Удар Кейна чуть не пропустил изгибающуюся серую молнию. Но не пропустил. И только одно живое существо осталось посреди побоища.Кейн внимательно осмотрелся вокруг, но больше ни один волк не появился в лощине. Он хватал воздух большими глотками и пытался прикинуть, сколько времени длилась схватка. Получалось, что минут пять, — из ран оленя еще текла кровь.Кейн осмотрел себя. Каким-то чудом он остался почти невредим. Только порез на правой руке — след клыков последнего волка. Его одежда и лицо были покрыты волчьей кровью, отчего он походил на красного гоблина. Кейн быстро почистил свое оружие. Надо добраться до остальных, пока другие волки не застигли его пешим. Если отряд барона не постигла та же судьба, подумал он.Это нападение казалось невероятным. Можно предположить, что волков привлек шум охоты и они обезумели от вида и запаха крови. Хотя вряд ли, особенно если учесть остальные случаи. Это все было похоже на тщательно спланированную кампанию. Кейн с беспокойством подумал о том, что могло заставить волков систематически учинять резню. Возможные ответы были малопривлекательными.В этот момент его мысли прервало тихое лошадиное ржание. На тропинке перед ним стоял один из скакунов, умчавшихся в начале схватки. Животное было все еще испугано. Оно нуждалось в обществе человека в этом полном опасностей замерзшем лесу, но было сейчас крайне недоверчивым. Кейн мягко и успокаивающе позвал лошадь, уговаривая ее подойти поближе. Хорошо, что ветер дул в его сторону, — если бы конь уловил запах волчьей крови, наверняка бы убежал.Но животное с мучительной медлительностью приблизилось к Кейну, и он после нескольких попыток, от каждой из которых у него замирало сердце, поймал поводья. Он вскочил в седло и направил пугливого скакуна галопом по той тропинке, по которой недавно ехал с целым отрядом.Через несколько миль Кейн услышал далекий крик — испуганную мольбу о помощи. Он поколебался мгновение и решил проверить, в чем дело. Крик казался вполне человеческим и даже определенно женским. Кейн осторожно, но поспешно направил своего скакуна туда, где кричали, любопытствуя, кто это мог быть.Лошадь уловила знакомый запах и тревожно заржала. Кейн тоже попытался принюхаться, но волчье зловоние на его теле перебивало другие запахи. Однако лошадь, должно быть, учуяла волков, которые вполне могли напасть на девушку. Но в таком случае вряд ли она была бы еще жива, а значит… значит, кричал не человек. Кейн знал о случаях, когда спасители находили свою погибель, следуя на крики о помощи, и, памятуя о недавней схватке, был склонен к осторожности.Тем не менее, голос казался знакомым, и, повинуясь внутреннему толчку, Кейн пришпорил своего испуганного скакуна.У ствола большой раскидистой ели ворчали два волка. Их внимание привлекла девушка на ветке — это была Бринанин.Кейн извлек свой клинок и набросился на приникших к земле волков. Они не приняли вызова и предпочли скрыться.Он встал под деревом и помог Бринанин слезть с ветки; она с рыданием упала в его объятия. Кейн попытался задать ей пару вопросов, но Бринанин только прижималась к нему и всхлипывала. Поэтому он издал какие-то звуки, которые, как он надеялся, могли сойти за сочувствие и утешение, и дал ей выплакаться.Они почти доехали до поляны, где охотники наткнулись на второго оленя, когда спасенная прекратила хлюпать носом.— Фу-у! Что за вонища! Ты что, купался в крови оленя или в чьей-то еще?— В чьей-то еще. Что, во имя Семи Безымянных, ты здесь делаешь? Я вроде припоминаю, что утром мы оставили тебя в замке.— Я хотела отправиться на охоту, но отец не позволил. А мне все равно надо было выбраться и посмотреть, как выглядит лес после такого бурана, так что я оседлала свою лошадь и поехала за вами. Привратник выпустил меня, потому что я с ним дружу, к тому же я сказала, что просто хочу проехаться вокруг замка, и я направилась за вами, думая, что отец будет слишком занят охотой и не станет отсылать меня назад, раз уж я добралась до вас. Но тут за мной погналась стая волков. Я знала, что не смогу перегнать их в лесу, так что, когда моя лошадь добежала до того дерева, я ухватилась за ветку и полезла вверх. — Она всхлипнула. — Я думала, что у меня руки оторвутся, но знала, что должна держаться. Один из них чуть не схватил меня за ногу, пока я пыталась залезть повыше. Большинство из них погнались за лошадью — думаю, они ее поймали, хотя я этого не видела, — а эти двое остались ждать, когда я слезу. Я кричала и вопила в надежде, что кто-то из охотников услышит меня и спасет. Что ты и сделал, — закончила она.Кейн был поражен хладнокровием девушки. Большинство женщин были бы слишком испуганы, слишком глупы, слишком слабы. Но Бринанин выжила и даже уже почти успокоилась. Это было невероятно.Он въехал на поляну и с облегчением увидел там Тройлина и его отряд. Живых и с тушей оленя. Они приветствовали его радостными криками, потом с удивлением умолкли, разглядев покрытого кровью всадника и его спутницу.— Кейн! Что случилось, черт возьми? — изумленно выдохнул Тройлин.— Вот твоя дочь — целая и невредимая, — сказал Кейн. — Остальные там, с оленем. Они не последуют за нами. V. РАССКАЗЫ ЗИМНИМ ВЕЧЕРОМ Пир по случаю охоты был довольно унылым. Бить лесного зверя — занятие опасное, и чаши нередко поднимались в память погибших. Но пять трупов — это слишком. Люди пили эль с подавленным видом, и вместо обычных грубоватых шуточек слышались беспокойные разговоры о странных нападениях. Поведение волков было неестественным, и в полумраке главного зала в этот вечер рассказали немало старых легенд.Да, невесело было за широким столом. Бринанин еще не отошла от пережитого и не вела свои привычные добродушные перепалки с отцом. Барон даже забыл наказать дочь, так он был подавлен. Место Хендерина пустовало, не было и двух его слуг. Безумный юнец сегодня ускользнул от своих стражников, долго его не могли найти и наконец застигли: Хендерин карабкался по наружной стене. Он совершенно обезумел, и Листрику пришлось запереть его, пока чары не потеряют над ним власть. Листрик вел себя как всегда. Длиннобородый астролог угрюмо поглощал пищу, награждая окружающих сердитыми взглядами.Барон Тройлин только что дослушал, как Кейн в очередной раз рассказал о побоище в лощине. Барон уже трижды просил повторить эту историю, и каждый раз в заключение качал головой и говорил о неестественном поведении волков. Он пытался запомнить все подробности, слабо надеясь, что где-то в повествовании Кейна таится объяснение произошедшего.Барон заметил Эвинголиса, который, как обычно, сидел в тени, наблюдая за обедающими, и грыз ребрышко оленя.— Менестрель! — прогремел Тройлин. — В этом зале не больше веселья, чем на поминках. Спой нам что-нибудь для поднятия духа.По столам пронесся шумок: наконец-то запахло развлечением.Альбинос встал со своего места и взял лютню. Он недолго перебирал струны, потом поднял насмешливые глаза на Кейна и объявил:— Вот напев, который, наверное, будет знаком нашему гостю.Его чистый голос начал песню, и Кейн едва подавил удивленный возглас. Менестрель пел на древнем амертирском наречии — Кейн считал, что вряд ли кто-то в этой глуши понимает давно забытый язык. Эту песню некогда сочинил печально известный поэт Клем Гинех из древнего Амертири. Деяния его заставили современников сомневаться, то ли он был поэтом, который стал колдуном, то ли наоборот.В бесконечном зеркале бессмертной души моего духаЯ возвращаюсь в давние времена,Когда все только начиналось или еще не началось,И вижу хрустальный узор, движущийся рисунок,Забытый богами, но открытый внутреннему взору.— Давай что-нибудь по-каррасальски! — проревел пьяный солдат.Безумный старший бог в своем безумии хотел создатьСозданий смертных расу по образу богов.И в глупом себялюбии, безрассудстве роковом творец придалСозданьям смертным божественное совершенствоИ в слепоте своей забыл: подобное твореньеПолучит от обманщика отца его безумие.Свершил он тяжкий труд, гигантское усилье,А братья бога наблюдали за ним с усмешкой, дивясь творению глупца.Всю землю заселил он своим губительным созданьемИ почил в самодовольстве от безумного труда.Кое-кто из мужланов начал бить по столам, возмущаясь загадочной, непостижимой песней.Со временем глупца созданья размножились по всей землеИ презирали тех, кто был до них, в своем безумье,Довольные червеподобным прозябаньем для удовольствия своего бога,Который в бездумном себялюбье играл со своими куклами.Но в одном из них проснулось недовольствоПрозябаньем в космической грязи -Не червем, но змеей был этот сын божьего безрассудства.И в адской ярости от умиротворяющей лжи своего творцаОн решил быть хозяином сам себе, и отверг безымянного бога,И своими руками убил родного брата — любимую игрушку.Отчаяние охватило поврежденный мозг безумного бога,Ибо он узрел порок в своем излюбленном созданииИ понял, что виновник этого — он сам.Мятежника проклял он и приговорил к безрадостному вечному блужданию,И дал ему глаза убийцы, чтобы все узнавали Метку Кейна.— Черт бы тебя побрал, бледная немочь! — проревел пьяный солдат. — Я сказал, спой то, что мы все знаем! — Он поднялся, спотыкаясь, направился к Эвинголису и прервал древнюю песню. — Спой нам что-нибудь другое! — Он выплеснул эль из своей кружки в лицо менестрелю и зарычал от смеха. Его приятели присоединились к нему.Эвинголиса охватила горячая ослепляющая ярость. Он отложил лютню и утер лицо. Затем, в движении слишком быстром, чтобы его можно было уловить, рука менестреля устремилась вперед, и солдат, захлебнувшись смехом, рухнул на каменный пол, словно его лягнула лошадь. Он больше не встал. Присутствующие замерли как громом пораженные: худощавого альбиноса считали слабаком.— Сукин сын! — изумленно выдохнул Тройлин. — Вот что значит затевать драку, когда на ногах не стоишь. Должно быть, он слишком сильно ударился головой об пол. Кто-нибудь, унесите его.Презрительно улыбаясь, Эвинголис подобрал лютню и вышел из зала.— Ну и хорошо! — заметил барон. — Он слишком достал парней своим надменным видом, они не потерпят такого от менестреля. В следующий раз он может не так удачно ударить. — Барон хмыкнул. — Тот еще характер, не правда ли? Он поет самые диковинные песни, которые я когда-либо слышал. Ты что-нибудь понял, Кейн?Кейн задумчиво посмотрел вслед менестрелю.— Кое-что, — пробормотал он и погрузился в раздумья. Его глаза смотрели на пляшущие языки пламени, и никто не мог сказать, что он там видел. VI. ЧЕЛОВЕК НЕ ЧЕЛОВЕК Зверь крался в тени стены, наблюдая за спящим поместьем, и не было в его взгляде ничего, кроме ненависти. Холодный ветер ерошил его белый мех, от тяжелого дыхания поднимались облачка пара. Но зверь не чувствовал холода, ощущая только дикий голод, который надо было утолить. Он крался к пристройке, где жили воины барона; в темноте все предметы казались серыми. В этом доме были мягкие человеческие тела — безволосые слабые обезьяноподобные создания, которые сейчас беззаботно спали. Их нежная плоть была теплой от текущей в их жилах крови. Зверь трепетал от нетерпения и скалился.Из укрытого ночью леса по снегу бежали темные фигуры, молча собираясь у внешних ворот. Зверь ощутил их присутствие и приветствовал их. Многие его собратья отозвались на безмолвный призыв. Они тоже чувствовали множество ненавистных человеческих созданий за стенами замка, и их дикий разум ликовал, предвкушая резню, обещанную им вожаком.Более тридцати поджарых серых фигур ждали за воротами. Этого достаточно, решил зверь, и волки почувствовали — он зовет их. Никто не сопротивлялся. Это был волчий вожак; они должны повиноваться его призыву, исполнять его приказы. Так было еще до того, как люди впервые спустились с деревьев и бросили вызов Братству своими жалкими дубинками и камнями.Зверь отодвинул засов и легко распахнул ворота. Голодные волки хлынули во двор, под покровом теней подкрадываясь к пристройке. За этой дверью спали ненавистные люди, завернутые в украденные меха и одурманенные горелым мясом и соком гнилых растений. Вожак бесшумно скользнул к двери, зная — она не заперта, чтобы загулявшие могли войти. Его трясло от нетерпения и голода. Сейчас!Его красные глаза горели жаждой крови, и ликующая ухмылка обнажила ряды сверкающих клыков. Зверь распахнул дверь и прыгнул внутрь. Следом за ним устремилась рычащая стая!Солдаты проснулись слишком поздно. Зверь завыл: дюжина людей, которых можно убить! Из мрака стая бросилась на беззащитных спящих. Серые тела сомкнулись над извивающимися жертвами, рыча и разрывая теплую плоть. Крики предсмертной агонии — невообразимого ужаса — заполнили пристройку и понеслись в ночь, смешиваясь с отвратительным урчанием, которое издавали пирующие волки.Крики стихли.« Сейчас! », — Вожак прорычал команду. — « Идем отсюда! Пока не пришли остальные! Потом будет еще больше добычи! Но сейчас — прочь отсюда! » Волки с трудом оторвались от содрогающихся жертв. Это было слишком для них. Но вожаку надо подчиняться. Стая неохотно оставила мертвых и повернула острые морды к выходу.Во дворе их встретили несколько человек: беспомощные крики умирающих разбудили замок. Люди в ужасе остановились, увидев, как из пристройки следом за вожаком хлынула напившаяся крови стая.Он стоял, залитый светом бледной луны, — мерзкая помесь человека и волка. Покрытый белым мехом, выше любого из людей, подобием которых он был. На руках и ногах — жуткие когти; руки длиннее человеческих, а ляжки подобны волчьим. На широких плечах — голова демона, покрытая мехом, с высоко поставленными ушами и длинной челюстью, больше похожей на волчью, чем на человеческую. Острые клыки отливали красным в лунном свете, и звериные глаза пылали злобным огнем.Солдаты в отчаянии подняли оружие. Но их было только четверо, и волки просто раздавили их, сбив с ног на землю и разорвав на клочки. Несколько волков погибло. Сам зверь яростно накинулся на одного из солдат, чей клинок пронзил серого убийцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25