Заказывал тут магазин
отвратительная страсть заставляла этого человека разрывать могилы.
И хотя сей ужасный донжуан чаще всего посещал кладбище Монпарнас, предосторожности были приняты и для всех остальных мест упокоения. На каждом кладбище с этих пор стали держать больших сторожевых собак.
...Ирен и графиня Маргарита сидели друг подле друга.
Ирен можно было бы счесть совершенно спокойной, если бы не бледность ее лица и темные круги под опущенными долу глазами.
Графиня молчала и казалась целиком погруженной в свои мысли.
Потом она встала, откинула муслиновую занавеску, что загораживала окно, и выглянула на улицу.
Луну застилали облака, так что окрестности были погружены в темноту. Едва-едва можно было рассмотреть деревья и памятники кладбища.
Отчетливо виднелась лишь могила полковника – белая на черном фоне.
Но графиня Маргарита вовсе не собиралась любоваться ею. Она пристально наблюдала за окном особняка Гайо – окном Щевалье Мора.
Ни единого лучика света не пробивалось сквозь закрытые ставни.
– Сударыня, – промолвила Ирен, – когда вы пришли ко мне, вы сказали, что будете говорить о моем отце.
Ни единого лучика, сказали мы, и мы не солгали. Однако же щель между створками ставней в окне шевалье Мора не была совершенно черной, а это значило, что в комнате все же горел свет.
Наверное, окно занавесили плотной шторой, чтобы было похоже, будто никого нет дома.
Маргарита подошла к Ирен и сказала:
– Я не забыла своего обещания, но, признаюсь, я надеялась услышать от вас хотя бы несколько добрых слов о Ренье.
– Чтобы что-то сказать, нужно сперва все хорошенько обдумать, – прошептала Ирен.
– Может, вы не поверили моему рассказу? – спросила графиня, садясь.
– Поверила, сударыня, – отозвалась Ирен. – Потому-то у меня так тяжело на сердце. Однако за вашим рассказом стоит многое, чего я не знаю. Вы нанесли тяжкий удар по моим чувствам, но вы не убили моей сердечной привязанности. Во всяком случае, я на это надеюсь...
Она поколебалась, но потом все-таки прибавила:
– Вдобавок я чувствую угрызения совести. Мне стыдно моих подозрений.
– У вас благородная и чистая душа, – сказала графиня, беря Ирен за руку. – И я не обманываюсь насчет трудности моей миссии. Вполне возможно, я должна была начать с другого. Вокруг вас и в самом деле есть тайна, о которой вы не имеете ни малейшего понятия. Знаю ли я о ней чуть больше вашего? На этот вопрос я отвечу позже. Мне еще многое нужно вам сказать. Прежде всего я должна объяснить, почему позволила себе, хотя и не имею на это ни малейшего права, присмотреться попристальнее к вашей жизни. Только из-за вас, поверьте, из-за вас одной заинтересовали меня ваш отец и ваш жених, хотя я и знала их обоих задолго до того, как впервые увидела вас. Вы слушаете меня?
Ирен, чье прекрасное лицо было печальным и задумчивым, ответила:
– Слушаю, мадам.
– Ваша несравненная красота, – продолжала графиня, – ваше прекрасное воспитание, которое так выделяет вас из среды, которая вас окружает, сразу привлекли мое внимание. Еще тогда, когда вы в первый раз принесли мне свою вышивку, я почувствовала к вам расположение, смешанное с самым искренним любопытством. Вас, простую работницу, и меня, богатую титулованную даму, сблизила случайность.
Графиня на секунду замолчала, заметив, что Ирен подняла глаза и смотрит прямо на нее.
– Да-да, я настаиваю, – проговорила затем Маргарита с искренней улыбкой, – что сблизила нас чистая случайность. Симпатия родилась позже. Но позвольте же мне продолжить. Выше всего я ценю в людях гордость и независимость, и я не решилась бы донимать вас вопросами и выяснять те или иные мелкие детали вашего прошлого. У меня была другая возможность узнать вашу историю – и я узнала ее.
– Это грустная история, – невольно пробормотала Ирен.
– С вашим отцом мы знакомы более двадцати лет, – продолжала Маргарита. – Около десяти лет мы с ним не виделись. Я допускаю, что студент Академии Искусств, окончивший курс в начале двадцатых годов, давно позабыл бедную девчушку, что подавала ему на стол в маленьком пансионе на улице Сен-Жак, где он обедал за сорок франков в месяц.
– Бедная девчушка – это вы, мадам?
– Нам понадобится не один вечер, дитя мое, если мы решим заняться историей моей жизни. Волею судеб я стала героиней множества авантюр и любовных приключений, к которым, однако, никогда не стремилась... Но речь сейчас не обо мне, а о вас и ваших близких. Так вот, подчиняясь внезапно охватившему меня страстному желанию узнать, могу ли я быть для вас полезной, я обратилась к своему оракулу – оракулу, который часто помогает мне... Извините, что я без спроса вторглась в вашу жизнь.
– Мне не за что вас прощать, мадам, – ответила Ирен с оттенком высокомерия в голосе, – потому что мне нечего скрывать.
– Это правда, – подхватила Маргарита, – сегодня вам скрывать нечего.
– Завтра ничего не изменит в моем прошлом.
– Как бы мне хотелось разделить эту вашу уверенность, дитя мое, – произнесла с волнением графиня.
Она наклонилась к Ирен и поцеловала ее в лоб. Затем, мгновенно переменив тон, продолжала:
– Вернемся же к моему оракулу. Я не колдунья, но в благотворительности есть что-то от волшебства, от магии, чья таинственная сила, безусловно, может изумить непосвященных. Проклят будет тот негодяй, который приведет эту силу в движение с дурными целями. Но я опять отвлеклась. Итак, вы не знаете ничего из того, о чем я хочу вам рассказать, и однако же вы ко всему этому причастны. Так дети знают все книги в родительской библиотеке: их вид им привычен и знаком, но они ни разу их не открывали. Из комнаты, где мы находимся, девочка моя, отлично видна одна могила на кладбище Пер-Лашез.
– Да, это могила полковника Боццо-Короны.
– Нужно ли рассказывать вам о том, что связывает вашу семью с памятью этого святого старца?
– Я знаю, что он был очень богат и что благодаря ему положение моего отца некогда изменилось в лучшую сторону.
– Скоро вы узнаете об этом все, что только захотите узнать. Мой муж и я помогали полковнику, который хотел, чтобы Винсент Карпантье нашел для себя новое занятие. Но сейчас я хочу поговорить с вами совсем не об этом.
Голос графини Маргариты зазвучал торжественно и едва ли не благоговейно.
– Изумительный человек, останки которого покоятся под этим белым камнем, основал – с весьма благородными целями, разумеется, – в высших сферах парижского света некое сообщество, и его деятельность отнюдь не прекратилась со смертью господина Боццо. Я не могу сказать, что полностью заменила полковника, ибо никто и никогда не сможет его заменить, но все-таки я осмеливаюсь утверждать, что именно мне удалось объединить членов семьи, главой которой был полковник.
– Как это великодушно с вашей стороны, – прошептала Ирен, удивляясь невольно тому любопытству, с каким она слушала графиню.
Маргарита улыбнулась.
– Многие надо нами смеются, – сказала она, – многие считают, что сейчас благотворительность не в моде. Но нам безразличны их насмешки. Мы чувствуем себя сильными и, хотя мы и стеснены в средствах, изо дня в день вершим свое дело – и величественное, и достойное... Да, благодаря Господу мы обладаем могуществом, которое позволяет нам видеть, что делается за закрытыми дверями домов – так, как если бы эти двери были стеклянными. Дар этот необходим нам, дабы бороться со злом и творить добро. Зло ненавидит нас и распространяет о нас клевету, уверяя, будто мы опасны для общества. Добрые же люди не в силах защитить нас, но, к счастью, на небе есть Бог, Всевидящий и Справедливый, и Он заботится о нашем процветании, ибо мы угодны Ему.
Мы объединены чистотой наших намерений и бескорыстием наших сердец, но, к сожалению, все в этом мире несовершенно, так что и среди нас можно встретить честолюбцев, эгоистов и даже стяжателей.
Однако их очень мало, поверьте! И не они определяют лицо нашего братства, которое живо лишь благодаря стремлению большинства к высокой и чистой цели.
Возвышенность нашей цели объединяет нас и умножает наши силы, она управляет нами и ведет нас по пути добра. Так стоит ли обращать внимание на отдельных мерзавцев? Мелкое и случайное зло растворяется в нашем общем стремлении творить добрые дела, и мы недоступны для темных сил.
Есть сообщество – прославленное и одновременно ненавидимое многими, – против которого упорно боролись и лучшие умы человечества, и короли, и даже целые народы. Я говорю об иезуитах. Я не собираюсь защищать или обвинять их, ибо они мне безразличны, однако же я восхищаюсь удивительной мощью братства, которое способно перенести, не дрогнув, удары, что погребли бы под собой не один десяток империй.
В земном мире истинной властью может обладать только сообщество единомышленников.
И это сообщество тем сильнее, чем дисциплинированнее его отдельные члены.
В наши времена разрушаются государства и шатаются троны, а народы, охваченные лихорадкой возмущения, стремятся к вседозволенности и непрерывно бунтуют. Почему? Да потому что каждый сражается только за свои интересы, сражается за себя против всех. Потому что каждый старается проторить лишь собственную дорогу и потеснить всех остальных. Потому что глупый дух противостояния и противоборства повсюду взял верх над мудрым духом объединения и соподчинения.
В своей слепоте и тупости люди утверждают, что это и есть борьба за жизнь.
И пробивают себе дорогу, расталкивая остальных, а те, в свою очередь, толкают этих, и побежденными полны все придорожные канавы.
И что же мы видим? Посреди этой сумятицы, посреди хаоса и раздора гордо высится наше сообщество – символ покоя, порядка и процветания. Мы уважаем иерархию, мы ценим преданность – и именно поэтому мутные бушующие волны вселенских волнений не в силах захлестнуть нас, и мы, подобно прославленной армии Александра Македонского, бестрепетно идем вперед.
Наши члены объединены в некие подобия боевых фаланг, где один всегда за всех, а все – за одного. Разнузданная и неорганизованная толпа не страшна нам... Однако, дитя мое, я вас, кажется, утомила? Вам все это кажется слишком сложным? Хорошо, тогда я буду говорить о себе – о том, как мне, маленькой и скромной служаночке из пансиона на улице Сен-Жак, удалось добиться власти и могущества. Пускай для большинства я – обычная богатая парижанка, но мне-то известно, как велика на самом деле моя незримая армия. Я уверена в своем воинстве и не сомневаюсь, что мне под силу решить задачи, перед которыми спасовал бы сам Луи-Филипп, нынешний король Франции!
XIV
ОБРЕЧЕННЫЙ НА СМЕРТЬ
Последние слова графиня Маргарита произнесла почти весело. Она уже не сомневалась, что завоевала внимание Ирен.
Прекрасные глаза вышивальщицы и впрямь светились живейшим любопытством.
– Естественно, – вновь заговорила улыбающаяся Маргарита, – я не равняю себе с королем. Я имела в виду лишь задачи, которые приходится мне решать, и трудности, с которыми мне приходится справляться. Впрочем, довольно хвалиться!
Я веду речь о полиции. У каждого из нас – у короля и у меня – она своя. Только королевская чем-то напоминает белого волка – она столь же заметна и ее так же опасаются.
Моя полиция – совсем другое дело. Мои люди ничем не выделяются из толпы, и когда они идут по улице, никто не скажет им вслед: вон, глядите, прошел полицейский.
Неплохо, правда?
Но как только мне нужно разгадать тайну, причем неважно, к какому времени она относится – к прошлому или настоящему, я зову своих полицейских. Так порой обращаются за помощью к ясновидящим или гадалкам.
Впрочем, я знаю, что и ясновидящие, и гадалки частенько врут, а еще чаще искренне заблуждаются.
Моя полиция не может солгать, она всегда правдива. Спустя короткое время после нашей первой встречи с вами я написала на карточке ваше имя и ваш адрес.
Фамилия Карпантье не так уж редка. И должна вам признаться, что воспоминания, которые у меня возникли, были столь туманны, что я не придала им никакого значения. Мне даже в голову не пришло, что вы можете быть дочерью Винсента.
Невдомек было мне и то, что вы связаны с Ренье, которого я знала как художника. Ему я как-то заказывала картину.
Кроме фамилии и адреса, я написала на своей карточке следующую просьбу: «Обстоятельства жизни мадемуазел ь К арпантье, ее семья, ее связи и что возможно для нее сд ел ать». Свою просьбу я передала в надежные руки.
– И вы получили ответ, мадам? – прервала ее вопросом девушка, и в голосе ее все еще звучало недоверие.
– Я получила несколько ответов.
– И наверное, противоречивых?
– Правда всегда одна. Все ответы дополняли друг друга. Когда я собрала их вместе, у меня возникла полная картина.
– Значит, мадам, – сказала Ирен, – вы знаете обо мне куда больше, чем я сама.
– Похоже, что так, – подтвердила графиня. – Да, думаю, так оно и есть.
Обе замолчали. Многое, очень многое хотела бы выяснить Ирен, но ни единого слова не слетело с ее губ.
Наконец графиня указала пальчиком на письмо Карпантье, что лежало поверх неоконченной работы подле перевернутого портрета шевалье Мора.
– Если только, – проговорила графиня, – если только последнее письмо вашего отца не открыло вам всю правду.
– Его последнее письмо, – тихо ответила девушка, – ничем не отличается от всех предыдущих.
– Если только, – продолжала Маргарита, указывая теперь уже не на письмо, а на портрет, – если только в минуты, когда вы смотрели на оригинал этой миниатюры, Бог не научил вас отличать ложь от правды...
Ирен опустила ресницы. Первой заговорила опять Маргарита:
– В один прекрасный день, теперь уже довольно отдаленный, вы, покоренная светлыми воспоминаниями детства, справились со своей нерешительностью и согласились отдать руку Ренье. В этот день вы получили два письма, суть которых я вам сейчас напомню.
Первое было написано незнакомым почерком и гласило примерно следующее:
«Винсент Карпантье мертв. Его могила находится в Ш тольберге, между Льежем и А х еном. Спросите шахтер а н омер сто три».
– Вы правы, – прошептала глубоко взволнованная Ирен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
И хотя сей ужасный донжуан чаще всего посещал кладбище Монпарнас, предосторожности были приняты и для всех остальных мест упокоения. На каждом кладбище с этих пор стали держать больших сторожевых собак.
...Ирен и графиня Маргарита сидели друг подле друга.
Ирен можно было бы счесть совершенно спокойной, если бы не бледность ее лица и темные круги под опущенными долу глазами.
Графиня молчала и казалась целиком погруженной в свои мысли.
Потом она встала, откинула муслиновую занавеску, что загораживала окно, и выглянула на улицу.
Луну застилали облака, так что окрестности были погружены в темноту. Едва-едва можно было рассмотреть деревья и памятники кладбища.
Отчетливо виднелась лишь могила полковника – белая на черном фоне.
Но графиня Маргарита вовсе не собиралась любоваться ею. Она пристально наблюдала за окном особняка Гайо – окном Щевалье Мора.
Ни единого лучика света не пробивалось сквозь закрытые ставни.
– Сударыня, – промолвила Ирен, – когда вы пришли ко мне, вы сказали, что будете говорить о моем отце.
Ни единого лучика, сказали мы, и мы не солгали. Однако же щель между створками ставней в окне шевалье Мора не была совершенно черной, а это значило, что в комнате все же горел свет.
Наверное, окно занавесили плотной шторой, чтобы было похоже, будто никого нет дома.
Маргарита подошла к Ирен и сказала:
– Я не забыла своего обещания, но, признаюсь, я надеялась услышать от вас хотя бы несколько добрых слов о Ренье.
– Чтобы что-то сказать, нужно сперва все хорошенько обдумать, – прошептала Ирен.
– Может, вы не поверили моему рассказу? – спросила графиня, садясь.
– Поверила, сударыня, – отозвалась Ирен. – Потому-то у меня так тяжело на сердце. Однако за вашим рассказом стоит многое, чего я не знаю. Вы нанесли тяжкий удар по моим чувствам, но вы не убили моей сердечной привязанности. Во всяком случае, я на это надеюсь...
Она поколебалась, но потом все-таки прибавила:
– Вдобавок я чувствую угрызения совести. Мне стыдно моих подозрений.
– У вас благородная и чистая душа, – сказала графиня, беря Ирен за руку. – И я не обманываюсь насчет трудности моей миссии. Вполне возможно, я должна была начать с другого. Вокруг вас и в самом деле есть тайна, о которой вы не имеете ни малейшего понятия. Знаю ли я о ней чуть больше вашего? На этот вопрос я отвечу позже. Мне еще многое нужно вам сказать. Прежде всего я должна объяснить, почему позволила себе, хотя и не имею на это ни малейшего права, присмотреться попристальнее к вашей жизни. Только из-за вас, поверьте, из-за вас одной заинтересовали меня ваш отец и ваш жених, хотя я и знала их обоих задолго до того, как впервые увидела вас. Вы слушаете меня?
Ирен, чье прекрасное лицо было печальным и задумчивым, ответила:
– Слушаю, мадам.
– Ваша несравненная красота, – продолжала графиня, – ваше прекрасное воспитание, которое так выделяет вас из среды, которая вас окружает, сразу привлекли мое внимание. Еще тогда, когда вы в первый раз принесли мне свою вышивку, я почувствовала к вам расположение, смешанное с самым искренним любопытством. Вас, простую работницу, и меня, богатую титулованную даму, сблизила случайность.
Графиня на секунду замолчала, заметив, что Ирен подняла глаза и смотрит прямо на нее.
– Да-да, я настаиваю, – проговорила затем Маргарита с искренней улыбкой, – что сблизила нас чистая случайность. Симпатия родилась позже. Но позвольте же мне продолжить. Выше всего я ценю в людях гордость и независимость, и я не решилась бы донимать вас вопросами и выяснять те или иные мелкие детали вашего прошлого. У меня была другая возможность узнать вашу историю – и я узнала ее.
– Это грустная история, – невольно пробормотала Ирен.
– С вашим отцом мы знакомы более двадцати лет, – продолжала Маргарита. – Около десяти лет мы с ним не виделись. Я допускаю, что студент Академии Искусств, окончивший курс в начале двадцатых годов, давно позабыл бедную девчушку, что подавала ему на стол в маленьком пансионе на улице Сен-Жак, где он обедал за сорок франков в месяц.
– Бедная девчушка – это вы, мадам?
– Нам понадобится не один вечер, дитя мое, если мы решим заняться историей моей жизни. Волею судеб я стала героиней множества авантюр и любовных приключений, к которым, однако, никогда не стремилась... Но речь сейчас не обо мне, а о вас и ваших близких. Так вот, подчиняясь внезапно охватившему меня страстному желанию узнать, могу ли я быть для вас полезной, я обратилась к своему оракулу – оракулу, который часто помогает мне... Извините, что я без спроса вторглась в вашу жизнь.
– Мне не за что вас прощать, мадам, – ответила Ирен с оттенком высокомерия в голосе, – потому что мне нечего скрывать.
– Это правда, – подхватила Маргарита, – сегодня вам скрывать нечего.
– Завтра ничего не изменит в моем прошлом.
– Как бы мне хотелось разделить эту вашу уверенность, дитя мое, – произнесла с волнением графиня.
Она наклонилась к Ирен и поцеловала ее в лоб. Затем, мгновенно переменив тон, продолжала:
– Вернемся же к моему оракулу. Я не колдунья, но в благотворительности есть что-то от волшебства, от магии, чья таинственная сила, безусловно, может изумить непосвященных. Проклят будет тот негодяй, который приведет эту силу в движение с дурными целями. Но я опять отвлеклась. Итак, вы не знаете ничего из того, о чем я хочу вам рассказать, и однако же вы ко всему этому причастны. Так дети знают все книги в родительской библиотеке: их вид им привычен и знаком, но они ни разу их не открывали. Из комнаты, где мы находимся, девочка моя, отлично видна одна могила на кладбище Пер-Лашез.
– Да, это могила полковника Боццо-Короны.
– Нужно ли рассказывать вам о том, что связывает вашу семью с памятью этого святого старца?
– Я знаю, что он был очень богат и что благодаря ему положение моего отца некогда изменилось в лучшую сторону.
– Скоро вы узнаете об этом все, что только захотите узнать. Мой муж и я помогали полковнику, который хотел, чтобы Винсент Карпантье нашел для себя новое занятие. Но сейчас я хочу поговорить с вами совсем не об этом.
Голос графини Маргариты зазвучал торжественно и едва ли не благоговейно.
– Изумительный человек, останки которого покоятся под этим белым камнем, основал – с весьма благородными целями, разумеется, – в высших сферах парижского света некое сообщество, и его деятельность отнюдь не прекратилась со смертью господина Боццо. Я не могу сказать, что полностью заменила полковника, ибо никто и никогда не сможет его заменить, но все-таки я осмеливаюсь утверждать, что именно мне удалось объединить членов семьи, главой которой был полковник.
– Как это великодушно с вашей стороны, – прошептала Ирен, удивляясь невольно тому любопытству, с каким она слушала графиню.
Маргарита улыбнулась.
– Многие надо нами смеются, – сказала она, – многие считают, что сейчас благотворительность не в моде. Но нам безразличны их насмешки. Мы чувствуем себя сильными и, хотя мы и стеснены в средствах, изо дня в день вершим свое дело – и величественное, и достойное... Да, благодаря Господу мы обладаем могуществом, которое позволяет нам видеть, что делается за закрытыми дверями домов – так, как если бы эти двери были стеклянными. Дар этот необходим нам, дабы бороться со злом и творить добро. Зло ненавидит нас и распространяет о нас клевету, уверяя, будто мы опасны для общества. Добрые же люди не в силах защитить нас, но, к счастью, на небе есть Бог, Всевидящий и Справедливый, и Он заботится о нашем процветании, ибо мы угодны Ему.
Мы объединены чистотой наших намерений и бескорыстием наших сердец, но, к сожалению, все в этом мире несовершенно, так что и среди нас можно встретить честолюбцев, эгоистов и даже стяжателей.
Однако их очень мало, поверьте! И не они определяют лицо нашего братства, которое живо лишь благодаря стремлению большинства к высокой и чистой цели.
Возвышенность нашей цели объединяет нас и умножает наши силы, она управляет нами и ведет нас по пути добра. Так стоит ли обращать внимание на отдельных мерзавцев? Мелкое и случайное зло растворяется в нашем общем стремлении творить добрые дела, и мы недоступны для темных сил.
Есть сообщество – прославленное и одновременно ненавидимое многими, – против которого упорно боролись и лучшие умы человечества, и короли, и даже целые народы. Я говорю об иезуитах. Я не собираюсь защищать или обвинять их, ибо они мне безразличны, однако же я восхищаюсь удивительной мощью братства, которое способно перенести, не дрогнув, удары, что погребли бы под собой не один десяток империй.
В земном мире истинной властью может обладать только сообщество единомышленников.
И это сообщество тем сильнее, чем дисциплинированнее его отдельные члены.
В наши времена разрушаются государства и шатаются троны, а народы, охваченные лихорадкой возмущения, стремятся к вседозволенности и непрерывно бунтуют. Почему? Да потому что каждый сражается только за свои интересы, сражается за себя против всех. Потому что каждый старается проторить лишь собственную дорогу и потеснить всех остальных. Потому что глупый дух противостояния и противоборства повсюду взял верх над мудрым духом объединения и соподчинения.
В своей слепоте и тупости люди утверждают, что это и есть борьба за жизнь.
И пробивают себе дорогу, расталкивая остальных, а те, в свою очередь, толкают этих, и побежденными полны все придорожные канавы.
И что же мы видим? Посреди этой сумятицы, посреди хаоса и раздора гордо высится наше сообщество – символ покоя, порядка и процветания. Мы уважаем иерархию, мы ценим преданность – и именно поэтому мутные бушующие волны вселенских волнений не в силах захлестнуть нас, и мы, подобно прославленной армии Александра Македонского, бестрепетно идем вперед.
Наши члены объединены в некие подобия боевых фаланг, где один всегда за всех, а все – за одного. Разнузданная и неорганизованная толпа не страшна нам... Однако, дитя мое, я вас, кажется, утомила? Вам все это кажется слишком сложным? Хорошо, тогда я буду говорить о себе – о том, как мне, маленькой и скромной служаночке из пансиона на улице Сен-Жак, удалось добиться власти и могущества. Пускай для большинства я – обычная богатая парижанка, но мне-то известно, как велика на самом деле моя незримая армия. Я уверена в своем воинстве и не сомневаюсь, что мне под силу решить задачи, перед которыми спасовал бы сам Луи-Филипп, нынешний король Франции!
XIV
ОБРЕЧЕННЫЙ НА СМЕРТЬ
Последние слова графиня Маргарита произнесла почти весело. Она уже не сомневалась, что завоевала внимание Ирен.
Прекрасные глаза вышивальщицы и впрямь светились живейшим любопытством.
– Естественно, – вновь заговорила улыбающаяся Маргарита, – я не равняю себе с королем. Я имела в виду лишь задачи, которые приходится мне решать, и трудности, с которыми мне приходится справляться. Впрочем, довольно хвалиться!
Я веду речь о полиции. У каждого из нас – у короля и у меня – она своя. Только королевская чем-то напоминает белого волка – она столь же заметна и ее так же опасаются.
Моя полиция – совсем другое дело. Мои люди ничем не выделяются из толпы, и когда они идут по улице, никто не скажет им вслед: вон, глядите, прошел полицейский.
Неплохо, правда?
Но как только мне нужно разгадать тайну, причем неважно, к какому времени она относится – к прошлому или настоящему, я зову своих полицейских. Так порой обращаются за помощью к ясновидящим или гадалкам.
Впрочем, я знаю, что и ясновидящие, и гадалки частенько врут, а еще чаще искренне заблуждаются.
Моя полиция не может солгать, она всегда правдива. Спустя короткое время после нашей первой встречи с вами я написала на карточке ваше имя и ваш адрес.
Фамилия Карпантье не так уж редка. И должна вам признаться, что воспоминания, которые у меня возникли, были столь туманны, что я не придала им никакого значения. Мне даже в голову не пришло, что вы можете быть дочерью Винсента.
Невдомек было мне и то, что вы связаны с Ренье, которого я знала как художника. Ему я как-то заказывала картину.
Кроме фамилии и адреса, я написала на своей карточке следующую просьбу: «Обстоятельства жизни мадемуазел ь К арпантье, ее семья, ее связи и что возможно для нее сд ел ать». Свою просьбу я передала в надежные руки.
– И вы получили ответ, мадам? – прервала ее вопросом девушка, и в голосе ее все еще звучало недоверие.
– Я получила несколько ответов.
– И наверное, противоречивых?
– Правда всегда одна. Все ответы дополняли друг друга. Когда я собрала их вместе, у меня возникла полная картина.
– Значит, мадам, – сказала Ирен, – вы знаете обо мне куда больше, чем я сама.
– Похоже, что так, – подтвердила графиня. – Да, думаю, так оно и есть.
Обе замолчали. Многое, очень многое хотела бы выяснить Ирен, но ни единого слова не слетело с ее губ.
Наконец графиня указала пальчиком на письмо Карпантье, что лежало поверх неоконченной работы подле перевернутого портрета шевалье Мора.
– Если только, – проговорила графиня, – если только последнее письмо вашего отца не открыло вам всю правду.
– Его последнее письмо, – тихо ответила девушка, – ничем не отличается от всех предыдущих.
– Если только, – продолжала Маргарита, указывая теперь уже не на письмо, а на портрет, – если только в минуты, когда вы смотрели на оригинал этой миниатюры, Бог не научил вас отличать ложь от правды...
Ирен опустила ресницы. Первой заговорила опять Маргарита:
– В один прекрасный день, теперь уже довольно отдаленный, вы, покоренная светлыми воспоминаниями детства, справились со своей нерешительностью и согласились отдать руку Ренье. В этот день вы получили два письма, суть которых я вам сейчас напомню.
Первое было написано незнакомым почерком и гласило примерно следующее:
«Винсент Карпантье мертв. Его могила находится в Ш тольберге, между Льежем и А х еном. Спросите шахтер а н омер сто три».
– Вы правы, – прошептала глубоко взволнованная Ирен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67