— Как люди могут думать, что я сделала такое? Ни разу в жизни я никого не обидела! Ни разу!
Она дрожала, прижавшись к мужу. Меррик произнес:
— Алана, тебе нельзя волноваться! Она уперлась лбом в его плечо.
— Боюсь, изменить ничего нельзя, Меррик. Мне… мне страшно! Зачем кто-то умерщвляет животных? И убил священника…
Могучие руки крепко обняли саксонку.
— Я не допущу, чтобы что-либо плохое случилось с тобой или Джеффри, — поклялся он.
Меррик держал ее в своих объятиях, пока она не успокоилась и не заснула.
Но на душе у него было так же неспокойно, как и у Аланы. Он подумал об изувеченных ягнятах, которых находили на полях и пастбищах. Какой злодей вытворял эту мерзость? Чья рука совершала столь отвратительные деяния?
Озноб пробежал по его спине. На самом деле, мрачно размышлял Меррик, вопрос не столько в том, зачем…
… как — кто?
Глава 22
Пока крестьяне убирали с полей выращенный летом урожай, Алана открывала для себя радости материнства. Рождение ребенка было чудом, и с того момента, как она взяла на руки своего сына, неведомый раньше трепет волновал душу. Она не жаловалась, что ребенок слишком часто просыпается для кормления: ничего лучшего, чем укачивать малыша, наблюдая, как он сосет молоко, прижав свой крохотный кулачок к груди, Алана не могла себе и представить.
Тянулась череда дней. Уже минул месяц после рождения Джеффри. Алана обретала былую стройность. Ребенок рос и креп, его щеки и животик становились округлыми.
Меррик по-прежнему гордился сыном. В глубине души Аланы таилось опасение, что муж не будет проявлять к сыну большого интереса, но часто именно Меррик приносил Джеффри ночью в их постель, когда малыш плакал, а потом относил обратно в колыбель. Ком у Аланы подкатывал к горлу при виде силы, проявляющей мягкость, — руки Меррика казались очень большими, а Джеффри — очень маленьким.
Женевьева стала заботливой теткой. Она обожала малыша не меньше родителей. Стоило Джеффри испустить малейший крик, как почти сразу же кто-нибудь из троих подхватывал его на руки.
Однако Алана не могла не заметить напряжения, воцарившегося в замке. Меррик усилил охрану, но все люди в Бринвальде провожали ее враждебными взглядами, впрочем, как и друг друга. Убийца отца Эдгара так и не был найден, это по-прежнему оставалось тайной — для всех, только не для убийцы!
Пелена тревоги и неопределенности нависала над Бринвальдом — грозная тень страха перед будущим.
Скоро и погода стала мрачной, промозглой, ветреной. Море бушевало, набрасываясь на скалистые берега. Темные тучи неслись по небу, обрушивая на землю шквалы дождя.
Как раз в один из таких дней до Аланы донесся чей-то приглушенный плач. Она как раз покормила Джеффри и укладывала его спать. Капелька молока на губах малыша, темные ресницы, пухлые щечки… ~ то было умилительное зрелище. Легонько поцеловав головку сына, Алана положила его в кроватку и на цыпочках вышла из комнаты.
В коридоре она сначала посмотрела в одну сторону, потом в другую. Плач доносился из комнаты Женевьевы. Нахмурившись, Алана направилась к двери ее комнаты и постучала, позвав:
— Женевьева? Это Алана!
Не получив ответа, Алана, поколебавшись, толкнула дверь и вошла. Женевьева сидела на кровати. Она подняла голову, явно испуганная неожиданным приходом.
Алана устремилась к ней, полная сочувствия и смущения.
— Извините за вторжение, — прошептала она. — Я стучала…
— Я… я не слышала, — Женевьева вытерла глаза, она тоже смутилась.
Молодая саксонка опустилась на колени у ног дамы.
— Женевьева, — мягко обратилась к ней Алана, — вы должны рассказать мне, что вас тревожит.
Женевьева избегала встречаться с ней взглядом.
— Я… я не знаю, могу ли!
Алана взяла руки Женевьевы в свои и пристально посмотрела на нее.
— Я пойму, если вы решите промолчать, но, может быть, вам станет легче, если вы расскажете о своих тревогах?
Женевьева прикусила губу.
— А ты никому не перескажешь?
— Никому! — торжественно поклялась Алана.
— Даже Меррику?
— Нет, если вы этого хотите, — Алана крепко сжимала ее пальцы. — Женевьева, я помогу вам чем смогу.
Глаза Женевьевы наполнились слезами.
— Ты ничего не сможешь сделать, — с болью в голосе проговорила она. — Я плачу… из-за Радберна.
— Из-за Радберна? — Алана смутилась. И вдруг слова выплеснулись потоком:
— Я… я приехала сюда, чтобы быть рядом с Симоном, — доверительно говорила Женевьева, — но никак не ожидала, что… полюблю…
Алана затаила дыхание.
— Радберна? Вы полюбили Радберна? Женевьева кивнула.
Алана не могла прийти в себя от удивления.
— Когда же это случилось?
— Все началось, когда я выхаживала его после того ужасного случая на Фенгейтском рынке. На вторую ночь поднялся жар. Он проснулся сам не свой, — щеки Женевьевы окрасились румянцем. — Алана, он назвал меня красавицей и… поцеловал. Я… я не могла его остановить. В самом деле, странно, но он пробудил во мне страсть, в чем я прежде не могла даже себе признаться.
Алана мягко подтолкнула ее к продолжению беседы:
— А что случилось потом? Женевьева вздохнула.
— Я… я попыталась забыть все, но не смогла. Я ловила себя на том, что вспоминаю поцелуй и хочу, чтобы он повторился. И… ох, как это было глупо!.. Я прибегала к всяческим уловкам, чтобы только взглянуть, хотя бы мельком, на Радберна. Однажды нам даже удалось встретиться, когда ни кого не было поблизости… и… это случалось потом много раз. Он признался, что тоже помнит тот поцелуй… и снова поцеловал… Я… не могла противиться чувству, — беспомощно призналась норманнка. — И он не мог тоже. Никогда не предполагала я, что после смерти Филиппа стану думать о каком-либо мужчине! Никогда! А Радберн… Я не в силах запретить себе думать о нем. Алана! Мы встречались каждый вечер за кухонной пристройкой, О, Господи! Я уже и не надеялась когда — либо вновь ощутить в своем теле желание, почувствовать в душе любовь…
Мысли Аланы смешались.
— Но почему вы находите это ужасным? — внезапно на ум ей пришла страшная догадка, и Алана негодующе выпрямилась. — Он отверг вас? Ах, негодяй…
— О, вовсе нет! — быстро опровергла ее предположение Женевьева, губы у нее задрожали. — Но Радберн говорит, мы не должны больше встречаться, а я не могу вынести разлуку!
— Но почему он говорит так?
— Потому что, видите ли, он больше не рыцарь! Потому что теперь ему нечего предложить мне!
Алана начинала понимать. Когда-то Радберн мог чувствовать себя равным этой леди с той стороны Ла-Манша, но сейчас все было иначе. От горечи у нее сжалось сердце. Да, норманны захватили и дома, и имущество англичан… Радберн потерял свое положение и рыцарское звание.
Но Алана не могла не сочувствовать Женевьеве. Она полюбила ее как сестру, и ей невыносима была мысль, что эта женщина несчастна.
Она сжала пальцы норманнки.
— Не отчаивайтесь! Радберн может и передумать!
Женевьева покачала головой.
— Гордость мужчины — это самая большая его сила и злейший его враг, — грустно сказала она, глаза ее потемнели. — И даже если Радберн передумает, Меррик никогда не согласится на наш союз.
— Почему? Потому что Радберн — сакс? — взволнованно поинтересовалась Алана. — Меррик сам женат на саксонке! Почему же станет он осуждать вас?
— Мужчины — совсем другое дело, Алана! Меррик может делать все, что захочет, ни на кого не оглядываясь, принимая во внимание только свои интересы… ну и, быть может, считаясь при этом с герцогом Вильгельмом, — она встала и подошла к окну, закрытому ставнями.
Всем сердцем Алана сострадала Женевьеве, видя, как она сникла. И оставить все это, ничего не предпринимая, Алана не могла.
Когда на следующий день она заметила Радберна косившего траву, то быстро направилась к нему. Он, наверное, не желал с ней встречаться, потому что скрылся бы непременно, если б она его не окликнула.
— Радберн, подожди! Я хочу поговорить с тобой! Он медленно повернулся и холодно ответил:
— Слушаю.
— Я хочу поговорить… — спокойно продолжала Алана, — … о Женевьеве.
Он замер.
Алана поколебалась, только теперь заподозрив, что все ее старания могут оказаться напрасными. Лицо Радберна окаменело, и Алана поняла, что ее намерения ему не по нраву. Она расправила плечи.
Не сомневаюсь, ты считаешь, что я сую нос не в свое дело, но Женевьева мне очень дорога, и я не могу видеть, как она страдает.
Пальцы Радберна сжались на рукояти косы.
Так, значит, она сказала тебе о нас? Алана кивнула.
У меня только один вопрос к тебе. Радберн! Ты ее любишь?
— Да, — ответил он, не колеблясь.
— Почему же тогда ты не хочешь сделать все возможное, чтобы вы могли быть вместе?
— Все возможное? — он хрипло рассмеялся. — Смею напомнить тебе, Алана, я раб твоего мужа.
Чувство вины всколыхнуло душу Аланы.
— А что, если твое положение изменится? — помедлив, спросила она.
— Не изменится! Я получил известие, что мой отец погиб, сражаясь, и все его земли теперь в руках норманнов. Я не волен делать, что захочу, как было раньше. Я завишу от Меррика, впрочем, так же, как и ты. В руках у меня больше нет меча. Вместо меча я держу, как видишь, косу, — губы его скривились. — На мне теперь нет оков, но все равно я раб.
Алана покачала головой.
— Радберн, не упорствуй в глупости, иначе ты разобьешь сердце Женевьеве. Она уже потеряла однажды человека, которого любила, неужели ты хочешь, чтобы Женевьева страдала снова?
Радберн сжал зубы.
— Если бы я мог, то предложил бы Женевьеве все, что у меня есть. Но сундуки мои пусты, ты видишь: они разграблены норманнами! Чего же ты от меня хочешь? Что бы я предложил ей мой соломенный тюфяк в конюшне? Это невозможно, и думаю, вы, леди, понимаете, что я только делаю так, как будет лучше для Женевьевы.
Сердце у Аланы обливалось кровью. Сколь много потерял в жизни Радберн! Все надежды, все свои мечты…
Она умоляюще подняла на него глаза.
— Однажды ты сказал мне, Радберн, что мы должны примириться с норманнами, потому что нам их не победить. Я согласилась. Но это не значит, что твое положение должно оставаться таким ужасным. Может, ты сможешь служить Меррику, иначе… не косарем!
Радберн был непреклонен:
— Никогда Меррик не вернет мне свободу! И я не хочу видеть Женевьеву рядом с собой… на коленях перед ее братцем! Я хотел бы чувствовать себя мужчиной, а не грязным рабом!
Алана поспешила ответить:
— Женевьева не дорожит богатством, и тебе это должно быть известно! Ты говоришь, что готов предложить ей все, чем владеешь, и она предпочла бы, чтоб ты так и сделал, — на лице Аланы появилось мягкое выражение, она положила руку на рукав Радберна и умоляюще проговорила: — Не забывай этого! Не все еще потеряно. Прошу тебя, не сдавайся, — наклонившись, она коснулась губами его жесткой щеки и направилась обратно в замок.
Весь день тяжесть лежала на сердце у Аланы. Все чаще возникала мысль — как сделать так, чтобы Радберн получил обратно потерянное: рыцарскую честь, гордость, достоинство?
Увы! Она не знала, как это сделать.
Меррика не было весь день: он наблюдал за работой на полях. Алана увидела его во дворе, когда он, вернувшись, протягивал поводья конюху. Она затаила дыхание, когда Меррик вошел в замок. Алана просила служанку передать лорду, что хочет поужинать вместе с ним наверху. К тому времени была уже приготовлена горячая ванна и ужин для двоих в спальне лорда.
Заслышав его шаги по лестнице, она расправила складки платья. Ткань бледно-сиреневого цвета, ниспадая, мягко облегала пышную грудь и стройные бедра. Она долго расчесывала волосы, пока они не стали блестящими. Шелковистое золото струилось по плечам.
Дверь широко распахнулась. Алана встала. Закрывая дверь, Меррик выглядел очень усталым. Улыбаясь, жена пошла ему навстречу.
— Ты выглядишь таким усталым, как я и ожидала, мой лорд. Ванна ждет тебя, и я приказала принести ужин и вино в нашу комнату, как только ты кончишь мыться, — ее голос бессильно угасал. Святая Дева Мария, только бы не выдать свое волнение!
Темная бровь высоко приподнялась:
— В самом деле, саксонка? Кажется, ты стала очень предусмотрительной!
Алана скованно засмеялась. Джеффри спал в колыбели. Она смотрела, как Меррик целует головку ребенка, раздевается и погружается в горячую ванну. Ее взгляд влюбленно скользил по могучим и гладким плечам. Огонь желания разгорался при взгляде на обнаженное тело мужа.
Возбуждение не покинуло ее и когда Меррик принялся за ужин. Уже несколько недель, как он не притрагивался к ней. Только вчера Женевьева намекнула, что Алана окрепла уже достаточно, и они вновь могут наслаждаться радостями супружеской жизни. Сердце у нее учащенно забилось при мысли, что это может случиться нынче.
Наконец Меррик откинулся в кресле. Его глаза остановились на ней с такой пристальностью, что все мысли вылетели у Аланы из головы.
— У меня такое чувство, саксонка, словно тебе от меня что-то нужно. Если это так, то давай выкладывай!
Глупые слезы выступили у нее на глазах. Алана опустила ресницы, чтобы Меррик их не заметил. Сердце у нее сжалось. В чем дело? Почему он так холоден? Уже давно у него не было подобного настроения, и ей это страшно не понравилось. Не так она все себе представляла! На мгновение она заколебалась, не зная, как начать.
— Да, у меня есть одна просьба, милорд, — ровным голосом сказала Алана. — Я хотела попросить, чтобы ты забрал Радберна с полевых работ и включил его в число своих воинов.
Голос Меррика казался спокойным.
— Ты хочешь, чтобы я вложил Радберну меч в руки?
Алана кивнула,
— Думаю, он будет верно служить тебе.
Воцарилось молчание. Опершись о стол, Меррик встал. Алана не могла отвести от него глаз. У нее болезненно сжалось сердце, и она явственно ощутила, как пожирающий огонь разгорается между ними.
Она поняла… поняла, что Меррик… полон ослепляющей ярости. Никогда прежде не видела Алана таким своего мужа.
А Меррик… он днем заметил, как его любимая жена положила руку на рукав врага — сакса… и ее губы нежно коснулись его щеки!
Он медленно обошел вокруг жены.
— Святые небеса! Не могу поверить, — выпалил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38