Особо впечатляющими были взрывы на пути Буш-2 – это пиротехники департамента коммунального хозяйства подрывали гниющие груды объедков, отбросов и хлама, чтобы расчистить сухопутному дредноуту дорогу в лес. Фонтаны грязи и зловонной гнили взлетали чёрным салютом и осыпались мерзопакостным дождём.
Буш-2 начинал свой первый рейд по Планете Монстров с полным букетом добрых предзнаменований, а вслед ему неслась песенка, сочинённая экспромтом кем-то из толпы:
Как ЛаБинда Черубини подарила пароход –
Две трубы, с боков колёса, и ужасно тихий ход!
С отправлением агрегата внешний мир закрылся. Солнце, ветер, дождь – исчезло всё. Громадные короба сегментов были закупорены наглухо; здесь не было ни окон, ни щелей, никаких лишних технологических отверстий. Слабый искусственный свет ламп окрашивал кожу людей в трупную сероватую бледность, бинджи казались слепленными из асфальта, а рэсю вообще превратились в чёрные силуэты с едва заметным блеском глаз и оскалом из тьмы.
Звуки гилея, которые слышал Форт в безумном походе, потрясённый и очарованный богатством кипучей жизни, сюда не проникали. Единственным звуком стал натужный гул турбин. Он пронизывал воздух, словно некий звучащий газ, он пропитал стены вибрацией, он принуждал тарелки ползти по столу, хлёбово в тарелках – рябить от тряски, ложки – звякать в стаканах. Он сделал всех полуглухими, и любой, чтобы его слова дошли до собеседника, начинал орать, разевая рот нараспашку, отчего все становились похожи на предков-приматов, перессорившихся в клетке и готовых вцепиться друг в друга. Перебежка в носовой сегмент не спасала – там гул стихал, но становился слышен неумолчный лязг лесоповальной системы, грохот печных дверей, а через равные промежутки дико выло бешеное оксоловое пламя, поддуваемое воздушными компрессорами.
Забравшись на борт, две сотни комсостава, команды и обслуги разошлись по своим сегментам, рубкам и постам, и сразу возникло ощущение, что все, кроме тех, кого ты видишь, пропали навсегда, и больше ты с ними не встретишься. Угнетающее чувство одиночества и потерянности усиливалось тем, что внутри своей огромной наружности Буш-2 отводил команде минимум места. Гигантизм механизмов сжимал жилое и рабочее пространство до узких щелей-коридоров, трубообразных шахт, тесных и низких кабин. Втиснутые между цистернами кубрики вмещали по шесть человек, койки высились в три яруса, так что уходящий на вахту, слезая с самой верхней полки, наступал на головы и руки спящим ниже, что вело к взрывам ярости и перебранкам. Дребезжала по коридору тележка – помощник кока, ненавидимый всеми за беззаботную должность, развозил с пищеблока еду. Его встречали руганью, и пока он, огрызаясь, разбрасывал корм по мискам, изощрённо издевались над его внешностью, языком и привычками – он был молоденький рэсю, сдуру подавшийся на заработки.
Из насосной службы сюда перебрался щуплый Поль, оператор АТС сегментов 1-4 – кто-то додумался засунуть его в кубрик, где сплошь одни бинджи; те немедля принялись за травлю инородца, и он сбежал, пока не дошло до рукоприкладства. Здесь Поль прижился под опекой Форта, но и тут ему было неуютно – койка высоко под потолком, заслонявшие свет и проход широкие тела биндэйю, вынужденный взгляд всегда снизу вверх, жуткие гримасы и оглушительные голоса, заставляющие вздрагивать.
Выйдя из кубрика и захлопнув дверь, ты оказывался в бесконечном коридоре, терявшемся в полутьме. На ходу пропадало чувство пространства; ты вдруг понимал, что идёшь не в ту сторону – и обман чувств бывал так силён, что некоторые поворачивали на 180° и убредали в печной сегмент, где кочегары оценивали блуждания заспанных и одуревших приятелей в сложных непристойных выражениях, высмеивая вплоть до драки.
Ни дня, ни ночи. Одинаковость тупо текущих часов и суток. Бесконечная дрожь гусеничного хода. Толчки опорных колёс, налетевших на особо крупную вековую лесину. Крен на нос, всё валится со стола, гремят проклятия, снизу под горло подступает волна направленной гравитации, а корабельное радио хрипит пропитым козлетоном: «Спокойно! форсируем водную преграду. Всем покинуть нижние ярусы с первого по третий. Кочегары, закрыть печь! закрыть, я сказал!» Кубрик замирает, ожидая, что вот-вот речная вода хлынет в топки. Ремонтники, сорванные с коек приказом голоса из стены, карабкаются вверх по рёбрам выступов, а вода плещет по клешням захвата, и что-то живое бьётся, взметая толстый хвост.
Запах воспламенителя. Режущий дух гидратила. Серый свет и опухшие лица; язык вязнет во рту, выпихивая из гортани односложные и грязные слова. Где оно, начальство? в кормовом сегменте, вход туда перекрыт турникетами и шокерами. С момента выезда никто не видел капитана, старпома, главного инженера. Худой бинджи божился, что лично наблюдал главного инженера, заходящего в котельную. Враки! он туда ни ногой. Если главный шаг ступит в котельную, его сразу разводным ключом по затылку – и в топку. Почему? что значит «почему»? просто так, потому что его надо грохнуть. Это естественно, как восход солнца. Никто и записок ему не подбрасывал с намёком на расправу, и по смене не передавали, что надо убить, но любая смена выполнит свой долг перед товарищами. Так всегда делали печные каторжники на Хэйре. «Как съездили?» – «Да нормально, всего пятнадцать человек подохло, но зато – слышь, парень! – главного инженера в печку сунули, га-га-га!» Будь главный человеком, а не гадом, он бы заботился, чтобы экипаж не подыхал. И отвечать не придётся: «Угорел, поскользнулся – и в печь! не успели за ноги поймать…»
Форт благодарил агрегат лишь за то, что он не останавливался. Если неподвижно замереть, создать поправку на вибрацию моторов, инерционный датчик покажет слабые колебания от неравномерности хода – и направление хода всегда одно. Но куда идёт Буш-2?.. строго ли держится на азимуте 119°? из-за малейшей ошибки в счислении курса линия маршрута станет пологой дугой, и отклонение за сутки составит добрый десяток километров… Надо выбраться наверх, сличить ориентиры радиопеленгаторов и компаса, время и положение солнца или звёзд – но все проходы на крышу забиты, заварены, указатели стёрты, схемы помещений ни у кого нет, а тщательно обследовать сегменты в одиночку – недели не хватит. Вне времени, вне жизни, из ниоткуда в никуда полз вслепую закрытый мирок едкого пота, плотной жары, сквернословия и исступлённой одержимости никому не ясным понятием «Производственное Задание». Ты выполнил Производственное Задание? почему ты не выполнил Производственное Задание? ты обязан выполнить Производственное Задание! Оно было четвёртым проклятием, наложенным на экипаж. Кто имел такую колдовскую силу, чтобы обречь экипаж на сизифов труд? дорожный департамент? или исполнялся старинный приговор «В поте лица твоего будешь есть пайку»? Бинджи шипящим голосом вещали, что сжигатель катит сам по себе, никто за дорогой не следит, а просто на первом сегменте есть рубка без живых людей, полная приборов – она-то и показывает штурману и рулевому, куда править.
Начальство говорило с командой из углов, с потолка, из зарешёченных и спрятанных динамиков. Иногда спросонья чудилось, что их голоса снятся, или это бред. Поднимаешься, а тебе неизвестно кто командует: «Номер 128, бегом на аккумуляторный пост! Сообщить степень подзарядки! немедленно!» Голоса гоняли команду бегом, следили, проворно ли движутся подчинённые, распекали за малейший промах, а иногда и без причины, для профилактики. Здесь таилась опасность – вдруг однажды голоса станут неодолимы и прикажут дежурному топливной системы открыть вентиль гидратилового бака и чиркнуть зажигалкой?.. Но все за пару суток до того вымотались, что ходили как выжатые, не думая ни о прошлом, ни о будущем, а так – переставляя ноги и что-то делая руками. Голова в работе не участвовала: она была забита чьими-то чужими голосами.
– Какое число? – Джифаренге еле оторвал от подушки голову, полную опилок и бессвязных снов; в черепе судорожно стихало эхо вчерашних приказов из стены. Снилось болото, снились лестничные марши и влипший в гудрон вездеход.
– Второе термидора.
– Я думал – четвёртое! что-то я выбился из колеи… Капитан, а может, нам стоило записаться на ту шахту?..
– А ты знаешь, какая она – шахта? три километра глубины, штреки в метр высотой. Оснащённость шахт тоже бывает разная – где со свистом на трамвае, а где вагонетки таскать на карачках, держа лямку в зубах.
– Мы целую тыщу выложили – и за что?! огребли все радости садомазохизма… Опять мы с вами записались не туда. Причём зарплаты ещё в глаза не видели!
Люди команды ползали, бегали, топотали по внутренностям Буш-2, как выводок тараканов, заблудившихся в механизме башенных часов. Кожухи турбодвижков, низкое жужжание генератора, урчащие моторы гусениц, путаница маслопроводов и труб охлаждения – всё было подавляюще большим, сделанным древними гигантами, злыми гениями, что подарили людям огонь, меч и яд. Они вымерли, но приставили к своим машинам карликов, и те из рода в род продолжали служить машинам, забыв и об их назначении, и о смысле собственной жизни.
Одиночество. Запах отравы и гул, наполняющие воздух и даже мозг. Тусклое свечение ламп, гнёт жары и духоты, потеря солнечного ритма и вообще чувства времени. На трубах охладителя муфтой нарастал иней; его соскабливали в ведро и окунали туда голову, чтобы очнуться от сна.
– Идентификация голоса, – приказал Мийо, встав напротив ворот ангара. Ночь дышала ему в спину близящимся дождём; удушливый жар сгущался, выжимая из распаренного тела потную росу, и бельё намокало, прилипая к влажной коже. Ангар раздумывал, словно в чём-то сомневался. Мийо намеренно решил одолеть автоматику в поединке, не пользуясь доступом с пульта. Заслонки над воротами и справа от них щёлкнули, убравшись в плоские гнёзда, обнажились мёртвые глаза системы, немигающие и безжалостные. Обособленный сторожевой блок считывал открывшееся ему зрелище – чернота, косо падающий свет прожектора, неподвижная фигура у ворот. Электронный организм, проснувшийся в кожухе, собирал необходимые для ответа сведения – рост, контуры фигуры, присутствие (или отсутствие) посторонних лиц, портрет, отзыв опознавательной бляхи. Данных недостаточно, поскольку речь идёт о доступе к оружию.
– Снимите респиратор. – Высокий голос был бесплотен, бестелесен, он рождался не гортанью человека, а импульсами в схеме.
Мийо повиновался. Пока сила на стороне автоматики, надо быть послушным. Потом всё станет иначе. Плотный воздух влился в лёгкие, сразу начав околдовывать мозг туманными чарами углекислоты. Дыхание стало изменяться. Можно продержаться семь, десять, двенадцать минут; потом виски сожмёт боль, а тяжесть станет сковывать тело, склонять засыпающую голову, из носа тепло и мокро выбежит струйка крови…
– Идентификация произведена – Морис Мийо, номер 01-006. – Система нехотя признала его своим.
– Открыть ангар. Флаер «Герра» – предстартовая готовность. – В лёгком упоении победы Мийо снова закрыл лицо маской.
«Герра» стояла в чехле ангара, как одна из рыб-роботов, изображающих жизнь в аквариуме. Сейчас она зашевелится и задвигается, одухотворённая приказом, словно дуновением свыше. Так Господь Бог наделял дыханием тварей земных. Мийо смаковал сравнение, ощущая себя выше простых смертных.
Открывались отсеки боеприпасов; руки-сучья поднимали кассеты со снарядами для пушки и с лязгом вбрасывали их в ниши; точные лапы, обвитые шнурами сенсорной коррекции и гидравлики, погружали в пазухи корпуса «Герры» пачки тонких ракет с хищными остриями. Пинок – поднимается лестница, упираясь в борт, рывок – распахивается кабина. Кресло, панели приборов, рукояти управления.
– Вперёд, – скомандовал Мийо, хотя машина слушалась уже не голоса, а рук.
Тело отяжелело от ускорения; под сдавленный вой двигателя и гравитора «Герра» взмыла вертикально вверх, на ходу поворачиваясь и устремляясь носом в зенит. На высоте 712 Мийо перевернул ночь с ног на голову, и шахта оказалась перед ним, как на рельефной карте. Огненное кольцо прицела с крестообразной звездой посередине пометалось и нащупало копер, потом перескочило на жилые здания, где отсыпались рабочие.
– Тра-та-та-та! – Оскалившись, Мийо мысленно расстрелял спящих, а затем: «Пуфф! пуфф! пуфф!» – выпустил ракеты по воображаемым горящим развалинам. Лёгкий, сбросивший тяготы забот и беспокойства, он вертел «Геррой», как хотел, смеясь и поздравляя сам себя.
Никого! никого! небо – и я! блаженство истребителя, воспарившего над сожжённым городом, где не осталось ничего живого. Некому тебя запомнить и призвать к ответу за содеянное.
Поварёнок-рэсю привалился к стене, задыхаясь; его выгибало в приступе захлёбывающегося кашля. Вытирая рот, он размазал по щеке полосу тёмно-синей крови.
– Тебе надо к фельдшеру, – заметил Форт.
– Это зубы, – просипел рэсю. – Я чистить рот. Оно течёт.
– Чистил рот?.. ты?! давно ли научился? – гыкнул Джифаренге, но оборвал смех, встретив взгляд капитана и расслышав его тихий вопрос:
– Как поживает твой друг Расизм?
– Нету здесь фельдшера, – промямлил Джифаренге, отводя глаза. – Слишком шикарно для нас фельдшера держать…
Выгадав паузу между вахтами, Форт повёл поварёнка на корму. Лампа над турникетом зажглась с дребезгом звонка, искусственный голос предупредил:
– Внимание. Охраняемая зона. Если у вас нет жетона, разрешающего вход…
Форт открыл шкафчик аварийного телефона на стене:
– Алло? говорит номер 97…
Бляха с номером – обязательная принадлежность члена команды. Чтобы не путаться в именах, всех принято называть по номерам. Как это нравилось Форту – словами не опишешь, только жестами.
– Диспетчерский пост, номер 45, слушаю.
– Номер 142 серьёзно болен, ему нужна помощь.
– Войдите. – Турникет открылся, шокеры убрались в свои гнёзда. Далеко пройти в помещения комсостава им не позволили – уже в семи метрах нарисовался младший офицер-эйджи, задумчиво гоняющий языком и зубами комок жвачки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64