– объявил высокий
голос за моей спиной. – Скоро осипнете!
Обернувшись, я увидел Мартина из «Кружевного рая».
– Привет, Мартин! – сказал я, пытаясь перекричать толпу. – А ты что тут делаешь?
– Ну, я подумал, стоит прийти и посмотреть, о чем толкуют.
Я быстро познакомил его с Джорджем, которого развитие событий, похоже, нисколько не колыхало. После чего Мартин рассказал, что полноденьщики прерывали и другие подобные встречи, на которых он бывал раньше.
– Хуже всего экстремисты, – сказал он. – Отказались от своих законных десяти минут и теперь считают, что все должны поступить так же. В депо «Верховье» вызвали прямо-таки скандал.
– Ёшкин дрын, – сказал я. – А ты хорошо информирован.
– Иначе никак, правда? Смотри, что в последнее время творится.
– А ты сам за кого?
– Ни за кого, – ответил Мартин. – Я строго нейтральный наблюдатель.
Разговор наш дальше не пошел, поскольку в этот момент во двор вкатился «УниФур» и начал довольно упорно проталкиваться по периметру сквозь толпу. Над ним трепетал огромный флаг, украшенный восьмеркой в квадрате, а водитель жал на клаксон, чтобы люди уступали дорогу. Затем он стал настойчиво пробиваться задним ходом к рампе, а там из кабины уже вылез помощник, откатил заднюю дверь и стал ждать, когда разгрузят. Я посмотрел на часы. Полвторого. Как по команде, со стороны главной конторы подошла пара начальников. Вскоре собрание разошлось, и все вольногулы медленно откочевали по своим рабочим местам. Мы слышали, как они жалуются друг другу на неслыханную наглость полноденыциков. Десяток или около того провокаторов ускользнули в неразберихе, вызванной появлением негодяйского «УниФура», и теперь Билли Баркер, Лес Прентис и их помощники стояли кучкой и проводили разбор полетов. Невозможно было определить, удался митинг вообще или нет. Это правда – Лес талантливый оратор и ему удалось довести до слушателей основные моменты, но помимо этого исход мероприятия оставался неубедительным.
Когда мы с Джорджем медленно шли к нашему транспортному средству, у нас оставалась лишь одна абсолютная убежденность: Схема Полной Занятости – на краю схизмы.

11

В пятницу утром на ветровом стекле УФ55 я обнаружил записку. От Джорджа – он просил меня забрать из механической мастерской оставшиеся тортики и подобрать его самого за воротами депо. В жизни кое-что никогда не меняется. Я оставил Криса Пичмента грузить фургон, а сам отправился к Робу Маршаллу.
– Я был бы рад никогда их больше не видеть, – сказал он, заводя меня внутрь. – Мы этим верстаком уже не помню когда пользовались.
Обсуждаемый верстак был завален примерно пятнадцатью коробками с тортиками, и начав их разгребать, мы обнаружили под коробками несколько бумажек. Неиспользованные бланки графиков, рапорты о повреждениях при столкновениях и заказы на запчасти для транспортных средств. А кроме того – меморандум для служебного пользования. Напечатан он был красными буквами и гласил:


ИЗВЕЩЕНИЕ ДЛЯ МЕХАНИКОВ ДЕПО «ДОЛГИЙ ПЛЕС»


ПРОСЬБА ОБРАТИТЬ ВНИМАНИЕ ЧТО ВЕСОВОЙ ТЕСТ В ЭТОМ ГОДУ БУДЕТ ПРОВОДИТЬСЯ НА ВЕСОВОМ МОСТИКЕ ОБЩЕГО ПОЛЬЗОВАНИЯ ДЕПО «ДОЛГИЙ ПЛЕС» 1 ИЮНЯ В 11.00 ПРОСЬБА ПРЕДОСТАВИТЬ К ДАННОМУ СРОКУ ТРАНСПОРТНОЕ СРЕДСТВО
ПОДПИСЬ Ч.Д. СКЭПЕНС ОТДЕЛ РУКОВОДСТВА

Роб взглянул на меморандум.
– А, ну да, – сказал он. – А я все думал, куда он подевался.
– Что такое весовой тест? – спросил я.
– Я вообще-то полагал, что уж кто-кто, а ты должен знать, – ответил он. – Ты же все-таки как бы такой отчасти энтузиаст или вроде того.
– Ты о чем это, а? Никакой я не энтузиаст. И никогда им не был. Дуркует эта публика.
– Ладно тебе, но ты же не можешь сказать, что тебя «УниФуры» не интересуют.
– Интересуют, но лишь с профессиональной точки зрения, – не отступал я. – Так что там с весовым тестом?
– Все это тянется еще с тех времен, когда Схему только начинали, – объяснил Роб. – Построили примерно две тысячи фургонов и сообразили, что вес порожняком несовместим с осями, которые они ставят.
– Мама родная. Спорить готов – сэру Рональду Томпсону это не очень понравилось.
– Это уж точно. И честно говоря, я думаю, это его и доконало. Сам понимаешь, столько беспокойства.
– Так они что – все застопорили и начали снова?
– У-у – нет, это в их планы не входило. Слишком многое поставили на карту. Не забывай, Схему вообще выдвинули как великую панацею, и все зависело от ее успеха. Требовалось быстрое решение, и приняли промежуточное правило: будут использоваться старые оси, пока не сломаются. Это произошло почти тридцать лет назад, и до сих пор все было в порядке. Но вторая половина компромисса – раз в год они должны взвешивать выбранную наугад машину.
– Я думал, они все весят одинаково.
– Так и есть, – сказал Роб. – На самом деле, это просто формальность: некий ритуал, чтобы показать – они следят за ситуацией.
– И в этом году честь выпала «Долгому плесу»?
– Угу, – кивнул он. – Дрянский геморрой. Это значит, что мы должны выделить один «УниФур», чтобы его можно было взвесить.
Но это, конечно, произойдет только через несколько недель. Пока же мне предстояло переместить пятнадцать тортиков в наш фургон так, чтобы никто не заметил. Пока Роб следил за чистотой горизонта, я совершил три ходки с башнями коробок в руках и уложил их в кабине. После чего, тихо проклиная Джорджа, вернулся на рампу.
Я знал, что Крис закончил погрузку, поскольку видел его уже на другом конце депо – он там разбирался с другим транспортным средством. Мою дверь, вместе с тем, он оставил незакрытой, и когда я заглянул внутрь, то обнаружил, что в фургоне стоит Джойс. Она смотрела на один из ящиков и, похоже, действие это ее завораживало, будто содержимое ящика имело величайшее значение. О чем, интересно, она думает? В полумраке фургона она выглядела как-то иначе, тусклый свет сильно смягчал черты ее лица. И казалась она при этом вполне доступной, даже беззащитной, поэтому я нарушил молчание с некоторой нежностью и спросил:
– Что-то потеряли?
Джойс быстро глянула на меня и снова перевела взор на ящик.
– Нет, – ответила она. – Я просто смотрю, что сегодня отправляется в «Веселый парк». Судя по этикеткам, вы везете четыреста «дворников» и пять гроссов задних отражателей.
– Музыка для моих ушей, – сказал я. – Значительный груз существенных компонентов несется по установленной траектории от депо к депо.
– Нелепо, да? – сказала Джойс, повернувшись ко мне. – Эта Схема – сплошная фикция.
Я недоверчиво вытаращился на нее.
– Но это же ядро всей нашей экономической системы!
– Ерунда! – отрезала она. – Это просто балаган, не более того! Реликт ушедшей эпохи, когда люди ничего лучше придумать не могли, – его измыслили прекраснодушные благодетели в своих башнях из слоновой кости! Схема неэффективна, расточительна и дорого стоит, а нужна ей хорошенькая перетряска! Нужно, чтобы эти фургоны сами зарабатывали на свое техобслуживание, а не ездили кругами с грузом никому не нужных запчастей. Депо следует пустить в настоящее коммерческое использование, а персоналу платить по результатам. Иначе все это предприятие целиком пойдет по тому же пути, куда ушли остальные провалившиеся социальные эксперименты вроде общественного транспорта, школьных обедов и муниципальных оркестров!
Закончив говорить, Джойс посмотрела на меня с вызовом, как будто предлагала себя опровергнуть.
– А разве в школах больше не кормят обедами? – спросил я.
Она медленно покачала головой:
– Если бы все было по-моему – не кормили бы.
И без единого слова она обогнула меня и направилась к своей конторе, а я остался приходить в себя после такого взрыва. Джойс, очевидно, видела Схему совершенно не так, как я, но в то же время к будущему ее относилась очень пристрастно. А потому я буду ждать дальнейших разговоров с ней на ту же тему.
Времени, между тем, уже было восемь пятнадцать. Я закрыл дверь фургона, прыгнул в кабину и тронулся в путь. На первом углу за воротами я увидел Джорджа. Он ждал меня у низкой стеночки, на которой покоился здоровенный деревянный поднос с тортиками. Я подъехал, и мы вместе загрузили их в кабину.
– Сколько их всего? – спросил я.
– Двадцать шесть, – ответил он. – И все к Сандро.
– А чего вдруг так много?
– Это не вдруг. Это постепенное расширение бизнеса.
– И что ты станешь делать, когда места в кабине перестанет хватать?
– Ну, – сказал Джордж, – тогда придется искать какую-то альтернативу, а то?
Все путешествие в «Веселый парк» ему, похоже, было неудобно ехать втиснутым среди коробок.
– Не забудь, ты обещал тортик для Джона Джоунза, – напомнил я, когда мы проезжали под караулкой.
– Не, не забуду, – ответил он. – Только не сегодня: эти все уже расписаны.
После «Веселого парка» он вынужден был ехать под грозившей обвалиться пирамидой до самого «Блэквелла», а потом – еще пару миль по Кольцевой. И лишь когда мы затормозили перед «Пекарней Сандро», мучения его завершились. На какой-то миг я чуть было не поддался соблазну оставить его таскать коробки самостоятельно, но затем смилостивился и помог. Но даже вдвоем нам понадобилось несколько ходок в кухню, а потом Сандро пришлось еще искать там место, куда бы их пристроить.
– Может, мне следует снять себе помещение попросторнее, – заметил он. – Такой товарооборот ты тут наладил.
Вообще-то Сандро и так, похоже, расширялся. После нашего последнего визита он пополнил свой штат еще одним помощником – человеком в белом фартуке и колпаке: человек деловито вынимал булки из печи. Судя по виду, к работе он не привык, обильно потел, однако трудов своих не оставлял, пока мы с Джорджем стояли и беседовали с Сандро. И лишь выполнив свою задачу, он закрыл печную дверцу и повернулся к нам. Это был Тослинг.
Увидев нас, он в тот же момент заметно сник и пошатнулся – так что нам пришлось кинуться к нему и усадить его на стул. Потом мы заставили его опустить голову между колен, а Сандро принес стакан воды. И только через минуту Гослинг пришел в себя и смог заговорить.
– Простите меня, – сказал он. – Сейчас со мной все будет в порядке, спасибо.
– Но что вы здесь делаете? – спросил я. – Я думал, вас отстранили от работы с сохранением жалованья.
– Так и было, – ответил он. – Но честно говоря, как только началось расследование Несбитта, положение мое стало непереносимым. Мне так или иначе пришлось уйти. А потом Сандро любезно предложил мне работу и я согласился.
– Но вы же никакой не пекарь, – сказал Джордж. – Такая работа вас убьет.
– Он пока лишь несколько дней учится, – заверил нас Сандро. – А потом я переведу его на глазурование. У него очень художественная рука.
– Правда?
– О да. У него даже подпись элегантная.
Последнее замечание Сандро прозвучало настолько невинно, что я понял: он и понятия не имеет о той буре, которую вызвала в последние несколько недель подпись Гослинга. И в самом деле, большинству сторонних наблюдателей Схема, вероятно, казалась такой же, как обычно – орды «УниФуров» по-прежнему ездили взад-вперед по своим повседневным делам. Общественность ничего не знала о расколе и вражде, грозивших разорвать Схему на части. Какие-нибудь случайные прохожие наверняка недоумевали, что за сборища происходят в последнее время в депо, но мероприятия такие обычно заканчивались через час и по большинству почти не привлекали внимания. То же можно было сказать об эмблемах противников, красовавшихся теперь почти на каждой машине. В глазах оппонентов они означали крайне важные принципы, однако стороннему наблюдателю казались совершенно бессмысленными.
Более пристальный взгляд, однако, обнаруживал дальнейшие признаки внутреннего конфликта. Многие работники Схемы в последнее время полюбили нацеплять значки, с первого взгляда дававшие понять, кто перед тобой стоит – полноденьщик или вольногул (слово «ранний» практически исчезло из обихода). Кое-кто из последней группы симпатии свои высказывал еще явнее и разгуливал с путевыми листами, торчащими из нагрудных карманов. Это вызывало насмешки полноденьшиков – все они были довольно-таки пуританами, не склонными к подобной вульгарной рисовке. Они предпочитали подходы неброские, обязанности свои выполняли в строгом соответствии с инструкциями, а в конце рабочего дня отмечались на проходной в мрачном молчании.
И разумеется, стороны друг с другом не разговаривали. Время здравых дебатов и взаимопонимания уже миновало. Вместо этого между партиями воцарилось каменное молчание, ибо каждая свято верила в правоту своей цели. Отчего гладкое функционирование Схемы становилось все более затруднительным. Снова и снова случалось так, что складские рабочие-полноденьщики отказывались разгружать водителей, которых подозревали в «вольногульном свободомыслии». Подобные акции неизменно оказывали лобовое воздействие и приводили к дальнейшим задержкам в работе всей системы. Однако если ты пытался поговорить с кем-нибудь из непосредственных участников конфликта, тебе выдвигали произвольное количество благовидных доводов, подкрепляющих правоту стороны. Если брать по отдельности, обе школы мысли, похоже, обладали разумным и уравновешенным мировоззрением. И только если они сталкивались, непреклонность их выходила наружу.
Ситуацию к тому же осложняло то, что сами полноденьщики были безнадежно поделены надвое. Это правда: моральная правота их была тверже, ибо они все-таки придерживались восьми часов, на которых зиждилась вся Схема. Однако и в их среде существовал непреодолимый раскол между теми, кто отказался от положенных десятиминут, и теми, кто нет. А потому их правое дело было подорвано изнутри. Десять минут от восьми часов были давней уступкой руководства, однако меньшинство экстремистов пожертвовало ими ради принципа. И теперь раздраженное большинство обвиняло их в том, что они сами «продались в рабство». Группа побольше числом собиралась у автомойки, которую они монополизировали на эти минуты, венчающие день. Экстремисты, тем временем, устраивали целые представления, работая строго до самого звонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19