаза), прибавляется предлог "о", и определение
готово. Так сказка, в которой есть бой со змеем, это сказка "о змееборстве",
сказка, в которой есть Кощей, -- это сказка "о Кощее" и т. д., причем единого
принципа в выборе определяющих элементов нет. Если теперь вспомнить о законе
перемещаемости, то с логической неизбежностью получается путаница, или,
выражаясь точнее, перекрестное деление, а такая классификация всегда искажает
сущность изучаемого материала. К этому прибавляется еще невыдержанность
основного принципа разделения, т. е. нарушается еще одно из элементарнейших
правил логики. Такое положение продолжается вплоть до наших дней.
Мы проиллюстрируем это положение двумя примерами. В 1924 г. появилась книга о
сказке одесского профессора Р. М. Волкова (Волков). Волков с первых же страниц
своего труда определяет, что фантастическая сказка знает 15 сюжетов. Сюжеты эти
следующие:
1) О невинно гонимых.
2) О герое-дурне.
3) О трех братьях.
10
4) О змееборцах.
5) О добывании невест.
6) О мудрой деве.
7) О заклятых и зачарованных.
8) Об обладателе талисмана.
9) Об обладателе чудесных предметов.
10) О неверной жене и т. д.
Как установлены эти 15 сюжетов -- не оговорено. Если же всмотреться в принцип
деления, то получится следующее: первый разряд определен по завязке (что здесь
действительно завязка, мы увидим ниже), второй -- по характеру героя, третий --
по количеству героев, четвертый -- по одному из моментов хода действия и т. д.
Таким образом, принцип деления вообще отсутствует. Получается действительно
хаос. Разве нет сказок, где три брата (третий разряд) добывают себе невест
(пятый разряд)? Разве обладатель талисмана не наказывает с помощью этого
талисмана неверную жену? Таким образом, данная классификация не является научной
классификацией в точном смысле слова, она не более как условный указатель,
ценность которого весьма сомнительна. И разве может подобная классификация хотя
бы отдаленно сравниваться с классификацией растений или животных, произведенной
не на глаз, а после точного и длительного предварительного изучения материала?
Затронув вопрос о классификации сюжетов, мы не можем обойти молчанием указателя
сказок Антти Аарне (Ааrne 1911). Аарне является одним из основателей так
называемой финской школы. Работы этой школы представляют собой в настоящее время
вершину сказочного изучения. Здесь не место дать надлежащую оценку этому
направлению. Укажем лишь на то, что в научной литературе имеется довольно
значительное количество статей и заметок о вариантах к отдельным сюжетам. Такие
варианты иногда добываются из самых неожиданных источников. Постепенно их
накопляется очень много, а систематической разработки нет. Сюда главным образом
и направлено внимание нового направления. Представители этой школы добывают и
сравнивают варианты отдельных сюжетов по их мировому распространению. Материал
группируется гео-этнографически по известной, вперед выработанной Системе, и
затем делаются выводы об основном строении, распространении и происхождении
сюжетов. Однако, и этот прием вызывает ряд возражений. Как мы увидим ниже,
сюжеты (в особенности сюжеты волшебных сказок) состоят в теснейшем родстве между
собой. Определить, где кончается один сюжет с его вариантами и где начинается
другой, можно лишь после межсюжетного изучения сказок и точной фиксации принципа
отбора сюжетов и вариантов. Но этого нет. Переме-
11
щаемость элементов здесь также не принята во внимание. Работы этой школы исходят
из неосознанной предпосылки, что каждый сюжет есть нечто органически-цельное,
что он может быть выхвачен из ряда других сюжетов и изучаться самостоятельно.
Между тем, вполне объективное отделение одного сюжета от другого и подбор
вариантов -- дело совсем не простое. Сюжеты сказки так тесно связаны между
собою, так переплетаются один с другим, что этот вопрос требует специального
предварительного изучения раньше выделения сюжетов. Без такого изучения
исследователь предоставлен своему вкусу, объективное же отделение пока даже
просто невозможно. Приведем один пример. В числе вариантов к сказке "Frau Holle"
Больте и Поливка приводят афанасьевскую сказку "Баба-яга" (Аф. 102). Имеются
ссылки и на ряд других очень разнообразных сказок на этот сюжет. Но они не
приводят сказки "Морозко". Спрашивается -- почему? Ведь здесь мы имеем то же
изгнание падчерицы и ее возвращение с подарками, ту же отсылку родной дочери и
ее наказание. Мало того: ведь и Морозко и "Frau Holle" представляют собой
персонификацию зимы, но в немецкой сказке мы имеем персонификацию в женском
облике, а в русской -- в мужском. Но, по-видимому, "Морозко", в силу
художественной яркости этой сказки, субъективно зафиксировался, как определенный
сказочный тип, как определенный самостоятельный сюжет, который может иметь свои
собственные варианты. Таким образом, мы видим, что вполне объективных критериев
для отделения одного сюжета от другого нет. Там, где один исследователь будет
видеть новый сюжет, другой будет видеть вариант и наоборот. Мы привели пример
очень простой, а при расширении и увеличении материала увеличиваются и
возрастают трудности.
Но, как бы то ни было, методы этой школы прежде всего потребовали списка
сюжетов.
Составление такого списка и предпринято Аарне.
Список этот вошел в международный обиход и оказал делу изучения сказки
крупнейшую услугу: благодаря указателю Аарне возможна шифровка сказки. Сюжеты
названы Аарне типами, и каждый тип занумерован. Краткое условное обозначение
сказок (в данном случае -- ссылкой на номер указателя) очень удобно.
Но наряду с этими достоинствами указатель обладает и рядом существенных
недостатков: как классификация он не свободен от тех ошибок, которые делает
Волков. Основные разряды следующие: I. Сказки о животных. II. Собственно сказки.
III. Анекдоты. Мы легко узнаем прежние приемы, перестроенные на новый лад.
(Несколько странно, что сказки о животных как будто не признаются собственно
сказками). Далее хочется спросить: имеем ли мы настолько точное изучение понятия
анекдота, что-
12
бы им можно было пользоваться совершенно спокойно (ср. басни у Вундта) ? Мы не
будем входить в подробности этой классификации, а остановимся лишь на волшебных
сказках, которые выделены им в подразряд. Заметим кстати, что введение
подразрядов одна из заслуг Аарне, ибо деление на роды, виды, и разновидности не
разрабатывалось до него. Волшебные же сказки охватывают, по Аарне, следующие
категории: 1) чудесный противник, 2) чудесный супруг (супруга), 3) чудесная
задача, 4) чудесный помощник, 5) чудесный предмет, 6) чудесная сила или уменье,
7) прочие чудесные мотивы. По отношению к этой классификации могут быть почти
дословно повторены возражения на классификацию Волкова. Как же быть, например, с
теми сказками, в которых чудесная задача разрешается чудесным помощником, что
именно встречается очень часто, или с теми сказками, в которых чудесная супруга
и есть чудесный помощник?
Правда, Аарне и не стремится к созданию собственно научной классификации: его
указатель важен, как практический справочник, и как таковой он имеет огромное
значение. Но указатель Аарне опасен другим. Он внушает неправильные
представления по существу. Четкого распределения на типы фактически не
существует, оно очень часто является фикцией. Если типы и есть, то они
существуют не в той плоскости, как это намечается Аарне, а в плоскости
структурных особенностей сходных сказок, но об этом после. Близость сюжетов
между собой и невозможность вполне объективного отграничения приводит к тому,
что при отнесении текста к тому или другому типу часто не знаешь, какой номер
выбрать. Соответствие между типом и определяемым текстом часто лишь весьма
приблизительно. Из 125 сказок, указанных в собрании А. И. Никифорова, 25 сказок
(т. е. 20%) отнесены к типам приблизительно и условно, что отмечено А. И.
Никифоровым скобками (Никифоров 1927). Но если различные исследователи начнут
относить ту же сказку к разным типам, то что же из этого может получиться? С
другой стороны, так как типы определены по наличности в них тех или иных ярких
моментов, а не по построению сказок, а одна сказка может содержать несколько
таких моментов, то одну сказку иногда приходится относить к нескольким типам
сразу (до 5 номеров для одной сказки), что совсем не означает, что данный текст
состоит из пяти сюжетов. Такой способ фиксации по существу является определением
по составным частям. Для известной группы сказок Аарне даже делает отступление
от своих принципов и вдруг совершенно неожиданно и несколько непоследовательно
вместо деления на сюжеты переходит на деление по мотивам. Так распределен им
один из его подразрядов, группу, которую он оза-
13
главливает "о глупом черте". Но эта непоследовательность опять представляет
собой инстинктивно взятый правильный путь. Ниже мы постараемся показать, что
изучение по дробным составным частям есть правильный способ изучения.
Таким образом, мы видим, что с классификацией сказки дело обстоит не совсем
благополучно. А ведь классификация -- одна из первых и важнейших ступеней
изучения. Вспомним хотя бы, какое важное значение для ботаники имела первая
научная классификация Линнея. Наша наука находится еще в долиннеевском периоде.
Мы переходим к другой важнейшей области изучения сказки: к описанию ее по
существу. Здесь можно наблюдать следующую картину: очень часто исследователи,
затрагивающие вопросы описания, не занимаются классификацией (Веселовский). С
другой стороны, классификаторы не всегда подробно описывают сказку, а изучают
лишь некоторые стороны ее (Вундт). Если один исследователь занимается тем и
другим, то не классификация следует за описанием, а описание ведется в рамках
предвзятой классификации.
Очень немного говорил об описании сказки А. Н. Веселовский. Но то, что он
говорил, имеет огромное значение. Веселовский понимает под сюжетом комплекс
мотивов. Мотив может приурочиваться к различным сюжетам (Веселовский 1913).
("Серия мотивов -- сюжет. Мотив вырастает в сюжет". "Сюжеты варьируются: в
сюжеты вторгаются некоторые мотивы, либо сюжеты комбинируются друг с другом".
"Под сюжетом я разумею тему, в которой снуются разные положения-мотивы"). Для
Веселовского мотив есть нечто первичное, сюжет -- вторичное. Сюжет для
Веселовского уже акт творчества, соединения. Отсюда для нас вытекает
необходимость изучать не столько по сюжетам, сколько прежде всего по мотивам.
Если бы наука о сказке лучше освоилась с заветом Веселовского:

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3