.. Артем, подойди-ка сюда, полюбуйся. Погляди только, какой через год-другой наша Сухоярка станет. Видишь проекты? Вы познакомьтесь, кстати. Это скульптор наш. Илларион Петрович Скородумцев. Это он Гринин памятник лепил, что перед школой стоит.
- Товарищ Незабудный, если не ошибаюсь? - оживился скульптор.- Очень приятно. Вы, слышал, самого Григория Богдановича в далеких краях встречали?
- Было дело.
- Ну как считаете? Как на ваш глаз? Справился? Ухватил я в основном? Мне ведь хотелось передать вот этот характер поразительный.
- В точности,- глухо проговорил Незабудный.- В аккурат, как живой. Я как подошел, глянул, так меня ровно молнией прожгло. Вылитый!
Скульптор со всех сторон восхищенно оглядывал исполинскую фигуру борца и наконец не удержался:
- Эх, товарищ Незабудный... Артем Иванович, если не ошибаюсь? Вот если бы вы согласились... Мне большая фигура заказана для будущей набережной, где у нас водохранилище будет. Вот здесь намечено!..- Он развернул один из листов, показал пальцем.- Эх, если бы вы разрешили с вас! О лучшей натуре и мечтать нечего. Из бронзы отолью. На века, так сказать.
- Нет,- Незабудный качнул своей могучей шеей,- спасибо вам. Повременим покамест с бронзой, я покуда из своего собственного материала еще покрасуюсь. Вот помру, тогда уж и отливайте из бронзы. Если, конечно, потребуется...
Долго длился прием у председательницы. Часа два, не меньше. Под конец пришла когда-то, верно, красивая, очень прямо державшаяся дама с мертвенным, увядшим лицом под полями старомодной шляпки с цветочками, и цветы тоже выглядели завядшими. Она заявила протест против переноса на новое место части кладбища. У дамы там был похоронен муж - инженер, всю жизнь проработавший на шахте в Сухоярке. Дама прижимала платок к виску и говорила с тихой, но назойливой обидой о том, что надо уважать память людей... И надо уважать чувства близких.
- Я и чувства уважаю, гражданка,- тихо сказала ей Галина Петровна,- и людей привыкла уважать, и еще до того, как они покойниками стали. Ясно? Знала я вашего супруга Евгения Дементьевича... Очень был хороший инженер. И мы, шахтеры, всегда его уважали и ценили. И, поверьте, не тревожили бы мы его праха. Но ведь ему-то все равно сейчас, где покоиться. А нам надо живых людей расселять, новое жилье возводить. Жилье! Понимаете вы это? Место, где людям жить! Ведь вода идет. Сколько кварталов на снос!.. А что ж худого, если мы перенесем могилку Евгения Дементьевича на новое кладбище?
- Вам этого не понять,- сухо сказала дама.- Вам все эти понятия чужды. Что делать!.. А ведь я и квартиру сменила, чтобы быть поближе там... Чтобы каждый день могла ходить... Где вам это понять!
Галина Петровна встала, перегнулась через стол и внимательно вгляделась в лицо посетительницы.
- И это кому же вы всё говорите? - почти шепотом произнесла она.- Вам на автобусе не больше десяти минут ехать туда, на новое место. Пешком если, то и тогда полчаса не потребуется. А до могилы, где у меня сын... до той могилы, мне самой дорогой... тысячи километров. А десять лет с лишком я и не знала даже, где она. Вот спасибо, человек нашел... Только на другом краю света. А вы мне такое говорите! Нет уж, видно, не понять вам! Посетительница тоже встала.
Они стояли и смотрели друг на друга, чужие и непохожие.
- Простите,- сказала дама.
- Да что тут...- Галина Петровна устало опустилась в кресло.
Как после всего этого было начинать разговор о каких-то сомнительных тайнах и припрятанных кладах? Но Галина Петровна, отпустив последнего посетителя, попросила секретаря, чтобы распорядился дать чайку на двоих, и пересела сама на диван, с которого собирался уже было подняться Артем. Маленькой сильной рукой она удержала его за плечо, согнала потом ладонью пелену усталости со своего лица, словно паутину сняла.
- Ну, Артем, задержала я тебя, прости ты меня...
- Царица ты Савская и Соломон мудрый в одном лице...- пробормотал Артем, отворачиваясь.- Честное тебе даю слово. Ну никогда не думал, не гадал, Галя... И во сне не снилось, что ты такая станешь! Ведь какое же, погляжу, у тебя хозяйство!..
- Да ладно тебе, Артем... Выкладывай, что там у тебя.
- Нет, я лучше, Галя, когда в другой раз...
- Как знаешь, Артем. Крутишь ты что-то. Чего-то таишь.
- Ну, Галя,- Артем Иванович решился,- как знаешь, а я правду скажу.
Нет, не все сказал он. Утаил-таки самое трудное, что и трогать-то было больно и совестно... Всего сказать, конечно, не решился, но передал кратко разговор, о котором сообщил ему Пьер.
Галина Петровна, выслушав его, задумалась.
- Знаешь,- сказала она потом твердо,- я тебе, может быть, тут плохая советчица. Это дело твоей личной совести. Только чую я, что ты чего-то темнишь. Не все договариваешь.
- Да нет же, Галя...
- Ты не спорь. Это твое дело. Я не допытываюсь. А все-таки на твоем месте я бы кой-куда сообщила. Тут дело что-то не совсем чисто. Кстати говоря, у нас тут долго слушки ходили, будто где-то в этих местах фашисты большие ценности позарывали. Ну мы тут одно время и поиски делали. Но пока ничего не обнаружили. Вот, правда, на Гидрострое, так там один раз, когда поселок Степной сносили, экскаватор банку консервную из-под земли выцарапал. Там верно были кое-какие вещички. Кольца, ожерелье одно. Сдали государству. Говорят, на довольно приличную сумму. Нахапали где-то, видно, каты-фашисты, да не успели с собой унести. А больше пока ничего не слышно. Во всяком случае, не мешало бы сообщить куда следует. Скоро тут полрайона водой зальет. Чего же добру пропадать на дне? Сгодится в хозяйстве. Затраты у нас очень огромные. Я, Артем, конечно, могла бы сама о нашем с тобой разговоре сообщение сделать, но, по-моему, умнее будет, если ты лично туда зайдешь. Мало ли какие вопросы могут быть. Верно? В общем, ты иди, а я позвоню, чтобы тебя сразу приняли.
И отправился Артем на Красношахтерскую улицу, в дом No 8, где у входа стоял часовой.
Артема Ивановича приняли в небольшой, очень чистой комнате.
Через опущенные донизу легкие шторы на окнах свет лился на сверкавший, как будто только лишь сейчас вымытый пол. Худощавый, медлительный и даже как бы несколько сонный, но вдруг становившийся неожиданно быстроглазым человек в штатском встал навстречу Артему Ивановичу. Пригласил сесть. Сел сам. Со вниманием, но словно бы без особого интереса выслушал. Побла-годарил.
Затем Незабудного пригласили пройти еще в один кабинет, побольше, тоже очень чистый и несколько пустынный.
Все тут было голо и строго. Ковровая дорожка вела по натертому до блеска паркету к большому столу, без единой бумажки на нем. Человек в штатском познакомил Артема Ивановича с высоким, уже немолодым военным. Здесь Артем Иванович снова повторил свое сообщение. И опять его вежливо поблагодарили. Сказали спокойно, что поступил он совершенно правильно.
Порекомендовали все дело сохранить в строжайшем секрете, чтобы не было лишних разговоров. На листке, вынутом из ящика стола, записали тот адрес, который назвали в Париже Пьеру его незваные гости. И листок снова спрятали в стол. Обещали списаться с центром, с Москвой, поскольку дело получалось уже международное и могло иметь самые неожиданные оттенки. Просили не тревожиться. Сказали, что примут меры. И не советовали пока что говорить Пьеру о визите на Красношахтерскую.
Теперь, по существу, Незабудный сам отдался во власть судьбы, грозящей раскрыть для всех ту постыдную, нелепую историю, опровергнуть которую он уже вряд ли бы смог, если бы она обнаружилась. Трудно было бы вскрыть погребенную этим происшествием истину. Однако на душе у Артема Ивановича стало как-то спокойнее. Во всяком случае, поступил он честно. Все пришло в какой-то порядок. Теперь, хотя бы до поры до времени, он мог смело смотреть в глаза людям. А там - как уж получится. Если не соврали тогда Пьеру те двое, если и правда вместе с тайником раскроется и его тайна, грозящая ему позором, хотя и безвинным, он попробует доказать, что не так уж грешен, как может показаться... А коли не удастся опровергнуть, что же, пусть это ему будет за все прошлое. По дороге домой он присел отдохнуть на скамейке под старой раинкой. Надо было еще зайти на почту, чтобы получить пенсию, которую ему окончательно и щедро установила теперь Москва "за особые заслуги перед отечественным спортом". Подошла незнакомая совсем молоденькая девушка. По крайней мере, такой издали показалась она Артему. Когда приблизилась, Незабудный увидел, что не такая уж она девочка.
Только фигурка у нее была совсем как у школьницы,- легкая, с тонкой талией и маленькой головкой, оплетенной двумя толстыми косами. Она держалась свободно и совсем по-юному.
- Простите, вы из местных? - обратилась она к Артему Ивановичу, настороженно поглядывая на его костюм, покрой которого изобличал человека, приехавшего издалека.
- Из местных,- с удовольствием ответил Артем Иванович. Он еще испытывал каждый раз удовольствие, что наконец может считать себя местным. Много лет он нигде не был "местным".
- Вы не можете сказать, где здесь школа имени Ту-лубея? - спросила она.
Незабудный стал медленно вставать, приподняв вежливо шляпу. И, когда выпрямился, молоденькая незнакомка даже слегка попятилась и приоткрыла рот.
- Ух, какой вы! - вырвалось у нее.
- Пожалуйста, барышня...- пробасил Незабудный.- Я вас доведу. Мне в ту сторону.
Девушка с удивлением вскинула на него глаза при слове "барышня". По пути в школу они разговорились, познакомились. -И девушка, почувствовав сразу какое-то особое доверие к спутнику, поразившему ее одинаково как ростом, так и фамилией, рассказала, что она назначена старшей пионервожатой в школу имени Тулубея и зовут ее Ирина Николаевна, а фамилия у нее Стрекотова.
- Вот, ребятки, знакомьтесь. Любите и жалуйте,- объявила на другой день, появляясь в классе, Елизавета Порфирьевна, вводя за собой Ирину Николаевну.Это наша новая учительница. Она будет преподавать в младших классах, а по совместительству станет вашей старшей пионервожатой. Вот у нас до сих пор не было такой, а теперь будет. И уж вы, пожалуйста, помогите ей быстренько войти в курс всех наших школьных и пионерских дел.
Ребята, сидящие на задних партах, даже привстали, чтобы рассмотреть новую учительницу, которая к тому же, как оказалось, должна была стать теперь их пионерской руководительницей.
- Какая молоденькая! - перешептывались девочки.- И хорошенькая!
- Больно уж сама как девчонка! - не одобрили мальчики.
А она, чуть поворачивая голову влево и вправо, медленно озирала класс, ряд за рядом, парту за партой, словно запоминая всех, кто сидел тут.
- Значит, вон вы какие, пионеры шестого "А",- негромко произнесла она.
Ремка поднял руку и, не дожидаясь вызова, вскочил с места.
- Наш отряд самый лучший,- заговорил он особым звонким голосом, словно заранее припасенным для такого случая,- и по успеваемости, и по сбору металлолома и утиля, а также по всем показателям. И по дисциплине. Мы на хорошем счету. Наша школа знатная вообще и на хорошем счету.- Он смотрел прямо в лицо учительнице, а под партой тихонько лягал Пьера и украдкой подмигивал ребятам. И все видели эту игру, всем было смешно, что Ремка говорит сейчас так, как обычно говорит в подобных случаях Глеб Силыч, даже тем же изюмным голосом. Глеб Силыч всегда говорил гостям из района, что школа неизменно числится на хорошем счету. И к этому все привыкли. Как будто полагалось говорить так. Класс слушал снисходительно, пряча за невозмутимостью насмешку. Но Сене, глядевшему в доверчивое внимательное лицо Ирины Николаевны, стало вдруг очень совестно. Он осторожно перевел взгляд на Ксану и увидел, что ей тоже не по себе от болтовни Ремки. А тот бойко продолжал:
- У нас все наши пионеры...
Но Ирина Николаевна, вдруг выставив перед собой ладонь, остановила его.
- Хорошо, хорошо... Я ведь от тебя отчета не требовала. Условимся так, что отчитываться о нашей пионерской работе будем уже вместе. Ладно? А сейчас давайте лучше познакомимся с вами как следует.
И, раскрыв журнал, она стала вызывать ребят одного за другим. И каждый вставал, когда она называла его фамилию, и говорил "я" или "здесь". И в каждого она вглядывалась с веселым и немного вызывающим как будто, но дружеским интересом. Словно приглашала. "Ну, мол, давай, давай! Погляжу я, какой такой ты, Арзумян Сурен? И что ты за человек, Грачик Арсений?"
Когда дошла очередь до Милы Колоброда, она вскинула голову от журнала, спросила:
- Это не того ли известного Колоброды, что рекорд проходки поставил?
И Милка, страшно покраснев, буркнула:
- Того!
- Интересно! - И чувствовалось, что новой пионервожатой и правда интересно. Она только сдерживается с трудом, чтобы не расспросить Милку о знаменитом отце. Потом Ирина Николаевна вызвала еще по алфавиту несколько ребят. И вдруг остановилась, вгляделась в журнал, склонившись над ним, и тихо, как бы с затаенным вопросом, прочла:
- Тулубей? Тулубей Ксения.., Ксана встала:
- Это я.
Ирина Николаевна долго, что-то думая про себя, смотрела на Ксану и вдруг сама заметно порозовела.
- Герой Советского Союза Григорий Тулубей - это...
- ...отец, отец! - зашептали все, привставая с парт.- Это отец ее.
- Он мой папа был! - звонким, стеклянным голоском своим ответила Ксана и потупилась.
Новая пионервожатая встала из-за стола, подоила к парте, где все еще стояла Ксана, перебирая руками край передника.
- Да,- сказала Ирина Николаевна,- похожа. Садись.
Она вернулась к столу, оглядела класс и внезапно стала очень строгой, даже суровой, как показалось Ксане.
- Вот видите,- сказала Ирина Николаевна,- мне выпала честь теперь работать вожатой у пионеров школы, которая носит имя замечательного человека... Удивительной храбрости человека! Ему славу поют и честь воздают не только на нашей земле, не только под нашим небом, которое он так бесстрашно защищал. Но и там, далеко, под голубым небом Италии... И в классе у вас учится дочка этого человека.
Все в классе обернулись на Ксану и посмотрели на нее так, как будто никогда раньше не видали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43