Быстрее, — у него посвистывало в горле при вздохе. — Здесь лошадь, а у меня от них астма.— Да, — я не тронулся с места. — Это все знают.Теперь, наконец, до него дошло. Глаза его расширились.— Это вы... втолкнули меня...— Я.Он уставился на меня сквозь решетку.— Вы нарочно посадили меня вместе с лошадью? — повысил он голос.— Именно так, — согласился я.— Но почему?! — вскричал он. Должно быть, он уже и сам знал ответ, потому что повторил шепотом, — Почему?— У вас будет полчасика, чтобы поразмыслить над этим. Я повернулся и пошел прочь.— Нет! — закричал он. — У меня приступ астмы! Выпустите меня сейчас же!Я вернулся и постоял у самого окна. Он дышал с присвистом, но еще не распустил галстук и не расстегнул воротничка, Так что ничего страшного.— У вас, наверно, есть лекарство.— Я его принял. Но оно не помогает, когда лошадь так близко. Выпустите меня.— Стойте у окна и дышите свежим воздухом.— Здесь холодно, — взмолился он. — Здесь просто ледник!— Возможно. Но вам-то хорошо...Вы хоть можете двигаться, чтобы согреться. И у вас куртка... К тому же я не выливал вам на голову трех ведер ледяной воды.Он задохнулся. И тут-то начал понимать, что ему не удастся спастись из своей тюрьмы легко и просто.Во всяком случае, когда я вернулся к нему через полчаса, он уже не считал, что я заманил его из Лондона, чтобы освободить после первой же жалобы.Он свирепо отгонял от себя Застежку, которая дружелюбно клала морду ему на плечо.— Уберите ее от меня, — завопил он, — она не отстает! Он вцепился одной рукой в решетку, а другой отбивался от лошади.— Если вы не будете так шуметь, она вернется к своему сену.От сверкнул глазами, и лицо исказилось от ярости, ненависти и страха.Он расстегнул воротничок рубашки и распустил галстук.Я положил коробку сахару на подоконник.— Бросьте ей немного сахару. Действуйте, — добавил я, увидев, что он колеблется, — Этот сахар не отравлен.Он вздернул голову, и я с горечью посмотрел ему прямо в глаза.— Двадцать восемь лошадей, начиная с Трущобы. Двадцать восемь сонных кляч! И каждая получала перед скачками сахар из ваших рук, Он схватил коробку, рывком открыл ее и рассыпал сахар на сено. Застежка последовала за ним, опустила голову и начала хрустеть, задыхаясь, он вернулся к окну.— Тебе это так не пройдет! Ты попадешь в тюрьму! Уж я прослежу, чтобы тебя хорошенько измарали.— Поберегите дыхание, — оборвал его я, — Я многое собираюсь сказать. И если захотите после этого жаловаться в полицию — пожалуйста.— Ты попадешь за решетку так быстро, что и опомниться не успеешь! И говори побыстрее, что у тебя там...— Ну, это займет некоторое время, — медленно выговорил я.— Ты должен выпустить меня в два тридцать. В пять у меня репетиция, Я улыбнулся.— Это не случайность, что сегодня пятница. У него отвалилась челюсть.— Передача... — начал он.— Обойдется без вас, — договорил я.— Но вы не можете... — закричал он, — не можете этого сделать!— Почему?— Это же...Это же телевидение! Миллионы людей ждут мою передачу.— Значит, миллионы людей будут разочарованы. Он замолчал, пытаясь взять себя в руки. И снова начал:— Ну ладно... — Он судорожно вздохнул, — Если вы меня выпустите, чтобы успеть на репетицию, я не стану сообщать в полицию. Забудем об этом.— Лучше успокойтесь и выслушайте меня. Вам трудно поверить, что я ни в грош не ставлю ваше влияние и ту ложную славу, какую вы приобрели у английской публики. Так же, как и вашу ослепительную алчность. Все это фальшь, фальшь и обман. А под всем этим прячется болезненная зависть, бессилие и злоба. Злоба человеконенавистника. Вы дважды преступник — вы наживаетесь на нас и нас же губите! Но я ни за что не узнал бы этого, не отрави вы двадцать восемь лошадей, на которых я должен был скакать. И не тверди при этом коварно всем и каждому, что я потерял кураж, струсил, что я уже не работник, и меня пора выбросить на свалку, как охапку лежалой соломы. Так что можете потратить этот день на размышления, отчего вы пропустили сегодня свою передачу.Он стоял неподвижно, с бледным, внезапно вспотевшим лицом.— Вы так и сделаете?.. — прошептал он.— Конечно.— Нет! Нет, вы не можете! Вы же скакали на Образце... Вы должны дать мне провести передачу.— Больше вы не будете вести никаких передач. Ни сегодня, ни когда-нибудь еще. Я вызвал вас сюда не для того, чтобы свести личные счеты. Хотя, не буду отрицать, в прошлую пятницу я готов был убить вас. Но я вызвал вас ради Арта Мэтьюза и Питера Клуни, и Грэнта Олдфилда. Ради Дэнни Хигса и Ингерсола — ради всех жокеев, которых вам удалось выбить из седла. Всеми способами вы старались, чтобы они потеряли работу. А теперь вы потеряете свою.Впервые этот краснобай утратил дар речи. Губы шевелились, но он не мог издать ни звука, У него запали глаза, нижняя челюсть отвисла, на щеках образовались впадины. Трудно было узнать в нем прежнего красавчика и сердцееда.Я вынул из кармана большой конверт, адресованный ему, и просунул сквозь решетку.— Прочтите!Он вытащил бумаги и прочел их дважды. Очень внимательно. По лицу его было видно: он сразу понял, какой это удар. Впадины на щеках стали глубже.— Это фотокопии. Другие экземпляры разосланы старшине распорядителей, вашему начальству в телекомпании, а также некоторым другим заинтересованным лицам. Они получат все это завтра утром. И уже не станут удивляться, почему вы не явились сегодня на передачу.Он все еще был не в силах ни слова вымолвить, руки его судорожно тряслись.Я подал ему сквозь решетку свернутый рисунок, его портрет, нарисованный Джоан. И это было еще одним ударом.— Я точно знаю, чем вы занимались. Большое неудобство, когда тебя знают все. Особенно, если совершаешь неблаговидные поступки, вроде установки старого «ягуара» поперек дороги Питеру Клуни.Он отдернул голову, будто от удара. Но я заметил спокойно:— Контролер в Челтенхэме нашел вас «хорошенькой». — Я улыбнулся: сейчас он вовсе не был «хорошеньким». — А что касается «ягуара», то можно проследить, откуда он взялся. Нужно только объявить его номер в торговых бюллетенях... Найти его бывшего владельца... и так далее. Неохота пачкаться, по правде говоря, но возможно вполне. И если понадобится, я это сделаю, — У него забилась жилка на щеке, а я продолжал:— Большинство гнусных слухов распускали для вас Корин Келлар и Джон Баллертон. Вы знали, что они готовы повторять за вами любую пакость. Но, думаю, вы достаточно знаете Корина — он не из верных друзей. Когда содержание письма, которое он получит утром, дойдет до его умишка предателя, да к тому же он обнаружит, что все вокруг тоже получили такие письма, — уж он-то извергнет самую сокрушительную правду о вас. Например, выдаст вашу подлую роль в самоубийстве Арта Мэтьюза! Уж его-то не остановить! Так что будет только справедливо, если и вы испытаете на себе хоть малую долю тех страданий, которым по вашей злой воле подверглись остальные.Наконец он заговорил, уже не заботясь о том, какие при этом делает признания.— Как вы все это узнали? — спросил он недоверчиво. — В прошлую пятницу вы ничего не могли видеть...— В прошлую пятницу я уже знал все. Знал, на что вы пошли, чтобы уничтожить Питера Клуни. И знал, что даже не боитесь приступа астмы, отравляя моих лошадей. И знал, что моя скачка на Ботве обозлила вас. Может быть, вам небезынтересно будет узнать, что Джеймс Эксминстер неслучайно выбил сахар у вас из рук и раздавил его. Я просил его об этом. И объяснил, какими преступными делами вы занимаетесь. Так что в прошлую пятницу мне не нужно было видеть, чтобы узнать вас... Нет никого другого, кому бы так хотелось вывести меня из строя.Он издал сдавленный стон и повернулся ко мне спиной, в отчаянии опустив голову на руки. Но мне не было его жаль. Я вошел в дом и снова уселся на сене. Без четверти два. Впереди еще длинный день.Кемп-Лор пытался звать через окно на помощь, но никто не откликнулся. Потом он снова взялся за дверь, но с той стороны не было ручки. А выломать дверь он тоже не мог она слишком массивна. Застежку шум обеспокоил, и она стала бить копытом об пол. И Кемп-Лор истерически закричал, чтобы я выпустил, выпустил, выпустил его!Джоан больше всего боялась, что у него начнется серьезный приступ астмы. Но пока у него хватает дыхания так вопить, он вне опасности. Так что я сидел и слушал без сожалений.Время тянулось медленно. А я лежал на сене и мечтал, как женюсь на Джоан, Примерно часов в пять он замолк надолго. Я встал, обошел вокруг и заглянул в окно. Он лежал на соломе у самой двери и не шевелился. Я встревожился и решить проверить — в порядке ли он. Вернулся в дом и отпер висячий замок. Дверь открылась внутрь, и Застежка, подняв голову, приветствовала меня тихим ржанием.Кемп-Лор был жив. Я наклонился над ним, чтобы убедиться, сильный ли у него приступ. Но мне не удалось даже пульс пощупать. Как только я опустился около него на колено, он подскочил и набросился на меня. Я потерял равновесие и растянулся на полу, а он рывком кинулся к двери. Мне удалось схватить его за ногу, мелькнувшую у моего лица, и рвануть назад. Он повалился на меня, и мы покатились к Застежке, Я пытался прижать его к полу, а он боролся, как тигр, стремясь освободиться. Кобыла испугалась и стала жаться к стене. А мы оказались у нее между ног, под брюхом. Она осторожно переступила через нас и осмотрительно направилась к входной двери.Руки Кемп-Лора вцепились в мое запястье, и это здорово мне мешало. Большей боли он причинить мне не мог. Но и я был слишком близко, чтобы нанести сильный удар. Тем более, что мне все время приходилось уклоняться от его кулаков, Утратив преимущество внезапности, он вцепился мне в волосы и старался стукнуть головой о стенку. В его голубых глазах горела ярость отчаяния. И он оказался куда сильнее, чем я мог себе представить.Когда я в очередной раз треснулся ухом о стенку, мне удалось, наконец, высвободить правую руку и ударить его под ребра. Он ослабел и упал, судорожно хватаясь за горло, Я подтащил его к окну, чтобы холодный ветер обдувал ему лицо. Через три или четыре минуты цвет лица восстановился.Я обвил его пальцы вокруг решетки и перестал поддерживать, Он устоял на ногах. Тогда я вышел и запер дверь, Застежка, забравшись в мою комнату, мирно жевала сено.Я привалился к стене и некоторое время смотрел на нее, проклиная себя за дурость, из-за которой чуть не попал в собственную ловушку. Меня здорово потрясла не столько сама драка, сколько та сила, с которой Кемп-Лор боролся.Из задней комнаты не доносилось ни звука. Я подошел к окну. Он стоял на том же месте, и слезы лились у него по щекам. Дыхание выровнялось, и я подумал, что теперь ему хуже не станет, поскольку Застежки нет в комнате.— Будь ты проклят! — еще одна слеза скатилась по его щеке, — Проклят! Проклят!Что можно было на это ответить!Вернувшись к Застежке, я надел на нее повод. Собирался заняться ею позже, когда отпущу Кемп-Лора. Но обстоятельства изменились, и я решил сделать это; пока светло. Вывел лошадь из дома, провел через ворота, вскочил ей на спину и проехал мимо машин, спрятанных в кустах вдоль гребня холма. Примерно в миле — шоссе, ведущее к Даунсу. И вскоре мы добрались до поля, принадлежавшего знакомому фермеру. Тут я спешился и снял повод.Славная кобыла, мне было жаль с нею расставаться, Но не мог же я держать ее в коттедже. И поставить эту старушку в конюшни Джеймса — тоже не мог, По правде говоря, я просто не знал, что с ней делать. Я погладил ей морду, похлопал по шее и угостил полной горстью сахара. Потом хлестнул ее по заду и наблюдал, как мои восемьдесят пять фунтов, задрав копыта, ускакали по полю. Вот будет удивлен фермер, обнаружив приблудную кобылу. Но лошадей так бросают не впервые. И я не сомневался, что ее примут хорошо.Стало смеркаться, и коттедж в ложбине среди кустов и деревьев показался мне каким-то призрачным.Все было спокойно. Он все еще стоял у окна. Увидев меня, попросил тихо:— Выпустите...Я покачал головой.— Ну хоть позвоните на телевидение, что я заболел. Не заставите же вы их ждать и ждать до последней минуты. Я не ответил.— Позвоните!Я отрицательно покачал головой.Он просунул руки сквозь решетку и уперся головой в оконную раму.— Умоляю вас, выпустите меня! Он меня умоляет!— А сколько вы собирались продержать меня в той кладовой?Кемп-Лор вздернул голову, будто я его ударил.— Я вернулся, чтобы отвязать вас, — желая меня убедить, заговорил он торопливо. — Вернулся сразу после передачи, но вас уже не было... Поверьте, все именно так. Я не оставил бы вас там надолго! Я только хотел помешать вам участвовать в скачке, — Его голос был таким убедительным, будто он говорил о чем-то совершенно обыденном.— Вы — лжец, — спокойно возразил я. — Не приезжали вы после передачи. Иначе вы застали бы меня там, Ведь я освободился только к полуночи, и никто не пришел мне на помощь. И к тому времени, когда за мной приехали, — а было часа два ночи, — вы тоже не вернулись. А в Аскоте на следующий день все говорили — прошел слух, что я не приеду. Вы даже по телевизору объявили, что мое имя на табло появилось по ошибке, Ну вот... И никто, кроме вас, не мог знать, что я не приеду на скачки. Так что вы не возвращались туда даже утром. И считали, что я все еще вишу на том крюке — живой или мертвый.— Ну ладно! — закричал он вдруг, стукнув кулаком по решетке. — Мне все равно было, останешься ты жив или сдохнешь!.. Ты доволен?..Нет, доволен я не был. Я снова вернулся в дом и уселся на сено. Четверть седьмого. Еще три часа ждать. Три часа, пока ужасная правда дойдет до коллег Кемп-Лора на телевидении. И кончится тем, что выкопают какой-нибудь старый фильмик, предварительно объявив: «Мы очень сожалеем, но сегодня из-за болезни Мориса Кемп-Лора передачи „На скаковой дорожке“ не будет».Ни сегодня не будет, ни когда-нибудь еще. Так-то, друзья!Стемнело и стало подмораживать. Кемп-Лор снова начал дубасить в дверь.— Я замерз! — кричал он, — Здесь слишком холодно...— Очень жаль.— Выпустите меня! — заорал он снова.Я неподвижно сидел на сене. Сильно болело запястье, зажатое им, когда мы боролись. И кровь снова просочилась сквозь повязку. Мне и думать не хотелось, что скажет доктор-шотландец, увидев это, Все три его подбородка затрясутся неодобрительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25