https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/podvesnye/
»Из глубины взываю к Тебе… Тем временем оставшаяся троица уже завладела лестницей, и одна из девушек, до имени Пиппа, на удивление стройненькая, но, очевидно, тоже недостаточно узкокостная, чтобы выбраться через окно, крикнула Джоанне:– Скорей, Джоанна!– Лестница, Джоанна, лестница!А со стороны окна слышался голос Николаса:– Джоанна, на лестницу, скорей!Она стряхнула с себя оцепенение и поспешила за двумя последними девицами, из которых одна была бронзовая от загара, мускулистая пловчиха, а вторая – пышнотелая греческая эмигрантка благородного происхождения; обе в голос плакали от радости, что спасение близко. Джоанна начала карабкаться за ними следом, хватаясь рукой за перекладину, как только с нее поднималась нога той девушки, что лезла впереди. В это мгновение дом затрясся и вместе с ним затряслась лестница и вся комната. Пожар потушили, но здание, выжранное огнем изнутри, не выдержало последнего испытания – энергичной работы спасателей на крыше. Джоанна успела подняться до середины лестницы, когда раздался сигнальный свисток. Голос в мегафоне скомандовал всем спасателям немедленно покинуть опасную зону. Дом начал обваливаться: один пожарный все еще оставался у люка, надеясь, что вот-вот появится Джоанна. Но когда покатая часть крыши стала оседать, он тоже отскочил от опасного места, неудачно и больно приземлившись на плоской поверхности. И тут середина дома рухнула, превратившись в огромную гору обломков, и где-то под ними осталась Джоанна. ГЛАВА 9 Запись стерли из соображений экономии, чтобы пленку можно было использовать еще раз. В сорок пятом это было в порядке вещей. Николас пришел в неописуемую ярость. Он хотел дать послушать записанный на пленку голос Джоанны ее отцу, который после похорон дочери приехал в Лондон, чтобы выполнить необходимые формальности, связанные с имуществом покойной. Николас успел написать ему, отчасти для того, чтобы поделиться своими впечатлениями о последних минутах Джоанны, отчасти из простого любопытства и отчасти из желания устроить драматический сеанс прослушивания поэмы «Гибель Германии » в исполнении Джоанны. В своем письме он упомянул, что располагает магнитофонной записью.Но запись исчезла. Наверно, ее стер кто-то из сослуживцев. Ты сплел во мне кости и жилы, связал мою плоть,И теперь, перед смертью, я в страхе твержу твое имя:Ты волен меня спасти и меня погубить, Господь;Я вижу, я чувствую грозную длань, занесенную надо мной Джерард Мэнли Хопкинс. «Гибель Германии» (перевод И. Комаровой).
. Священнику Николас сказал:– Возмутительно! «Гибель Германии» – это ее вершина. Я просто в отчаянии.Отец Джоанны, розовощекий белоголовый старик, сидел напротив него.– Ну что вы, что вы, – сказал он, – не нужно так расстраиваться.– Обидно, что вы этого не услышите.Желая, по-видимому, утешить Николаса в его горе, священник с печальной улыбкой негромко произнес: Корабль Вечерняя звездаВыходит в океан… Генри Лонгфелло. «Гибель Вечерней звезды» (перевод Г. Бена).
– Нет-нет, – «Германия». «Гибель Германии». – А-а, «Германия »!Он слегка повел своим типично английским, с горбинкой, носом, будто почуяв возможность узнать что-то новое и поучительное.Это побудило Николаса предпринять последнюю попытку восстановить утраченную запись. Было воскресенье, но ему удалось дозвониться домой одному из сослуживцев:– Вы случайно не знаете, кто-нибудь вынимал ленту из магнитофона, который мне разрешили временно взять? Я, как последний дурак, оставил его на работе. Куда-то пропала моя запись, очень важная запись. Личного порядка.– Да нет, что-то не помню… постойте-ка… точно, точно, эту запись стерли. Там были какие-то стихи. Вы уж извините, сами понимаете – приказ экономить материалы… Слушайте, а как вам последние новости? Просто дух захватывает, а?…Николас сообщил отцу Джоанны:– Увы, запись все-таки уничтожена.– Не беда. Я и так помню Джоанну. Мы славно жили вдвоем. Она мне очень помогала с работой в приходе. Зря она, бедняжка, уехала в Лондон.Николас налил своему собеседнику очередную порцию виски и стал добавлять в стакан воду. Старик остановил его довольно резким жестом, когда воды в стакане на его вкус было уже достаточно. Он держался как человек, который либо давно овдовел, либо нечасто бывает в обществе придирчивых женщин. Николас вдруг со всей очевидностью понял, что отец никогда по-настоящему не знал своей дочери. И тогда Николас перестал жалеть о несостоявшемся сеансе: старик мог просто не узнать Джоанну в той, которая читала «Гибель Германии». Гневный лик его предо мной –И клубящийся ад за мною;Где найти, где найти спасенье? покой?… Джерард Мэнли Хопкинс. «Гибель Германии » (перевод И. Комаровой).
– Не люблю Лондон. Бываю тут только в самом крайнем случае, – сказал священник, – если вызывают на заседание синодального совета или по другим делам. Если бы Джоанна осталась жить со мной… Да вот не сиделось ей на месте, бедняжке… – И он отхлебнул виски, закинув голову назад, будто собирался прополоскать горло.Николас сказал:– Она до последней минуты читала наизусть что-то из Священного Писания. С ней там были другие девушки – наверно, слушали. Псалмы, по-моему.– В самом деле? Мне никто про это не рассказывал. – По-видимому, старику стало неловко. Он качнул в руке стакан и залпом выпил остатки виски, словно опасался, что Николас добавит еще какие-нибудь подробности – например, что его дочь приняла католичество или допустила перед смертью другие проявления дурного вкуса.Николас с неожиданной страстью произнес:– Сила Джоанны была в ее вере.– Я знаю, знаю, сынок, – к его удивлению, ответил священник.– Ад был для нее не пустое понятие. Она говорила одной подруге, что страшится ада.– В самом деле? Это для меня новость. Никогда не слышал от нее мрачных речей. Это, видимо, влияние Лондона. Я сам не бываю здесь без крайней надобности. Когда-то, в молодые годы, я служил в Болгаме под Лондоном, но с тех пор меня направляли только в сельские приходы. И я доволен. В сельских приходах больше чистых, преданных Богу, а порой воистину святых душ.Николас почему-то вспомнил об одном своем американском приятеле-психоаналитике, который писал ему, что собирается после войны перебраться в Англию, «подальше от всех этих неврастеников, суеты и треволнений».– В наши дни христианский дух сохранился только в сельских приходах, – заявил этот пастырь образцовых, первоклассных овечек. Он решительно поставил стакан на стол, как бы подводя итог своему рассуждению: при любом повороте разговора, горюя о дочери, он мысленно возвращался к тому роковому дню, когда она покинула отчий дом.Он сказал:– Я должен пойти посмотреть на место ее гибели.Николас обещал сводить его к разрушенному дому на Кенсингтон-роуд, и священник успел уже несколько раз напомнить ему об этом, видимо опасаясь, что по рассеянности может уехать из Лондона, не выполнив своего печального долга.– Я отведу вас.– Что ж, если это вас не слишком затруднит, буду весьма обязан. А что вы думаете об этой новой бомбе? Может, просто выдумки, пропаганда?– Не знаю, сэр, – ответил Николас.– Кровь стынет в жилах, как подумаешь. Но если это правда, им придется пойти на перемирие. – Он огляделся по сторонам. – Что наделали эти бомбежки – страшно смотреть! Знаете, я никогда не бываю в Лондоне без крайней надобности.Некоторое время они шли молча, потом Николас спросил:– Вы видели девушек, которые тогда оказались вместе с Джоанной? Или, может, еще кого-нибудь из Клуба?– Да, я многих видел, – ответил священник. – Добрейшая леди Джулия вчера пригласила к себе на чай нескольких девушек, хотела познакомить меня с ними. Бедняжки, все они столько пережили, даже те, кто просто присутствовал при этом.– Конечно. А вы помните, кто именно там был из этих девушек?– Была племянница леди Джулии, Дороти, и еще некая мисс Бейбертон – по-моему, она выбралась через окно. Были и другае.– А мисс Редвуд? Селина Редвуд?– М-м, видите ли… У меня совсем нет памяти на имена.– Такая высокая, стройная, очень красивая. Я ее разыскиваю. Брюнетка.– Ах, мой мальчик, да они там все были такие прелестные… Молодость всех красит. По мне лучше всех была Джоанна, но тут я, конечно, не объективен.– Да, она была прелестная, – сказал Николас и прекратил расспросы.Но его спутник сразу почуял, что Николас неспроста так настойчив, – как опытный пастор, он хорошо разбирался в сердечных делах и потому сочувственно осведомился:– Эта юная особа исчезла?– В общем, да – ума не приложу, куда она подевалась. Вот уже девять дней пытаюсь ее разыскать.– Как странно. Может быть, потеряла память? Заблудилась в городе?… И теперь бродит по улицам?– Думаю, в этом случае ее бы уже обнаружили. Ее трудно не заметить.– А что говорят ее родные?– Ее родные все в Канаде.– Может, она уехала, чтобы забыть обо всем. Тут не было бы ничего удивительного. Она тоже оказалась в западне вместе со всеми?– Да. Она выбралась через окно.– М-да, не думаю, что она была у леди Джулии, – такой девушки, как вы описываете, я не помню. Но лучше все-таки сами позвоните и справьтесь.– Да я уже звонил. Она ничего не знает о Селине, и никто из девушек тоже. Но я все же надеялся, что вдруг они ошибаются. Знаете, всякое бывает…– Селина… – произнес священник.– Да, так ее зовут.– Постойте, постойте. Кто-то упоминал это имя. Одна девушка, блондинка, очень юная на вид, возмущалась, что Селина унесла ее единственное бальное платье. Не эту ли Селину вы ищете?– Ее самую.– Не очень-то красиво с ее стороны присвоить чужое платье, тем более в такой момент, когда у девушек в огне погиб весь гардероб.– Это было платье от Скьяпарелли.Священник не понял, но гадать не стал. Они как раз подошли к тому месту, где прежде стоял Клуб принцессы Тэкской. Теперь оно ничем не отличалось от других развалин по соседству – можно было подумать, что и этот дом пострадал от бомбежки в начале войны или от сравнительно недавнего артиллерийского обстрела. Каменные плиты крыльца лежали вкривь и вкось и вели в никуда. Рухнувшие колонны напоминали древнеримские развалины. Взрывом снесло почти половину боковой стены, ближе к скверу; вверх торчали искромсанные края. Греггин садик представлял собой груду каменных обломков, среди которых кое-где проглядывали одинокие цветы и растения редких видов. Белые и розовые плитки из бывшего вестибюля валялись в полном беспорядке и забвении, как будто прошла целая вечность, а с нижней части искромсанной боковой стены свисал еще более искромсанный клок коричневых обоев гостиной.Отец Джоанны стоял, сжимая в руках широкополую черную шляпу. Яблоки осенью, на чердаке, складывают рядами… Джон Дринкуотер. «Яблоки при луне» (перевод И. Комаровой).
– В сущности, тут смотреть не на что, – сказал он Николасу.– Вроде моей магнитофонной записи, – согласился Николас.– Да, ничего нет, все куда-то сгинуло.
* * *
Руди Битеш взял со стола у Николаса стопку тетрадок, полистал их и спросил:– Это не рукопись твоей книги, кстати сказать?При обычных обстоятельствах он не позволил бы себе подобной бесцеремонности, но сейчас Николас был у него в большом долгу: Руди разыскал Селину.– Возьми, если хочешь, – сказал Николас. И, не ведая, какой ему уготован конец, добавил: – Можешь оставить всю рукопись себе. Вдруг я когда-нибудь прославлюсь – ты на ней неплохо заработаешь.Руди улыбнулся. Тем не менее тетради он взял, сунул под мышку и сказал:– Ну, идем?Они обещали захватить Джейн и пойти втроем смотреть праздник у Букингемского дворца. По дороге Николас сказал:– Вообще-то я раздумал издавать эту книгу. Даже все машинописные экземпляры уничтожил.– Так. Я тащу всю эту чертову тяжесть, и вдруг ты такое говоришь. Что же я заработаю, если книга не выйдет?– Бери, раз дают. Мало ли что.Чутье обычно подсказывало Руди верное решение: он сохранил тетрадки и со временем был вознагражден.– А хочешь еще письмо от Чарлза Моргана? Он уверяет, что я гений, – сказал Николас.– Чему это ты радуешься, черт побери?– Да так, – сказал Николас. – Ну, берешь письмо или нет?– Какое письмо?– Вот, смотри.Николас достал из внутреннего кармана пиджака произведение Джейн, порядком замусоленное, точно фотография, с которой никогда не расстаешься.Руди бегло взглянул на листок.– Работа Джейн, – сказал он, возвращая письмо. – А все-таки чему ты радуешься? Ты видел Селину?– Да.– Ну и что она?– Закатила истерику. Вопила как ненормальная, не могла остановиться. Нервная реакция.– Я думаю, она тебя увидела и снова все вспомнила. Я же говорил – не суйся к ней.– Вопила как ненормальная.– Ты ее напугал.– Наверно.– Я говорил – не суйся. Все равно она тебе не пара. Кстати сказать, она живет с каким-то тенором из кабаре на Кларгес-стрит.Видел его?– Видел. Симпатичный парень. Они женаты.– Да, говорят, что женаты. Тебе нужна девушка самостоятельная. От этой толку не будет.– Ладно, ладно. Вообще, он очень извинялся, что она так разошлась. И я, конечно, тоже извинялся. И тогда она еще сильнее развопилась. По-моему, если бы мы с ним набили друг другу морду, ей было бы легче.– Значит, не настолько любишь – не стал драться с тенором.– Да он вполне приличный, этот тенор.– Ты слышал, как он поет?– Нет, конечно, чего не слышал, того не слышал.Джейн уже вполне оправилась после случившегося и вернулась к своему привычному состоянию удрученности, смешанной с надеждой; она снимала меблированную комнату на Кенсингтон-Черч-стрит. Она была уже одета и ждала их.Руди спросил:– А тебе не хочется закатить истерику при виде Николаса?– Нет, – ответила она, – но если он по-прежнему будет упираться и не даст Джорджу согласия на издание своей книги, вот тогда я устрою истерику. А то Джордж считает, что это я виновата. Я ведь рассказала ему про письмо Чарлза Моргана.– Ты берегись его, – сказал Руди. – От него у многих женщин истерика, кстати сказать. Сегодня он напугал Селину.– Она в прошлый раз сама меня напугала.– Так ты ее разыскал? – спросила Джейн.– Да, но она еще не пришла в себя от шока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
. Священнику Николас сказал:– Возмутительно! «Гибель Германии» – это ее вершина. Я просто в отчаянии.Отец Джоанны, розовощекий белоголовый старик, сидел напротив него.– Ну что вы, что вы, – сказал он, – не нужно так расстраиваться.– Обидно, что вы этого не услышите.Желая, по-видимому, утешить Николаса в его горе, священник с печальной улыбкой негромко произнес: Корабль Вечерняя звездаВыходит в океан… Генри Лонгфелло. «Гибель Вечерней звезды» (перевод Г. Бена).
– Нет-нет, – «Германия». «Гибель Германии». – А-а, «Германия »!Он слегка повел своим типично английским, с горбинкой, носом, будто почуяв возможность узнать что-то новое и поучительное.Это побудило Николаса предпринять последнюю попытку восстановить утраченную запись. Было воскресенье, но ему удалось дозвониться домой одному из сослуживцев:– Вы случайно не знаете, кто-нибудь вынимал ленту из магнитофона, который мне разрешили временно взять? Я, как последний дурак, оставил его на работе. Куда-то пропала моя запись, очень важная запись. Личного порядка.– Да нет, что-то не помню… постойте-ка… точно, точно, эту запись стерли. Там были какие-то стихи. Вы уж извините, сами понимаете – приказ экономить материалы… Слушайте, а как вам последние новости? Просто дух захватывает, а?…Николас сообщил отцу Джоанны:– Увы, запись все-таки уничтожена.– Не беда. Я и так помню Джоанну. Мы славно жили вдвоем. Она мне очень помогала с работой в приходе. Зря она, бедняжка, уехала в Лондон.Николас налил своему собеседнику очередную порцию виски и стал добавлять в стакан воду. Старик остановил его довольно резким жестом, когда воды в стакане на его вкус было уже достаточно. Он держался как человек, который либо давно овдовел, либо нечасто бывает в обществе придирчивых женщин. Николас вдруг со всей очевидностью понял, что отец никогда по-настоящему не знал своей дочери. И тогда Николас перестал жалеть о несостоявшемся сеансе: старик мог просто не узнать Джоанну в той, которая читала «Гибель Германии». Гневный лик его предо мной –И клубящийся ад за мною;Где найти, где найти спасенье? покой?… Джерард Мэнли Хопкинс. «Гибель Германии » (перевод И. Комаровой).
– Не люблю Лондон. Бываю тут только в самом крайнем случае, – сказал священник, – если вызывают на заседание синодального совета или по другим делам. Если бы Джоанна осталась жить со мной… Да вот не сиделось ей на месте, бедняжке… – И он отхлебнул виски, закинув голову назад, будто собирался прополоскать горло.Николас сказал:– Она до последней минуты читала наизусть что-то из Священного Писания. С ней там были другие девушки – наверно, слушали. Псалмы, по-моему.– В самом деле? Мне никто про это не рассказывал. – По-видимому, старику стало неловко. Он качнул в руке стакан и залпом выпил остатки виски, словно опасался, что Николас добавит еще какие-нибудь подробности – например, что его дочь приняла католичество или допустила перед смертью другие проявления дурного вкуса.Николас с неожиданной страстью произнес:– Сила Джоанны была в ее вере.– Я знаю, знаю, сынок, – к его удивлению, ответил священник.– Ад был для нее не пустое понятие. Она говорила одной подруге, что страшится ада.– В самом деле? Это для меня новость. Никогда не слышал от нее мрачных речей. Это, видимо, влияние Лондона. Я сам не бываю здесь без крайней надобности. Когда-то, в молодые годы, я служил в Болгаме под Лондоном, но с тех пор меня направляли только в сельские приходы. И я доволен. В сельских приходах больше чистых, преданных Богу, а порой воистину святых душ.Николас почему-то вспомнил об одном своем американском приятеле-психоаналитике, который писал ему, что собирается после войны перебраться в Англию, «подальше от всех этих неврастеников, суеты и треволнений».– В наши дни христианский дух сохранился только в сельских приходах, – заявил этот пастырь образцовых, первоклассных овечек. Он решительно поставил стакан на стол, как бы подводя итог своему рассуждению: при любом повороте разговора, горюя о дочери, он мысленно возвращался к тому роковому дню, когда она покинула отчий дом.Он сказал:– Я должен пойти посмотреть на место ее гибели.Николас обещал сводить его к разрушенному дому на Кенсингтон-роуд, и священник успел уже несколько раз напомнить ему об этом, видимо опасаясь, что по рассеянности может уехать из Лондона, не выполнив своего печального долга.– Я отведу вас.– Что ж, если это вас не слишком затруднит, буду весьма обязан. А что вы думаете об этой новой бомбе? Может, просто выдумки, пропаганда?– Не знаю, сэр, – ответил Николас.– Кровь стынет в жилах, как подумаешь. Но если это правда, им придется пойти на перемирие. – Он огляделся по сторонам. – Что наделали эти бомбежки – страшно смотреть! Знаете, я никогда не бываю в Лондоне без крайней надобности.Некоторое время они шли молча, потом Николас спросил:– Вы видели девушек, которые тогда оказались вместе с Джоанной? Или, может, еще кого-нибудь из Клуба?– Да, я многих видел, – ответил священник. – Добрейшая леди Джулия вчера пригласила к себе на чай нескольких девушек, хотела познакомить меня с ними. Бедняжки, все они столько пережили, даже те, кто просто присутствовал при этом.– Конечно. А вы помните, кто именно там был из этих девушек?– Была племянница леди Джулии, Дороти, и еще некая мисс Бейбертон – по-моему, она выбралась через окно. Были и другае.– А мисс Редвуд? Селина Редвуд?– М-м, видите ли… У меня совсем нет памяти на имена.– Такая высокая, стройная, очень красивая. Я ее разыскиваю. Брюнетка.– Ах, мой мальчик, да они там все были такие прелестные… Молодость всех красит. По мне лучше всех была Джоанна, но тут я, конечно, не объективен.– Да, она была прелестная, – сказал Николас и прекратил расспросы.Но его спутник сразу почуял, что Николас неспроста так настойчив, – как опытный пастор, он хорошо разбирался в сердечных делах и потому сочувственно осведомился:– Эта юная особа исчезла?– В общем, да – ума не приложу, куда она подевалась. Вот уже девять дней пытаюсь ее разыскать.– Как странно. Может быть, потеряла память? Заблудилась в городе?… И теперь бродит по улицам?– Думаю, в этом случае ее бы уже обнаружили. Ее трудно не заметить.– А что говорят ее родные?– Ее родные все в Канаде.– Может, она уехала, чтобы забыть обо всем. Тут не было бы ничего удивительного. Она тоже оказалась в западне вместе со всеми?– Да. Она выбралась через окно.– М-да, не думаю, что она была у леди Джулии, – такой девушки, как вы описываете, я не помню. Но лучше все-таки сами позвоните и справьтесь.– Да я уже звонил. Она ничего не знает о Селине, и никто из девушек тоже. Но я все же надеялся, что вдруг они ошибаются. Знаете, всякое бывает…– Селина… – произнес священник.– Да, так ее зовут.– Постойте, постойте. Кто-то упоминал это имя. Одна девушка, блондинка, очень юная на вид, возмущалась, что Селина унесла ее единственное бальное платье. Не эту ли Селину вы ищете?– Ее самую.– Не очень-то красиво с ее стороны присвоить чужое платье, тем более в такой момент, когда у девушек в огне погиб весь гардероб.– Это было платье от Скьяпарелли.Священник не понял, но гадать не стал. Они как раз подошли к тому месту, где прежде стоял Клуб принцессы Тэкской. Теперь оно ничем не отличалось от других развалин по соседству – можно было подумать, что и этот дом пострадал от бомбежки в начале войны или от сравнительно недавнего артиллерийского обстрела. Каменные плиты крыльца лежали вкривь и вкось и вели в никуда. Рухнувшие колонны напоминали древнеримские развалины. Взрывом снесло почти половину боковой стены, ближе к скверу; вверх торчали искромсанные края. Греггин садик представлял собой груду каменных обломков, среди которых кое-где проглядывали одинокие цветы и растения редких видов. Белые и розовые плитки из бывшего вестибюля валялись в полном беспорядке и забвении, как будто прошла целая вечность, а с нижней части искромсанной боковой стены свисал еще более искромсанный клок коричневых обоев гостиной.Отец Джоанны стоял, сжимая в руках широкополую черную шляпу. Яблоки осенью, на чердаке, складывают рядами… Джон Дринкуотер. «Яблоки при луне» (перевод И. Комаровой).
– В сущности, тут смотреть не на что, – сказал он Николасу.– Вроде моей магнитофонной записи, – согласился Николас.– Да, ничего нет, все куда-то сгинуло.
* * *
Руди Битеш взял со стола у Николаса стопку тетрадок, полистал их и спросил:– Это не рукопись твоей книги, кстати сказать?При обычных обстоятельствах он не позволил бы себе подобной бесцеремонности, но сейчас Николас был у него в большом долгу: Руди разыскал Селину.– Возьми, если хочешь, – сказал Николас. И, не ведая, какой ему уготован конец, добавил: – Можешь оставить всю рукопись себе. Вдруг я когда-нибудь прославлюсь – ты на ней неплохо заработаешь.Руди улыбнулся. Тем не менее тетради он взял, сунул под мышку и сказал:– Ну, идем?Они обещали захватить Джейн и пойти втроем смотреть праздник у Букингемского дворца. По дороге Николас сказал:– Вообще-то я раздумал издавать эту книгу. Даже все машинописные экземпляры уничтожил.– Так. Я тащу всю эту чертову тяжесть, и вдруг ты такое говоришь. Что же я заработаю, если книга не выйдет?– Бери, раз дают. Мало ли что.Чутье обычно подсказывало Руди верное решение: он сохранил тетрадки и со временем был вознагражден.– А хочешь еще письмо от Чарлза Моргана? Он уверяет, что я гений, – сказал Николас.– Чему это ты радуешься, черт побери?– Да так, – сказал Николас. – Ну, берешь письмо или нет?– Какое письмо?– Вот, смотри.Николас достал из внутреннего кармана пиджака произведение Джейн, порядком замусоленное, точно фотография, с которой никогда не расстаешься.Руди бегло взглянул на листок.– Работа Джейн, – сказал он, возвращая письмо. – А все-таки чему ты радуешься? Ты видел Селину?– Да.– Ну и что она?– Закатила истерику. Вопила как ненормальная, не могла остановиться. Нервная реакция.– Я думаю, она тебя увидела и снова все вспомнила. Я же говорил – не суйся к ней.– Вопила как ненормальная.– Ты ее напугал.– Наверно.– Я говорил – не суйся. Все равно она тебе не пара. Кстати сказать, она живет с каким-то тенором из кабаре на Кларгес-стрит.Видел его?– Видел. Симпатичный парень. Они женаты.– Да, говорят, что женаты. Тебе нужна девушка самостоятельная. От этой толку не будет.– Ладно, ладно. Вообще, он очень извинялся, что она так разошлась. И я, конечно, тоже извинялся. И тогда она еще сильнее развопилась. По-моему, если бы мы с ним набили друг другу морду, ей было бы легче.– Значит, не настолько любишь – не стал драться с тенором.– Да он вполне приличный, этот тенор.– Ты слышал, как он поет?– Нет, конечно, чего не слышал, того не слышал.Джейн уже вполне оправилась после случившегося и вернулась к своему привычному состоянию удрученности, смешанной с надеждой; она снимала меблированную комнату на Кенсингтон-Черч-стрит. Она была уже одета и ждала их.Руди спросил:– А тебе не хочется закатить истерику при виде Николаса?– Нет, – ответила она, – но если он по-прежнему будет упираться и не даст Джорджу согласия на издание своей книги, вот тогда я устрою истерику. А то Джордж считает, что это я виновата. Я ведь рассказала ему про письмо Чарлза Моргана.– Ты берегись его, – сказал Руди. – От него у многих женщин истерика, кстати сказать. Сегодня он напугал Селину.– Она в прошлый раз сама меня напугала.– Так ты ее разыскал? – спросила Джейн.– Да, но она еще не пришла в себя от шока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15