— Ты не трогал Мечи Дня и Ночи больше десяти лет. Что заставило тебя взяться за них снова?
— У меня не было выбора. Мне стукнуло пятьдесят четыре, и мой расцвет давно миновал. Мечи помогли мне.
— Они же стали твоим проклятием, Скилганнон.
— Я знаю.
— Из-за них ты и блуждал в Пустоте столько веков. И не мог пройти в зеленые кущи.
— Нет, не из-за них. Ни в одной из легенд не говорится обо всех злодеяниях, которые я совершил при жизни.
— Ты говоришь о резне в Пераполисе.
— Откуда ты знаешь о ней? — удивился Скилганнон.
— Я знаю много такого, чем пока не делился с Ландисом. Мы беседовали с тобой в Пустоте. Сначала ты не желал возвращаться. Твоя душа признавала, что заслужила эти скитания. Но когда демоны нападали, ты дрался с ними. Ты не хотел, чтобы твоя душа погибла навеки.
— Этого я не помню.
— Со временем вспомнишь. Ты теперь вновь стал существом из плоти и крови, а воспоминания плоти возвращаются гораздо быстрее, чем духовная память.
— Для чего я здесь, Гамаль? Что нужно от меня Ландису?
— Он сам толком не знает, — пожал плечами старик. — И я не знаю. Возможно, все это пустая затея. Мне сдается, что ты, даже с мечами в руках, не сможешь одолеть полчища джиамадов. Это тайна, Скилганнон. Жизнь полна тайн. — Гамаль, запахнувшись в одеяло, проковылял на балкон. Скилганнон вышел следом. Старик сел в плетеное кресло с мягкой подушкой для спины. — Красиво, правда? — сказал он, указав тонкой рукой на горы.
— Да, — согласился Скилганнон.
— Я до сих пор вижу их мысленным взором, а если понадобится, могу направить туда свой дух. Я уже делал это и наблюдал твою встречу с нашими джиамадами. Тебя нелегко напугать.
— Кого они там убили?
— Думаю, ты и сам знаешь. Большой Медведь убил джиамада, которого ты повалил. Перегрыз ему горло. Когда-то давно, — вздохнул Гамаль, — Медведь был хорошим человеком. Моим другом.
— А вы превратили его в зверя.
— Пришлось. Чего не сделаешь, когда волки сбиваются в стаи. — У Гамаля вырвался слабый смешок. — Это я дал ему такое имя. Будучи человеком, он очень любил медведей. Эта любовь и стоила ему жизни. Он постоянно ходил в горы, наблюдал за ними, изучал их поведение. У него осталось много записей о них. Однажды у горного водопада он встретил медведицу с медвежатами, и она вдруг накинулась на него. Видел ты когда-нибудь, как нападают медведи?
— Да. Быстрота у них устрашающая для таких крупных зверей.
— Он испытал это на себе. Охотники нашли его и принесли назад, но мы ничего не смогли поделать. Он был весь искалечен, к тому же раны воспалились. Умирая, он выразил желание стать джиамадом. Мы смешали его с молодым медведем.
— Он помнит, кем был раньше? Гамаль покачал головой.
— Кое-кто из джиамадов помнит, но такие недолго выдерживают. Сходят с ума. Обычно после смешения возникает новая личность. Человеческие свойства — дружба, преданность — чаще всего отмирают.
— Ваши джиамады все добровольцы?
— Нет. В основном это преступники — воры, разбойники, насильники и убийцы. Суд приговаривает их к смерти, а во время казни их смешивают.
— Неразумно, мне кажется, делать убийцу еще более сильным.
— Неразумно, да, но на это у нас есть средство. Ты заметил камни у них на висках?
— Да.
— Через эти камни мы управляем джиамадами. Мы можем вызывать у них удовольствие или боль, можем убить их или сохранить им жизнь. Они знают об этом и потому слушаются. У джиамадов Вечной таких камней нет. Но ее не заботит, что они могут взбеситься и перебить сколько-то там крестьян.
На балконе подул свежий ветерок. Гамаль поежился и вернулся в комнату, где горел огонь в очаге. Старик опустился на колени, протянул руку к пламени, нашел ощупью полено и добавил в очаг.
— Быть слепцом — такая докука.
— Мне думается, если ты способен смешивать человека со зверем, то и глаза свои можешь вылечить, — заметил Скилганнон.
— Могу — но больше не стану этого делать. — Старик снова уселся в свое кресло. — Я прожил много жизней и в самонадеянности своей думал, что служу высшей цели. Оказалось, это обман. Возрожденные часто себя обманывают. Раз мы бессмертны, то важней нас будто бы и на свете никого нет. Что за вздор! Однако поговорим о тебе. Чего бы тебе хотелось?
— Не знаю пока. Только не идти опять на войну — это уж точно.
— И вполне объяснимо. Ты провоевал в Пустоте тысячу лет. Кому угодно с лихвой бы хватило.
— С кем я там дрался?
— С демонами и душами проклятых. Пустота — страшное место для тех, кто осужден там скитаться. Почти все души быстро минуют ее, некоторые задерживаются на время. Такой долгий срок, как у тебя — редкость. Впрочем, там тебе помогали. Помнишь?
— Нет.
— Когда я там был, чья-то сияющая фигура помогла тебе отразить нескольких демонов, загнавших тебя в ров.
— Я уже говорил, что ничего не помню о Пустоте. Да, пожалуй, и не хочу вспоминать. Ты спрашивал, чего я хочу. А если я скажу, что хотел бы уехать? Навестить памятные места?
— Я пожелал бы тебе удачи, снабдил бы тебя деньгами, оружием и хорошим конем. Боюсь только, что далеко бы ты не уехал. Война охватила два континента. Она влечет за собой смерть и разрушение. Всюду бродят шайки беглых джиамадов и людей, которые еще страшнее зверей. В одних областях вовсе не стало жизни, другие страдают от голода и болезней. Война ужасна во все времена, но эта особенно жестока. Если ты уедешь один, повторится то же, что было с тобой в Пустоте — но здесь не будет сияющей фигуры, чтобы помочь тебе.
— И все-таки я рискну. Я смотрел карты в библиотеке Ландиса — Петара на них нет. Где мы находимся по отношению к Наашану?
— В твое время это была страна дренаев близ границы с сатулами. Наашан за морем. Ты можешь отплыть туда из Драспарты — когда-то этот город, кажется, назывался Дрос-Пурдол. Но могу ли я попросить тебя об одном одолжении, прежде чем ты отправишься в путь?
— Проси.
— Повремени месяц до того, как примешь решение. Ты теперь снова молод, и месяц для тебя ничего не значит.
— Я подумаю, — сказал Скилганнон.
— Вот и хорошо. Тем временем ты, возможно, поможешь нам разгадать одну тайну. Завтра Ландис возьмет тебя в горы. Есть там один человек, с которым мне очень бы хотелось тебя свести.
— Что за тайна?
— Вот встретишься с ним, а потом мы поговорим снова.
— Ты так и не сказал мне, почему вы боитесь Вечной. И почему ты не хотел, чтобы Ландис слышал наш разговор.
— Прости меня, мальчик, но я что-то устал. При следующей встрече я скажу тебе все, обещаю.
Когда началась драка, Харад отошел прочь. Это его не касалось. Лесорубы из верхних долин все, как на подбор, задавалы и забияки. Харад обычно не обращал на них внимания, а они, в свою очередь, не связывались с ним. Никто, по правде сказать, не хотел больше задевать человека, известного как Харад-Костолом. Здоровенный чернобородый молодой лесоруб к этому титулу не стремился и не находил его лестным, однако тот сделал его жизнь намного спокойнее. Уже пять месяцев его не подзуживали переломать кому-нибудь кости. Люди избегали Харада, что устраивало его как нельзя более.
Отойдя в сторону, он сел на поваленное дерево и достал котомку с едой. Свежий хлеб и созревший как следует сыр. Хлеб как раз такой, как он любит — чуть перепеченный, с хрустящей корочкой и вкусным пахучим мякишем. Харад отломил горбушку и медленно стал жевать, стараясь не слушать, как лупят по телу кулаки и орут зрители. А вот сыр его разочаровал. От хорошего сыра язык прилипает к нёбу и глаза слезятся.
К нему подошла стройная золотоволосая девушка.
— У тебя в бороде крошки, — сказала она. Харад стряхнул их и насторожился. Чарис не для того шла через всю поляну, чтобы сказать ему про крошки. — Кто-то должен остановить их, — заявила она.
— Тебе надо, ты и останови, — буркнул он.
Ее это не смутило, и она села рядом с ним на бревно. Он старался не смотреть на нее и не замечать, что их ноги соприкасаются. Но надолго его не хватило, и он с тяжким вздохом отложил хлеб.
— Чего ты от меня хочешь? — как можно более сердито проворчал он.
— Они изобьют его. Нельзя так.
Харад глянул вправо. Молодой Арин бился отважно, но верхний был выше и тяжелее. Он уже разбил Арину щеку и расквасил губу. Собравшаяся вокруг толпа криками подбадривала бойцов.
— Чего эти двое не поделили? — спросил Харад.
— Верхний говорил гадости про Керену.
Харад перевел взгляд на русую толстушку, жену Арина. Она стояла с испуганными глазами, зажимая руками рот.
— Ты собираешься их разнять или нет? — не унималась Чарис.
— Чего ради? Мне до них дела нет. Притом он вступился за жену, и это правильно.
— Ты же знаешь, что будет, если Арин одержит верх.
Харад промолчал, продолжая следить за боем. Человека из верхней долины звали Латар. Он и два его брата вечно норовили завязать драку. Харад понимал, о чем говорит Чарис. Если Арин побьет Латара, в драку ввяжутся его братья и измолотят Арина до полусмерти.
— Не мое это дело. Зачем тебе нужно, чтобы я вмешивался?
— А почему ты всегда отделяешься?
— Экая ты надоеда, женщина, — с растущим гневом пробурчал он.
— Женщина? Надо же! Наконец-то ты это заметил.
— Что тут замечать? Я, само собой, знаю, что ты женщина. — Харад чувствовал себя все более неуютно. Раздалось громкое «ура» — это Арин удачно заехал правой Латару в челюсть. Тот пошатнулся, и Арин перешел в наступление. Тогда один из братьев Латара, кряжистый бородач Гарик, подставил ногу. Арин запнулся об нее и упал, а Латар получил передышку.
— Видел? Теперь начнется, — сказала Чарис.
Харад посмотрел в ее синие глаза, и у него перехватило горло. Он поспешно отвел взгляд.
— Тебе-то что? — сказал он. — Арин не твой муж.
— А тебе, значит, все равно?
— Почему ты никогда не ответишь толком? Тебя спрашивают, а ты выскакиваешь с новым вопросом. Арин мне не друг. У меня здесь вообще нет друзей.
— Ну еще бы. Харад-Одиночка, Харад-Костолом, Харад-Злюка.
— Никакой я не злюка. Просто я... люблю быть один.
— Почему?
Харад вскочил на ноги.
— Будет твоим вопросам конец или нет? — В это время Арин сбил Латара с ног и встал над ним. Третий брат, длинный рябой Васка, подскочил сзади и двинул Арину по шее, а Гарик тут же пнул противника по ноге. Молодой лесоруб, не устояв против внезапной атаки, тяжело повалился.
— А ну назад! — взревел Харад, шагая через поляну. Васка и Гарик отвернулись от упавшего Арина. Латар тем временем тоже встал. Харад прошел мимо них. Арин, оглушенный, сидел на земле. Харад протянул ему руку, чтобы помочь встать, но тут на него сзади налетел Гарик. Харад мог бы увернуться от его кулака, но вместо этого выпятил подбородок и принял удар. При этом он смотрел прямо на Гарика и с легким удовлетворением подметил в его глазах страх.
— Раньше надо было думать, свинячье рыло. — Харад правой рукой сгреб противника за рубаху, боднул его головой и разбил ему нос, а потом саданул левой. Гарик отлетел, повалился на зрителей и без сознания сполз наземь. На Харада наскочил Васка. Харад встретил его прямым слева, добавил правой и сбил Васку с ног. Он старался бить не в полную силу, однако Васка растянулся на земле без движения. Харад взглянул на Латара. Тот уже был весь в крови после схватки с Арином, подбитый глаз заплыл. Харад, отвернувшись, подал руку не совсем еще пришедшему в себя Арину. — Иди выпей воды, — посоветовал он, подняв Арина на ноги. — Глядишь, в голове и прояснится. — Керена, жена Арина, подбежала и увела мужа прочь. Латар, подняв кулаки, нетвердо шагнул вперед. Харад отвел его слабый удар и придержал Латара за руку. — Очухайся малость, и я пересчитаю тебе кости с полным моим удовольствием.
Отпихнув пораженного Латара, Харад вернулся к своему недоеденному обеду. Чарис снова подсела к нему. Он на мгновение закрыл глаза и вздохнул.
— А теперь чего тебе надо?
— Разве ты не чувствуешь, что поступил правильно, заступившись за Арина?
— Ничего я не чувствую. Дай мне поесть спокойно.
— Ты на праздник придешь?
— Нет.
— Почему? Там будет угощение, танцы и музыка. Тебе понравится.
— Не люблю я шума. И толпы не люблю.
— Все равно приходи. Мы с тобой потанцуем, — улыбнулась она.
— Я не умею.
— А я тебя научу.
Он снова закрыл глаза, а когда открыл, увидел, что она спускается к городу вместе с другими женщинами. Мужчины уже разбирали топоры и пилы, готовясь начать работу. Братьев Латара, так и не пришедших в себя, оттащили в сторонку. Латар стоял около них на коленях, и десятник, длинный и тощий Балиш, что-то ему говорил.
Харад доел и взял свой топор. К нему подошел Арин с заплывшим глазом и сильно побитым лицом.
— Спасибо тебе, Харад.
Харад хотел сказать ему, что он хорошо дрался или еще что-нибудь такое, дружеское. Но он не умел говорить такие слова. Он ограничился кивком и отошел.
— Ну, Харад, теперь держи ухо востро, — сказал ему Балиш. — Они люди мстительные.
— Ничего они мне не сделают, — сказал Харад. — Пусти, мне работать надо.
Размахнувшись, он всадил топор глубоко в ствол дерева.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Толстушка Керена, спускаясь с горы, догнала Чарис. — Спасибо, что уговорила этого бирюка вмешаться. Без него моему Арину совсем бы худо пришлось.
Чарис слегка рассердилась. При всей ее симпатии к Керене та, как и очень многие, очень уж любила судить других.
— Почему ты так говоришь? — Раздражение, несмотря на все усилия Чарис, все-таки прорвалось в ее голосе.
— Как? Что я такого сказала?
— Ты назвала Харада бирюком.
— Да ведь его все так зовут, — прощебетала Керена. — Бирюком или костоломом.
— Я знаю, как его называют. Не понимаю только, за что.
— Ну как же? — удивилась Керена. — Прошлым летом он сломал одному верхнему спину.
— Не спину, а челюсть.
— А я слышала, что спину. Шурин Арина мне говорил. Да хоть бы и челюсть. Харад всегда лезет в драку.
— Так, как сегодня? Теперь, выходит, его еще пуще начнут обзывать. Зря я просила его вступиться.
Керена покраснела и надулась.
— Какая ты поперечная нынче, Чарис. Я ведь тебе только спасибо хотела сказать.
Она отвернулась и заговорила с другой их товаркой. Чарис видела, что обе поглядывают на нее, и догадывалась, о чем они говорят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9