Но смотри, он в нашем ведомстве тертый, поэтому «клопы» должны быть импортные.
– Мало импортных-то, – пожаловался Воробьев. – Не поставляют…
– Всади украинских, прибалтийских. Только не наших.
– Да понял, – вздохнул тот. – А кому выпарывать потом?
– Кто садит, тот и выводит! – улыбнулся Арчеладзе и включил селектор. – В Химки звонил?
– Звонил, – откликнулся секретарь. – Стула пока нет!
– Пусть дадут слабительное!
– Говорят, дали. Все равно нет. Клиент в панике.
– Ничего, скорее пронесет, – пробубнил Арчеладзе, выключая селектор. – На чем я остановился?
– «Клопов» потом мне выводить…
– Это не все, – продолжил полковник. – Срочно гони своих подручных на улицу Рокотова. И чтобы хоть один был со знанием английского! Все писать у вас опять пленки не хватит… Пусть послушают стеклышки. За ними там две пташки сидят со вчерашнего вечера.
– Понял, Никанорыч. Что, клюнуло?
– Тьфу-тьфу-тьфу! Поплавок повело.
– Когда Птицелова нашли, тоже повело, – отчего-то затосковал Воробьев. – Но тут сердечко прихватило…
– Вперед на мины! – приказал Арчеладзе. – Воспоминаниями поделишься, когда по грибы пойдем. Да! Снабди электроникой Нигрея, когда появится. Дай, чего ни попросит. А то он вчера хорошего леща упустил.
После ухода Воробьева Арчеладзе взял второй экземпляр донесений и стал перечитывать. Получалось, что наблюдатель из «Москвича» знал, что «мидак» окажется во дворе на улице Восьмого марта. Именно там он «взял» свой объект. А если Зямщиц, как показалось наружной слежке, искал нужный адрес, то каким же образом «наблюдатель» очутился у трамвайной остановки? Значит, либо Нигрей проглядел слежку, что была раньше, либо иностранец каким-то образом предупредил «наблюдателя», с какого места «взять» Зямщица. Картина складывалась любопытная!
– Товарищ полковник? – послышался насмешливый голос секретаря. – Свершилось. Клиента пронесло, значок нашли. Везут сюда.
– С облегчением его! – усмехнулся Арчеладзе.
Вошел помощник и доложил, что владелицу белого «жигуленка», бывшего во дворе дома номер тринадцать по улице Восьмого марта, пока установить не удалось. В какой квартире этого дома она была – тоже, однако по адресу на Рокотова живет Галина Васильевна Жуго 1966 года рождения, и «Жигули» с указанным в донесении номером принадлежат ей же. А служит она в секретной части фирмы «Валькирия»!
– Сегодня только слышал, что эта фирма развалилась, – сказал Арчеладзе.
– Шатается, но стоит, – сообщил помощник. – Все наши заштатные кадры ушли, поэтому добыть точную информацию об истинном состоянии дел трудно.
– Нужно добыть! Проработай это в оперативной группе.
– Хорошо, Эдуард Никанорович.
– Что с иностранцем?
– Фотография наружной службы очень низкого качества, – признался помощник. – Ни пограничники, ни таможня не опознали. Работаем с бортпроводницами. В районе двадцати одного часа было два рейса – из Канады прямой и из Испании с посадкой в Кельне. Оба нашей авиакомпании.
– Хорошо, пусть трясут пассажиров, пилотов, багажное отделение. Если наружка не научилась снимать, пусть составят фоторобот!
Время было ровно тринадцать часов – секретарь внес в кабинет поднос с обедом. Помощник тут же удалился, никто не мог нарушить обеденный перерыв шефа. Арчеладзе снял пиджак, вымыл руки в личном туалете и сел за журнальный столик в комнате отдыха. Секретарь налил ему бокал красного вина, к которому полковник привык в Чернобыле, снял пластмассовые крышки с тарелок и вышел. Арчеладзе отпил вина и откинулся в мягком плавающем кресле. Вдруг ему стало грустно. Как только на службе у него начинали клеиться дела, намечался какой-то успех, он остро ощущал приступы одиночества. Особенно когда садился за стол: не с кем было поговорить – не о деле, а просто так, ни о чем. Может быть, о белых грибах, о погоде, о кулинарных секретах. Есть в одиночку и молча становилось невмоготу, пропадал аппетит. Конечно, ничего не стоит позвать секретаря, любого подчиненного и усадить за свой стол. Воробьев бы прибежал с радостью… Однако он не хотел кого-то выделять и приближать к себе, к тому же отчетливо представлял, что этой нужной, ожидаемой непринужденной беседы никогда не получится. Он знал истинную природу этой грусти, но всячески задавливал в себе даже мысль о ней. На самом деле он всего лишь нуждался в женском обществе. Однако после Чернобыля он ненавидел и презирал прекрасную половину человечества. Об этом подчиненные в отделе хорошо знали и никогда, ни под какими предлогами не впускали женщин в кабинет шефа. Таким образом они и щадили его, и потворствовали подобным всплескам ощущений грустного одиночества.
Арчеладзе допил вино, когда на приставном столике тихо зажурчал телефон «неотложных мероприятий»: в редких случаях по нему звонили резиденты со срочной информацией. Полковник снял трубку.
– Доставили значок, товарищ полковник, – сообщил секретарь. – Исполнитель говорит…
– Давай его сюда! – распорядился Арчеладзе, двигая к себе тарелку с салатом.
«Сиделка» на сей раз торжествовал:
– Приятного аппетита, товарищ полковник!
– Принес?
– Так точно! – Он разжал кулак и развернул носовой платок. – Вот, изъял незаметно. Пациент считает, что значок застрял в животе, боится, что будут резать…
Он хотел положить находку прямо на стол, однако Арчеладзе брезгливо замахал руками:
– Убери! Ты его мыл? Ты что мне тащишь?..
– Нет, – растерялся «сиделка», – не успел. Выхватил, и скорее…
– Иди в туалет, – приказал полковник. – Вымой с мылом и протри одеколоном. Одеколону не жалей!
– Есть! – «Сиделка» поспешил в туалет.
Обед и слабый, едва живой аппетит были испорчены. Арчеладзе выпил кофе и налил еще один стакан вина.
– Помыл! – возвращаясь, сообщил «сиделка». – Хлорку нашел, так еще хлоркой обработал.
– Молодец.
– Куда его? – Он опасался теперь класть значок на стол.
Взгляд Арчеладзе остановился на пиджаке, висящем на спинке стула.
– Прикрути в петлицу. И свободен.
«Сиделка» навесил значок со свастикой на пиджак шефа и полюбовался от двери.
– Вы теперь как Кальтенбруннер, – пошутил он. – Вам идет, товарищ полковник.
– Возвращайся назад, – не принял юмора Арчеладзе. – Пациента следует убедить, что значок рассосался в его кишечнике. Договорись с врачами, пусть сделают рентген через некоторое время, покажут ему снимки. Он должен поверить. Внушите, что золото в организме полезно.
– Есть!
Оставшись один, Арчеладзе ощутил, что та мимолетная грусть прошла и что все внимание его теперь приковано к значку. Партийной кассой Бормана тем более следовало заниматься вплотную, поскольку Комиссар проявляет к ней интерес. А он, вечно держащий руку на пульсе, знает за что браться: кремлевское чувство конъюнктуры. Об этом значке шеф наверняка знает, и теперь, когда золото «растворилось» в утробе Зямщица, начнется ажиотаж. Если зарубежное отделение быстро сработает и подтвердит убеждение Арчеладзе, что значок всплыл из глубин российской земли, то он уже станет убедительным доказательством потрясающей версии: золото НСДАП находится где-то в пределах Северного Урала.
По крайней мере за два года работы отдела по поиску золота КПСС не было найдено ни одного грамма, не выявлено ни одного перспективного района, и Арчеладзе все больше склонялся к мысли, пока еще тайной, что пропавшая часть золотого запаса никуда не исчезала. Не перебрасывалась она в зарубежные банки, не вывозилась для захоронения в бывшие соцстраны и тем более не пряталась на территории России. Золото находится там же, в хранилищах, в железобетонных бункерах, обнесенных противоподкопными галереями, упакованное в стандартные ящики с войлочной подстилкой по два тридцатикилограммовых слитка. Оно исчезло по бумагам! Контрольно-ревизионная служба выдала ту цифру, которую запросили свыше. Похоже, не один год и не одним человеком готовилась хорошо продуманная операция, государственная тайна посткоммунистической России. Создавалось параллельное прикрытие ее в виде фактов ввоза на территорию объектов Третьего спецотдела той же ртути, множества дополнительных упаковочных ящиков. Одним словом, всякому, кто бы взялся разыскивать золотой запас, было за что зацепиться. Эх, если бы удалось расколоть Птицелова! Но его смерть, как и смерть других, причастных к этой тайне, была уже заложена в план создания мифа об утраченной золотой казне. По разумению Арчеладзе, миф творился с двумя целями: если СССР распадется на суверенные республики, которые потребуют свою долю золотого запаса, то получат ее, исходя из существующего объема казны. И вторая цель, не менее важная, – прикинуться бедными, пойти по миру с протянутой рукой, выпрашивая денежки и совершенно не рискуя своим далеко спрятанным и туго набитым кошельком.
Чем больше Арчеладзе думал об этой версии, тем меньше оставалось пыла и азарта искать то, чего не теряли. А вот партийная касса НСДАП действительно исчезла! И вывезти ее из Германии, окруженной и гибнущей, было не так-то просто ни в Южную Америку, ни в Африку.
Сокровища Третьего рейха, безусловно, вывезли вместе с Борманом, только не на Запад, а на Восток, в Россию – единственную страну, за железным занавесом которой можно было спрятать что угодно. Другой вопрос: кто и каким образом? Но это уже сейчас не имеет значения, когда перед тобой висит собственный пиджак, украшенный партийным значком НСДАП из партийной казны.
Только бы сработало зарубежное отделение!
Арчеладзе снял пиджак, широким взмахом насадил его на крепкие плечи и посмотрел в зеркало. И лишь в отражении увидел… нет, скорее почувствовал, что значок со свастикой – не золотой.
Это была отлично выполненная подделка, если говорить о внешнем виде. Весом же – в два раза меньше: что-то вроде анодированной меди или бронзы. Арчеладзе ощутил, как у него спекаются губы и напрягается затылок. Он снял трубку внутреннего телефона, чтобы позвонить в лабораторию, однако вовремя остановился: если Воробьев провел там литерные мероприятия, значит, подозревает кого-то из экспертов. Полковник тоже не считал их чекистами, ибо в лаборатории работали химики, физики, радиоинженеры, медики и еще черт знает кто, обряженный в погоны. В эту среду можно вживить кого угодно, что Комиссаришка и сделал наверняка. И он же совершил подмену! Только когда? Через кого? О поддельном значке никто не должен знать! Даже самые близкие. Пусть Комиссар – если это его шутка – остается в неведении. Никакой реакции не последует. В конце концов, он, Арчеладзе, держал в руках настоящий значок, есть акт экспертизы, и надо продолжать действовать – разве что более интенсивно – и вместе с тем немедленно установить, кто совершил подмену. Нужно вычистить отдел от всех осведомителей и информаторов Комиссара!
Он вызвал по селектору секретаря и приказал немедленно связаться с Воробьевым. Пока того вызванивали, Арчеладзе стало еще хуже. Он вдруг подумал, что с каждым днем его версия об «исчезновении» золота становится тверже. И если она подтвердится хотя бы одним прямым фактом, значит, уже два года полковника вместе с его суперотделом держат за идиота. Значит, все это продолжение той долгосрочной операции по сотворению мифа. Арчеладзе выполняет роль горчичника, отвлекающего боль всех трех властей, а с ними четвертой власти – прессы, которая время от времени сообщает населению, что государством принимаются все меры по розыску утраченной части золотого запаса. Истину же не знает ни одна власть; истина известна лишь ограниченному кругу лиц.
Ему не хотелось даже играть идиота, да дело требовало этого.
Наконец связали с Воробьевым. Он говорил из автомобиля по радиотелефону, пыхал в трубку, словно только что пробежал стометровку.
– Чем занимаешься? – не выдавая чувств, спросил Арчеладзе.
– Кота ловим!
– Какого кота? Ты мне срочно нужен!
– Не могу, Никанорыч, – борясь с одышкой, заговорил Воробьев. – Все шло по маслу… Вошли спокойно… В квартире пусто… Открыли дверь, оттуда выскочил котяра… По лестнице вниз, во двор…
– Понял… Лови кота! Не поймаешь – убью! Зарежу! – тяжелым шепотом проговорил Арчеладзе и бросил трубку.
Воробьев прокололся по-глупому. Если бы «клопов» собирались запускать объекту, не сведущему в оперативной деятельности, выпущенный на волю кот из запертой квартиры не вызвал бы особого подозрения. Но Зямщиц мгновенно бы насторожился. И вспорол бы все костюмы, разобрал бы все радиоприборы, а то и обои содрал со стен.
За выпущенного кота Воробьева можно было смело гнать с работы…
Мысль прервал секретарь. Помощник доложил, что владелец «Нивы», с чьими номерами катался вчера «Москвич», имеет полное алиби. Номера не снимались с автомобиля более трех лет, о чем говорят ржавые болты. Арчеладзе тут же отдал распоряжение через опергруппу, чтобы ГАИ разыскала «Москвич», проверила документы, но задержала бы всего на несколько минут, чтобы наружка успела взять его под наблюдение и при удобном случае засадила в бампер радиомаяк. Напоминание о странном филере Зямщица слегка отвлекло ноющий гнев в затылке и плечах. Он тут же велел связать его с Нигреем. Тот откликнулся очень скоро и сразу же начал докладывать обстановку. В обеденный перерыв Зямщиц поехал на «вольво» от здания МИДа и проследовал в музей Константина Васильева. Наружная служба отслеживала его с начала пути. На перекрестке Садового кольца и Олимпийского проспекта была пробка, автомобиль объекта и наружки сблизились, и в этот момент Нигрей увидел в правом от Зямщица ряду «Москвич» последней модели, только уже вишневого цвета, за рулем которого сидел вчерашний наблюдатель. Сделал фотосъемку. Этот «Москвич» выехал из-под моста с Цветного бульвара, «взял» объект и сопровождал его потом до музея. Там наблюдатель оставил машину между жилых домов, но в пределах видимости «вольво», и через три минуты вошел в музей.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10