Цирк был настоящим чудом зодчества. Колонны — статуи древних богов и героев. На сиденьях из драгоценного мрамора зеленые бархатные подушки, набитые пухом. Они раздражали Зибена — цвет не гармонировал с его ярко-голубым шелковым камзолом, чьи пышные рукава украшали опалы. Поэт гордился своим нарядом, сшитым у лучшего портного в Дренане. Страшно подумать, сколько денег ему пришлось заплатить! Чтобы такое великолепие пропало из-за неподходящего цвета сидений — этого Зибен вынести не мог. Но поскольку все сидели, дисгармония не так резала глаз. Слуги сновали в толпе, разнося холодные напитки, пироги, сладости и прочие яства. Места для богатых затенялись балдахинами все того же жуткого зеленого цвета, а самые знатные люди восседали на красных подушках, и рабы обмахивали их. Зибен тоже пытался занять место среди знати, но ни подкуп, ни лесть не помогли ему добиться успеха.
Справа виднелся краешек балкона Божественного Короля, на балконе — прямые спины двух гвардейцев в серебряных панцирях и белых плащах. Особенно великолепными поэт находил их шлемы, украшенные золотом и увенчанные белыми лошадиными плюмажами. Вот в чем прелесть простых цветов: черного, белого, серебряного и золотого. Им любая обивка нипочем.
— Побеждает он или нет? — спросил Майон, дренайский посол, дернув Зибена за рукав. — Удары на него так и сыплются. Вы знаете, этот лентриец никогда еще не терпел поражений. Говорят, он убил двух бойцов прошлой весной, на состязаниях в Машрапуре. Проклятие, я поставил на Друсса десять золотых рагов.
Зибен осторожно высвободил свой рукав, разгладил помятый шелк и отвлекся от чудес архитектуры, чтобы мельком взглянуть на поединок. Лентриец врезал Друссу снизу, навесил поперечный справа. Друсс попятился — из его рассеченной левой брови струилась кровь.
— На каких условиях вы делали ставку? — спросил Зибен.
— Шесть к одному. — Элегантный посол провел рукой по коротко остриженным серебристым волосам. — Я, должно быть, лишился рассудка.
— Ничего подобного — вами руководил патриотизм. Вот что: я знаю, что послам не слишком хорошо платят, поэтому готов выкупить ваш заклад. Давайте бирку.
— Мне, право, неловко... смотрите, как лентриец его колошматит.
— Ничего страшного. Друсс как-никак мой друг, и мне следовало бы поставить на него хотя бы по этой причине.
В темных глазах посла блеснула алчность.
— Ну, если вы правда этого хотите... — Тонкие пальцы Майона извлекли из вышитого бисером кошелька клочок папируса с восковой печатью и проставленной суммой. Зибен взял его, но Майон не убрал руки.
— Я не захватил с собой кошелька, — сказал поэт, — но отдам вам деньги вечером.
— Да, разумеется, — пробормотал явно разочарованный Майон.
— Пойду-ка я прогуляюсь по цирку. Тут есть на что посмотреть. Я слышал, внизу помещаются картинные галереи и лавки древностей.
— Вижу, вас не слишком волнует участь вашего друга.
Зибен остался глух к упреку.
— Дражайший посол, Друсс дерется потому, что ему это нравится. Сочувствие лучше приберечь для тех бедолаг, что выходят с ним на поединок. Увидимся на праздничной церемонии.
Зибен поднялся по мраморным ступеням к будке, где делались ставки. В ней сидел щербатый чиновник, а рядом стоял солдат, охраняя мешки с деньгами.
— Хотите поставить? — спросил чиновник.
— Нет, я подожду — хочу получить выигрыш.
— Вы ставили на лентрийца?
— Нет, на победителя — такая уж у меня привычка. Можете пока отсчитать шестьдесят золотых — и мои десять вдобавок.
— Так вы поставили на дреная? — хмыкнул чиновник. — Скорее в аду похолодает, чем ваши денежки вернутся к вам.
— Мне кажется, здесь стало заметно прохладнее, — улыбнулся Зибен.
Лентриец между тем начал уставать. Кровь сочилась из его сломанного носа, правый глаз закрылся, но сила еще оставалась при нем. Друсс, пригнувшись от удара правой, двинул его под ложечку — мускулы на животе лентрийца были как крученая сталь. Кулак обрушился на шею Друсса, ноги у него подкосились. Зарычав, он нанес удар снизу в заросший бородой подбородок более высокого лентрийца, и голова противника отскочила назад. Друсс навесил правой, немного промахнулся и угодил лентрийцу в висок. Тот вытер кровь с лица и ответил сокрушительным прямым левой, а после добавил сбоку правой, едва не сбив Друсса с ног.
Толпа ревела, чувствуя, что конец близок. Друсс попытался обхватить противника, но попал под прямой левый, отбросивший его назад. Отразив правый удар, он снова атаковал снизу. Лентриец покачнулся, но не упал. Мощный ответный удар пришелся Друссу за правым ухом, но дренай и глазом не моргнул — силы лентрийца шли на убыль, и удар получился не столь уж мощным.
Теперь или никогда! Друсс устремился в атаку, осыпав лицо лентрийца градом ударов: за тремя прямыми левой последовал правый боковой в подбородок. Лентриец потерял равновесие, попытался выправиться — рухнул лицом вниз на песок.
По цирку точно гром прокатился. Друсс перевел дыхание и отошел от противника, принимая восторги публики. Новый дренайский флаг — белый конь на голубом поле — взвился вверх, трепеща на ветру. Выйдя вперед, Друсс остановился под королевским балконом и поклонился Богу-Королю, видеть которого не мог.
Выбежали двое лентрийцев, опустились на колени возле поверженного бойца. За ними последовали люди с носилками, и бесчувственного соперника Друсса унесли с арены. Друсс, помахав зрителям, скрылся в темном коридоре, ведущем в бани и комнаты для отдыха атлетов. У входа стоял, ухмыляясь, Пеллин, метатель копья.
— Я уж думал, он тебя доконает, горец.
— К тому шло, — сплюнул кровью Друсс. Лицо у него распухло, несколько зубов шаталось. — Силен мужик, надо отдать ему должное.
Вдвоем они прошли в первый банный зал. Шум с арены сюда почти не доносился, и около дюжины человек нежились в трех мраморных бассейнах с горячей водой. Друсс сел у первого водоема. В воде плавали лепестки роз, насыщая воздух изысканным ароматом. Парс, бегун, подплыл к Друссу.
— Лицо у тебя, точно по нему целый табун проскакал.
Друсс положил руку на лысеющую макушку атлета и нажал. Парс, вынырнув, отплыл немного и обрызгал Друсса. Пеллин уже разделся и нырнул в бассейн.
Друсс стянул с себя штаны и погрузился в теплую воду. Боль в ноющих мышцах сразу утихла. Он поплавал немного и вылез, а Парс за ним.
— Давай я тебя разомну.
Друсс лег ничком на массажный стол. Парс смочил ладони маслом и начал умелыми движениями массировать его спину.
Пеллин накинул на себя простыню и сел рядом, вытирая волосы.
— Ты не смотрел второй поединок? — спросил он Друсса.
— Нет.
— Этот готир, Клай, прямо ужас какой-то. Быстрый, с крепким подбородком, а правой бьет будто молотом. Каких-то двадцать мгновений — и все было кончено. Ничего подобного я еще не видел. Вагриец так и не понял, что с ним случилось.
— Я слышал. — Друсс заворчал, когда пальцы Парса зарылись в опухшие мышцы шеи.
— Ты его уложишь, Друсс, — это ничего, что он больше, сильнее, проворнее и красивее.
— И лучше подготовлен, — вставил Пеллин. — Говорят, он каждый день пробегает пять миль по горам за городом.
— Об этом я забыл упомянуть. Притом он моложе. Тебе сколько лет, Друсс? — спросил Парс.
— Тридцать, — проворчал тот.
— Старик. — Пеллин подмигнул Парсу. — И все-таки я уверен, что ты победишь. Ну... почти уверен.
Друсс сел.
— Хорошо, когда молодежь тебя поддерживает.
— Мы ведь как одна семья, — сказал Пеллин. — А когда ты лишил нас восхитительного общества Граваля, мы вроде как усыновили тебя. — Парс начал растирать Друссу распухшие костяшки пальцев. — Без шуток, Друсс, старина, — ты здорово разбил себе кулаки. Дома мы приложили бы тебе лед, а здесь надо будет сделать холодную примочку.
— До финала еще три дня. Заживут. Ну а ты как пробежал?
— Пришел вторым — в финале буду участвовать, но в первую тройку не войду. Готир куда лучше меня, вагриец и чиадзе тоже. Мне с ними не тягаться.
— А ты возьми да удиви сам себя.
— Не все же такие, как ты, горец. Мне до сих пор не верится, что ты, явившись на Игры неподготовленным, дошел до самого финала. Ты и правда легенда. Старый, страшный и неповоротливый — а все-таки легенда, — ухмыльнулся Пеллин.
— А я уж было растаял, паренек. Подумал, что ты меня зауважал. — Друсс снова лег и закрыл глаза.
Парс и Пеллин подошли к прислужнику, разливавшему холодную воду из кувшина, и он наполнил им кубки. Пеллин осушил свой сразу и велел налить еще, Парс пил мелкими глотками.
— Ты так и не сказал ему о пророчестве, — заметил Парс.
— Ты тоже. Ничего, сам скоро узнает.
— И как он, по-твоему, поступит тогда? — спросил бегун.
Пеллин пожал плечами:
— Я знаю его всего месяц, но почему-то сомневаюсь, что он захочет подчиниться традиции.
— Придется!
— Нет, дружище, он не такой, как другие. Лентриец по всем статьям должен был победить — однако не победил. Друсс — это стихия, и не думаю, чтобы политика могла на него повлиять.
— Спорю на двадцать рагов, что ты заблуждаешься.
— Не стану я с тобой спорить, Парс. Ради нашего общего блага надеюсь, что ты окажешься прав.
Со своего отдельного балкона высоко над толпой белокурый гигант Клай видел, как Друсс нанес решающий удар. Лентриец набрал слишком много мышечной массы на руках и плечах — это делало его необычайно сильным, но удары получались медленными и предсказуемыми. А вот на дреная стоило посмотреть. Клай улыбнулся.
— Вы находите его забавным?
Боец, застигнутый врасплох, обернулся. На лице вошедшего не дрогнул ни один мускул. Точно маска, подумал Клай, золотая чиадзийская маска, гладкая, без единой морщины. Даже черные как смоль волосы, туго стянутые в два хвоста, так напомажены, что кажутся искусственными, приклеенными к слишком большому черепу. Клай перевел дух, недовольный вторжением на свой балкон и тем, что не услышал ни единого шороха: ни от занавесей, ни от черных бархатных одежд пришельца, тяжелых и длинных.
— Вы подкрадываетесь точно наемный убийца, Гарен-Цзен, — сказал Клай.
— Иногда бывает полезно двигаться беззвучно, — тихим мелодичным голосом проговорил чиадзе.
Клай посмотрел в его разные глаза, скошенные, как острия копий. Один глаз был карий с серыми искрами, другой — голубой, словно летнее небо.
— Это полезно лишь тогда, когда вы находитесь среди врагов, — ответил атлет.
— Верно. Но самые опасные наши враги порой представляются друзьями. Что же в этом дренае так позабавило вас? — Гарен-Цзен прошел к перилам и посмотрел на арену. — Я не нахожу в нем ничего смешного. Он варвар и дерется как варвар. — Чиадзе обернулся, высокий ворот обрамлял его костлявое лицо.
Клай почувствовал, как возрастает в нем неприязнь к этому человеку, но не подал виду.
— Нет, уважаемый министр, он меня не забавляет. Я восхищаюсь им. С хорошей подготовкой он мог бы достичь многого. И публике он нравится — народ любит отважных бойцов. Видит Небо, отваги этому Друссу не занимать. Хотел бы я сам подготовить его. Тогда бы он продержался подольше.
— Вы полагаете, бой закончится быстро?
— Нет. У его силы глубокие корни — она зиждется на гордости и на вере в собственную несокрушимость. Это видно по тому, как он сражается. Бой будет долгим и изнурительным.
— Но ведь победа останется за вами? Как предсказал наш Божественный Король? — Клай впервые заметил легкую перемену в лице министра.
— Я побью его, Гарен-Цзен. Я моложе, сильнее, проворнее и лучше обучен. Но всяким боем правит случай. Я могу оступиться в момент его удара, могу захворать перед боем и сделаться неповоротливым. Могу отвлечься и пропустить удар. — Клай широко усмехался, министр же проявлял явные признаки беспокойства.
— Этого не случится. Пророчество исполнится.
Клай подумал, прежде чем ответить.
— То, что Божественный Король в меня верит, наполняет меня великой гордостью. Я буду драться с удвоенным усердием.
— Хорошо. Будем надеяться, что на дреная пророчество произведет обратное действие. Вы ведь будете вечером на пиру? Божественный Король требует вашего присутствия. Он желает, чтобы вы сидели рядом с ним.
— Большая честь для меня, — с поклоном ответил Клай.
— Это так. — Дойдя до занавеси, Гарен-Цзен оглянулся. — Знаком вам атлет по имени Лепант?
— Бегун? Да. Он упражняется в моем гимнасии. А что?
— Утром он умер во время допроса — а ведь казался таким сильным. Вы не замечали в нем признаков сердечной слабости? Головокружение, боль в груди?
— Нет. — Клай вспомнил говорливого ясноглазого парня с неистощимым запасом шуток и историй. — Зачем его подвергли допросу?
— Он распространял клевету, и у нас были причины полагать, что он входит в тайное общество, замышляющее убийство Бога-Короля.
— Чепуха. Он был просто глупый юнец, отпускавший сомнительные шутки.
— Да, он мог показаться и таким. Теперь юнец мертв, и шутить ему больше не придется. А бегун он был хороший?
— Нет.
— Вот и хорошо — стало быть, мы ничего не потеряли. — Разные глаза пристально посмотрели на Клан. — Лучше вам не слушать сомнительных шуток, сударь мой. Это могут счесть соучастием в измене.
— Я запомню ваш совет, Гарен-Цзен.
Министр ушел, а Клай спустился вниз, в окружающую цирк галерею. Здесь было прохладнее, и он с удовольствием разглядывал многочисленные древности. Галерею пристроили к цирку по настоянию короля еще да того, как душевная болезнь лишила его рассудка. На ней помещалось около пятидесяти лавок, где можно было купить подлинные редкости или их копии. Тут продавались старинные книги, картины, фарфор и даже оружие.
Люди на галерее уважительно кланялись первому бойцу Готира. Клай отвечал каждому улыбкой и кивком. При всей своей громадности он двигался с грацией атлета, безупречно соблюдая равновесие. Клай задержался перед бронзовой статуей Бога-Короля. Она была красива, но зрачки из ляпис-лазури казались на бронзовом лице неуместными. Коренастый торговец с раздвоенной бородкой, угодливо улыбаясь, вышел вперед.
— Вы превосходно выглядите, господин Клай. Я видел ваш бой, хотя это зрелище длилось недолго.
1 2 3 4 5 6 7