— Ну-ну, сын мой, отчего ты плачешь?
— Я боюсь, отец, боюсь самого себя, У меня такие мысли! Не знаю, какое зло овладевает мной. Я не хочу, чтобы ты умер раньше меня!
— Дитя мое, — утешал Стефан, стараясь не выдать своего потрясения услышанным, — на то воля Господа, веление природы, что отцы должны умирать раньше сыновей. Если ты любишь меня, не желай мне величайшей скорби, которую знает человек. Любую потерю я могу вынести, только не потерю детей. Когда умер твой брат, это было давно, но мое сердце до сих пор обливается кровью. Я подумал, что, если такое случится еще раз, я этого не переживу. — Стефан сильнее прижал к себе сына. — Не глупы ли мы? В прошлом году мы весело прощались, собираясь на войну. А сейчас, когда царит мир, плачем и говорим о смерти. Выйдем наружу, а то мы засохнем от сидения взаперти.
* * *
Королева в эту минуту чувствовала то же самое, что и муж, — двор зачах от зимнего заключения. Мод сидела в окружении вышивающих женщин. Обычно оживленные, они были словно сонные мухи, на всех лицах лежала тень неизбывной скуки. Однако, когда они открывали ставни, чтобы вдохнуть немного свежего морозного воздуха, лица их оживали, глаза отыскивали признаки приближающейся весны — набухшие почки на деревьях, пробивающиеся островки слабенькой еще травы.
Сначала редко, потом все чаще, по мере того, как проходили последние недели февраля и наступали первые мартовские дни, вспыхивали разговоры о хозяйстве. Сейчас, должно быть, на юге уже пашут землю, а севернее почва лишь оттаивает, но скоро начнется сев. В душах этих разодетых в меха и драгоценности женщин и одетых в доспехи воинов жила неистребимая любовь к земле. Само по себе это было неплохо, но Мод понимала, что это также и опасно. Беда в том, что рыцари и их дамы были слишком далеки от земли. Они, ухитрялись довольно точно определять, разные сезоны, но не были сельскими сквайрами. Эти люди никогда не нашли бы удовлетворения, руководя крестьянами, и не отдались бы даже ради забавы сельской работе. Они слишком отдалились от земли, чтобы находить удовольствие в том, чтобы решать, какое зерно лучше сеять или как часто свежевать скот. Эти сельские радости могли привлечь их внимание, но очень ненадолго. Поэтому весеннее беспокойство, которое в основном происходило от неудовлетворенного желания деятельности, могло привести их к поискам других отдушин. Мод знала этих людей и понимала, что первая отдушина, к которой они будут стремиться, потому что не раз прибегали к ней, — это война. Поля соседа всегда кажутся зеленее, скот жирнее, крепостные покорнее, любой невинной шутки достаточно, чтобы мужчины схватились за оружие.
Время первой вспашки и сева было самым опасным. Если бы она могла продержать двор до спокойных дней апреля, то огромное желание что-то делать прошло бы. Годом раньше надобности в таких затеях не было — верным королю баронам представилась отличная возможность выплеснуть энергию. Именно тогда Херефорд собрал войска, чтобы возродить междоусобную войну. В этом году сильных мятежей не было.
Мод думала о святых днях, быстро проносившихся, праздниках, когда любого повода было достаточно, чтобы устроить великолепное пиршество, обещавшее много приятных впечатлений баронам, чтобы удержать их в Лондоне. Конечно, была Пасха, но Церковь не одобряла турниры и отрицала такой способ празднования Воскресения Христова. Тем не менее мужчинам необходимо сражаться, а женщинам видеть, как льется кровь. Только так можно удержать их.
— Госпожа, — приятный голос фрейлины прервал размышления Мод, — сэр Рэннальф желает поговорить с вами.
«Ну, что он придумал на сей раз?» — устало размышляла Мод, когда шла вниз. Может, ей следовало позвать священника и обвенчать их с леди Кэтрин немедленно, как только он согласился на брак? Он не склонен к колебаниям, но мало ли какие мысли могли посетить его голову! Возможно, он счел унизительным менять первоначальное, пусть и скоропалительное решение. Эти мужчины с их дурацкими представлениями о чести! Ее сердце упало, когда она увидела, как беспокойно вышагивает он взад-вперед.
Рэннальф знал цену отдыху, потому что мало отдыхал. Он был глубоко взволнован. Его лицо, когда он обернулся к королеве, заслышав ее шаги, выражало величайшее смущение, но не было непреклонным или мрачным. — Едва ли я готов к этому событию, — сразу начал он, как только она к нему приблизилась.
— К какому событию? — спокойно спросила Мод, еле сдерживаясь, чтобы не закричать, что никаких проблем она больше не видит.
— Ну, к моему венчанию, — ответил он с кислым видом, и Мод облегченно вздохнула.
— Почему же вы не готовы, милорд? Мы выступим в роли родителей невесты, устроим пир и все прочее. Если позволите себе не такой мрачный вид, этого будет достаточно.
— Хм, — проворчал Рэннальф, — это я и намереваюсь устроить. Но мне пришло в голову, что вся моя одежда на мне. Хорошо же я буду выглядеть в этом старье!
— Я и не догадывалась, что вы так тщеславны, или вы хотите понравиться невесте? — облегченно рассмеялась Мод, не справившись с искушением поддеть его, ранее не позволявшего себе быть таким уязвимым.
— Я не вижу причины позорить бедную женщину, которая вынуждена выйти за меня. Она и так, без сомнения, достаточно наслушалась придворных, но пусть знает, что я очень хочу этого брака. Потому я и не еду домой. Кроме того, есть еще один вопрос.
У меня даже нет кольца, чтобы подарить невесте. В любом случае этого недостаточно, и нет времени заказывать у ювелира. Позвольте купить что-нибудь из ваших безделушек, но только то, что она на вас не видела. Я не хочу, чтобы она думала, что вы заставили меня жениться и я намерен оскорбить ее за это. Выражение лица Мод смягчилось.
— Ах, милорд, теперь я убедилась, что у вас нежное сердце. Как вы добры, что подумали об этом! — И королева положила руку на его плечо.
Рэннальф недоуменно повел плечом, будто пытался сбросить ее руку, но королева только довольно улыбнулась.
— Подождите, я принесу вещи, которые вам могут подойти, и не будем говорить о деньгах.
— Я не люблю влезать в долги. «А я как раз собираюсь нагрузить тебя настоящим долгом», — злорадно подумала Мод, но вслух Сказала:
— Вы неисправимы. Разве нельзя предложить своему верному другу подарок просто так, в знак любви? Никаких тут долгов быть не может!
«Удивительно, — думала Мод, поспешно просматривая свои шкатулки с драгоценностями, — видеть столько уважения к женщине в Рэннальфе Слиффордском». Она прикидывала, как ей исхитриться подготовить и устроить великолепную свадьбу за такой короткий срок. Она чуть не кусала локти от огорчения, что подтолкнула Рэннальфа венчаться так скоро. Если бы можно было отложить свадьбу на несколько недель, это было бы прекрасным предлогом для устройства большого турнира.
Она не осмелилась бы сейчас предложить отсрочку, любая малость может вызвать подозрения Рэннальфа, и на Кэтрин обрушится еще больше сплетен, чем она уже слышала. Более того, это сдвинет срок пожалования Рэннальфу графского титула. Вассалы и так с неудовольствием примут графа, преданного Стефану. Оставлять их дальше на свободе просто опасно, они наверняка замышляют мятеж. И это может случиться очень скоро.
Когда вассалы Соука соберутся, чтобы принести клятву своему новому сюзерену, она сможет с полным правом отметить событие большим рыцарским турниром. То, что такое празднество устроено в их честь, польстит самолюбию вассалов и, без сомнения, поможет решить и другие вопросы. Пусть Рэннальф выставит вассалов на арену состязаний, это даст возможность недовольным выплеснуть гнев и вызовет у колеблющихся уважение к нему. Потом пусть он поведет оставшихся в рукопашный бой. Любое неприязненное чувство обернется преданностью, когда они будут сражаться под его знаменами.
Глава 3
— Милорд, если вы желаете искупаться и перекусить, то нужно подниматься. — Джон, младший сын Саймона Нортхемптона, потряс плечо своего господина.
— Встаю, встаю.
— Королева велела передать вам одежду, милорд, и сообщить, что королевский цирюльник уже ожидает, чтобы постричь и побрить вас.
Рэннальф разразился смехом.
— Превосходно, когда я искупаюсь, пришли его ко мне. Если она надеется таким образом улучшить мой внешний вид, то будет разочарована. Мое лицо лучше выглядит небритым — под щетиной не так заметны шрамы.
Рэннальф почувствовал, что его предательски подташнивает — ощущение, которое он испытал когда-то в юности, когда служил оруженосцем, да и только один раз — когда готовился к своему первому настоящему бою. Нет, было еще раз, когда он впервые прикоснулся к жаркой женской плоти. Лица той служанки, что буквально затащила его, еще совсем зеленого юнца, в темный угол хлева ив прямом смысле стащила с него одежду, он, как ни силился, не мог узнать даже следующим утром, но вот уже почти тридцать лет всегда при воспоминании о своем первом плотском опыте ясно ощущал головокружение и легкую тошноту, что испытал тогда.
Доблестный и отважный, гордый своим происхождением и славой человека неподкупной честности, уважаемый всеми, Рэннальф Слиффорд боялся в жизни только одного — женщин. Мужчину можно урезонить или честно с ним сразиться, но что делать с женщиной? Исключая королеву, Рэннальф был убежден, что их невозможно обратить к голосу рассудка, разве что изрядно поколотив. Он по горло насытился прелестями семейной жизни с Аделисией, и каждый раз, когда силой унимал это вечно хнычущее и всем недовольное создание, испытывал противное чувство жалости.
Рэннальф мрачно обозревал свое отражение в отполированном серебряном круге, который цирюльник держал перед ним. Вот он, без пяти минут муж благородной леди, чьи богатство и владения превышают его собственные. Леди, которая, как утверждал его друг, удивительно красива, та, чей муж и отец долгие годы были его врагами, и он дал понять всем, что не хочет ни ее, ни ее земель. Цирюльник, видя выражение бессильной злобы на его лице, неуверенно забормотал, что постриг и причесал его по последней моде. Рэннальф раздраженно сделал ему знак удалиться.
Вся эта женитьба ему не нравится, но он может сразу же дать понять, кто хозяин в доме. При первой же попытке сопротивления он поставит ее на колени, а потом, возможно… возможно, ничего не получится. Вспомнилось, что когда он бил Аделисию, то, невзирая на мольбы о прощении и обещания исправиться, она день ото дня становилась только хуже. Но и доброе отношение не помогало. Когда он обращался с ней вежливо и учтиво, она считала себя победительницей и вытворяла что хотела.
А Кэтрин была дочерью графа Соука, и ее ненависть к Слиффорду, кажется, должна была быть врожденной. Новое, пугающее, никогда прежде не испытанное чувство, замешанное на надежде и страхе потерять эту надежду на лучшее, ощущение торжественности момента и предвкушение удовольствия от обладания молодой женщиной на мгновение смутили разум Рэннальфа, но он тряхнул головой, улыбнулся и напомнил себе, сколько раз на поле брани смотрел смерти в лицо без малейшего содрогания. Рэннальф Тефли был не приучен прислушиваться к капризам ничьей души, даже собственной.
* * *
Будить леди Кэтрин не было необходимости. Она так и не уснула этой ночью, вспоминая разговор с Гундредой и стараясь восстановить каждое слово королевы, сказанное о сэре Рэннальфе. В ее мыслях не оставалось больше места для скорби, потому что ее мозг лихорадочно работал, подстегиваемый страхом. Если бы Кэтрин могла сохранить жизнь сына или отца, принеся себя в жертву, она, не задумываясь, отдала бы ее. Однако они мертвы, и никакая жертва не вернет их, она может только молиться за их души и просить священников, чтобы они делали то же.
Гундреда Уорвик, казалось, не сообщила ей ничего особенного, но Кэтрин неожиданно почувствовала, что над ее жизнью сейчас нависла угроза, и вдруг поняла, что страстно хочет жить. Она подошла к окну и открыла ставни, страх вернул ей ясное зрение, будто с глаз спала пелена скорби. Она видела синеву неба и солнечные лучи, золотящие башни и стены крепости. И вдруг в ее голове словно зашумел звонкий весенний ручеек. Она так ясно поняла, насколько жаждет впитать в себя этот мир — дышащий надеждой восход и тихий закат солнца, и бесконечно наслаждаться красотой жизни. Она непременно должна видеть, как пробиваются молодые побеги, наблюдать, как наливаются соками земли плоды, собирать урожай осенью, сидеть с книгой и рукоделием у камина зимой! Она страстно хочет жить!
Служанки внесли купальню. Кэтрин отвернулась от окна и закрыла ставни. Может быть, она сделала слишком много выводов из слов Гундреды. Но почему королева так настойчиво убеждала ублажать нового супруга? Хозяин Слиффорда, должно быть, опасный человек. И разве не было у ее отца с ним ссоры? Все же, решила Кэтрин, выходя из купальни И вытираясь, поживем — увидим. Безусловно, сэр Рэннальф вначале постарается получить наследника, прежде чем искать другие способы завладеть ее землями. Внезапно она отбросила кусок полотна, служившего ей полотенцем, и внимательно оглядела свое тело. Беременности не оставили следов, не нарушили стройной гибкости талии и бедер, кожа полной груди не потеряла своей упругости. Определенно, подумала Кэтрин, это может стать путем, ведущим к безопасности.
Отложив мысли о желании выказать свое равнодушие к будущему мужу, который так сопротивлялся этому браку, что сама королева уговаривала его не один час, Кэтрин стала тщательно выбирать платья и украшения, которые помогут заманить ее нового супруга в любовные сети и обеспечить безопасное существование с этим грубым человеком.
Во-первых, тонкое шерстяное, отбеленное до чистоты первого снега платье, затем — туника глубокого синего цвета со сверкающим золотой вышивкой воротом, что хорошо сочетается с ее светлыми волосами и бледным лицом. Наконец, накидка светло-голубого цвета, гармонирующая с ее глазами. Теперь осталось вплести в серебристо-пепельные волосы жемчужные нити и слегка пощипать щеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43