Григорий не приехал: с транспортом, очевидно, плохо, не смог добраться. Слава Богу, пронесло.
Поздно вечером мать увела сытых и сонных детей домой, а на свадьбе веселье еще было в разгаре. В воскресенье утром, затемно, как просила Марина, мать подняла их обоих, чтобы вернуться к Карабеловым и дальше мыть посуду. В этом был и плюс: опять дети могли хорошо поесть.
Ночью слегка подморозило. Но когда посветлело, оказалось, что небо почти чистое, солнце показалось из-за горизонта, ледок начал таять. То ли зима началась, то ли осень еще собиралась вернуться .
Пришли Немцы к Корабеловым рано. Открыли калитку и остановились перед собачьей будкой: пес лежал в отверстии, будто спал, только кровавое пятно растеклось по земле и замерзло вокруг его головы. В доме было тихо. Мать с Люськой сразу принялись мыть посуду, а Олегу скучно стало торчать в кухне, он выскользнул в горницу.
Гости, которые не ушли, спали - кто на сдвинутых стульях, кто просто в углу на половике. Те, кому неудобно спалось, просыпались и бесцельно бродили по дому. Двое вошли на кухню за рюмками, чтобы опохмелиться, и чокались, по очереди откусывая один огурец.
Кто-то завел патефон. Из спальни вышел, зевая во весь рот и потягиваясь, Левушка. Пушок на его голове колыхался.
Гости, все еще во хмелю, заголосили:
- Ну как, молодой, жена-то?
- Давай, сказывай!
- Да что рассказывать?- смутился Левушка.
- Видно скуповата, раз быстро отпустила...
Появилась старуха Корабелова, погладила сына по спине.
- Мягок ты больно, вот и скуповата... Да ничего, не горячись! Женщина тоже может иметь свое право...
Олегу разговоры эти были скучны. Он отправился во двор и в сенях столкнулся с главбухом Корабеловым.
- Не мечись, не мечись, мальчик, под ногами,- сказал тот без всякой сердитости.
Зря Олег его всегда боялся.
Во дворе у сарая был турник. Олег стал подтягиваться, раскачался, сорвался и больно шлепнулся на лед.
Хлопнула калитка. Во дворе появился солдат, робко огляделся и, поправив пряжку от ремня, туго стягивавшего шинель, спросил Олега:
- Браток! Мне сторожиха в тресте дом указала. Тут Марина проживает?
На крыльце заскрипели доски. Полусонный гость вывалился из дверей, ухватился за перила, справил надобность и ушел. Солдат поправил вещмешок с привязанной к нему каской и повторил:
- Чего молчишь? Марину знаешь?
Олег застыл, сидя на льду и соображая, как быть. Он ничего не ответил, бросился в дом, пролез сквозь людей на кухню и потянул мать за фартук. Та сразу поняла.
- Вытирай пока рюмки, доченька. Я сейчас...
Мать накинула на плечи платок. Но тут в кухню вошла Марина. Под глазами у нее посинело, веснушки поблекли. Бросилась она к матери, приникла к щеке.
- Не уходи, только не уходи!- зарыдала Марина.- Одна я тут, чужая им!
- Ну... Ну...- погладила ее мать по голове.- Успокойся. Да и дело сделано. Куда ж назад? Ничего, стерпится. Левушка - человек нетрудный.
- Не понимаю я его, совсем не понимаю!
- Поймешь! Не сразу, однако, поймешь. Никуда теперь не денешься...
Олег тянет мать за фартук. Отстранила она Марину.
- Подожди-ка,- говорит,- я сыну помогу.
И следом за Олегом прямым ходом к воротам.
Солдат сидел на корточках, подперев спиной столб, смотрел на мертвую собаку. Мать оглянулась, не видит ли кто, и тихо спросила:
- Гриша?
Он кивнул.
- Пойдемте со мной!
- Маринка разве не здесь?
- Да пойдемте же, говорю, быстрей пойдемте отсюда!
Разговор у матери с Григорием был короткий. Гриша поселился у Немцев на полу возле печки.
Дети с ним пилили дрова, ходили в лес, сбивали смолистые шишки и собирали в мешки, катались на трамвае от круга до круга. Оживился Григорий только раз, когда в морозный день привязал к сапогам коньки, взятые у соседа, и пробежался по замерзшему пруду.
Вечером, накануне Гришиного отъезда, мать неправдами достала на мясокомбинате костей, сварила бульон и все подливала и подливала Грише. Днем отпросилась она у главбуха и побежала домой, чтобы успеть Гришу проводить. Его не было: он отправился в комендатуру перед отъездом отметиться. А дома что-то произошло, мать сразу догадалась.
Люська ходила по комнате надутая. Олег лежал на кровати и плакал.
- Что у вас здесь получилось ?
Оба молчали.
Мать села к Олегу на кровать.
- Что с тобой, сынок? Чего ты?
- Может, и ты нас разлюбишь и бросишь?- кричит.- Тогда давай быстрей!
- С чего ты взял?
- С того, что я все понял!
- Чего понял?- переспросила мать.- Да у меня никого на свете нет дороже вас!
- Понял все! Сперва любят, а после обманывают!
- Глупый!- хохотнула Люська.- Разницы не понимаешь: то дети, а это мужчины с женщинами. У них вечно сначала с одним, потом с другим!
- С другим!.. На Григория, значит, плевать?!
- Дурак ты!- сказала Люська.
- Может, я и дурак, а Марина ваша - предатель!..
Долго Олег всхлипывал. Плакал он не от своей обиды, от Гришиной. Мать не смогла его успокоить, только пристыдила:
- Сейчас Григорий придет, а ты зареванный весь. Тоже мне мужчина!
Но, видно, был у них до этого разговор с Григорием. Потому что вернулся тот из комендатуры, молча вещички сложил и говорит:
- Спасибо вам за все. Не ходите меня провожать, не надо.
- Обязательно пойдем, Гриша!- возразила мать.- Я с работы специально для этого отпросилась.
Приехали они на трамвае на вокзал. Все дни Григорий держался, а тут, перед концом, пал духом, шел и повторял:
- Как же это, а? Как же?
- Вот так уж, Гришенька, так устроена жизнь. Насилу мил не будешь...
Механически мать твердила дешевые слова, но, наверно, нужные, как все утешения.
- Выходит, я виноват. Но в чем же?
- Марине тоже не сладко,- сказала мать.- Женщины требуют от начальницы, чтобы уволили ее из треста. Не хотят с ней работать. Любовь такая вещь...
Хотя - какая именно вещь любовь, мать и сама понимала все меньше. Да и позже соловьи для нее не запели. Старухой стала, жизнь в одиночестве прожила и одна трех внуков вынянчила.
Постояли Немцы с Григорием у вагона. Состав шевельнулся, заскрипели сцепки. Гриша обнял Олега, потом Люську. Мать обнять застеснялся, сказал:
- Передайте ей: Гришка, мол, желает тебе счастья.
- Обязательно передам,- кивнула мать.
Он забрался в теплушку, уселся на пороге и махал рукой. Мать, Олег и Люська, убыстряя шаги, двигались по платформе, стараясь не отстать от вагона. Вдруг Григорий отвязал от мешка каску и бросил Олегу.
- Держи!
Каска забренчала, крутясь по камням, пока Олег не схватил ее.
- Зачем ему?- встревожилась мать.- С вас же спросят!
- Война спишет!- крикнул Григорий.
- Гриш, ты в другой раз сперва женись, а после люби, ладно?- подал голос Олег.
- Ладно!- улыбнулся Григорий.
Поезд загудел и пошел быстрей.
Мать остановилась на платформе, обняла Люську, которая почему-то разрыдалась. Олег, размахивая каской, бежал за поездом до самой водокачки.
Обещание свое мать не выполнила, Марине ничего не сказала. После проводов Немцы стали ждать Гришины письма к себе. Фото его, которое Марина отдала матери, Люська поставила на подоконник, рядом с фотографией отца.
Немцы очень ждали писем. Но Григорий не написал.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ БИЛЕТЕРШИ
Люська Немец легко, чуть ли не вприпрыжку, выбегала к доске, и до нее долетали смешки, хотя она еще ни слова не сказала. Может, из-за отсутствия витаминов она не росла и смирилась с тем, что никогда не вырастет. И все-таки она еще повзрослела.
Каждый день, когда дома никого не было, Люська кокетничала сама с собой перед маленьким зеркалом, причесывалась по-новому, потому что вчерашняя прическа ей не нравилась. Она сама себе перешила из материной черную юбку с разрезом и пуговицами; девчонки шептались, будто юбка слишком облегает бедра и вообще с таким высоким разрезом носить позорно.
- Уроки не делаешь. Чем же ты вообще занимаешься?- с подозрительной интонацией спрашивала классная руководительница.- Целыми неделями в школе тебя нет!
- Подумаешь, работать пойду...
- Она еще хамит!- взрывалась учительница, мгновенно переходя на крик.- Ну, это уже слишком. Девочка-лодырница... Да как же такое можно допустить во время войны!
Говорила она, как снаряды взрывались: бум, бум, бум... Видимо, не случайно у ширококостной классной была кличка Бомба.
Может, просто пришла весна, думала Люськина мать. Хотя и военная, а все же весна! Та самая, про которую столько написано и столько объяснено, что и слово-то произносить вроде бы неловко.
Так или иначе, но в конце третьей четверти, перед самыми каникулами, скoпилось у Люськи пять двоек. Мать вызывали в школу раза три, но это не помогло. Завуч позвонила в соседнее ремесленное училище:
- Нельзя ли пристроить восьмиклассницу, очень хорошую, только учится плохо?
В ремесленном набора не было. Оставалось просто исключить Люську Немец в назидание другим.
Люська не сказала матери, что ее исключили из школы. Каникулы шли замечательно, чего же травить материну душу?
Утром, найдя красивую картинку в довоенном журнале, Люська причесывалась под нее и танцевала перед зеркалом непонятный танец, заменяющий ей гимнастику. Нарочно громко топая каблучками, чтобы потревожить соседей, она спускалась с крыльца и бежала в кино.
Купив самый дешевый билет, Люська садилась в дорогой восьмой ряд. Если прогоняли, не смущалась и пересаживалась. Бывало, глядела она одну картину несколько дней подряд.
Посреди дня забегала она домой чего-нибудь поесть. С братом вдвоем они разогревали оставленный матерью суп. Ели молча, каждый занят своим: Олег марками, которые он за отсутствием альбома переклеивал в новую тетрадь. Люська - мыслями о том, что после каникул в школу идти не надо. Поев, Люська немедленно убегала.
- Куда?- строго спрашивал Олег, догадываясь о происходящем.
Хотя он был младшим, но, в конце концов, в доме он - единственный мужчина.
- Не твое дело!- очаровательно улыбаясь, отвечала Люська.
Она его авторитета принципиально не признавала.
Школу затолкнули в старую избу, а школьное здание на соседней улице занимал госпиталь. Люська прокрадывалась через черный ход. Там пахло хлоркой. Сегодня какая палата? Вчера была шестнадцатая, значит, сегодня семнадцатая, второй этаж.
Она открывала дверь и слышала возгласы:
- Артистка пришла!
- Садись, доченька!
- На-ка, кисельку сперва похлебай...
Люська садилась на пустую кровать и говорила:
- Ну вот, значит. Я вам какое рассказывала? "В шесть часов вечера после войны"? Теперь, значит, "Сестра его дворецкого". В общем, так...
И начиналось кино. Она его пересказывала в лицах, куплеты пела, плясала и сцены изображала в действии, ловко прыгая между кроватями и тумбочками. Когда, пробившись сквозь толпу в дверях, входила санитарка и объявляла мертвый час или обход врачей, палата упрашивала:
- Не шуми, тетка Нюша, пущай она до конца расскажет!
Санитарка и сама садилась, слушала и смеялась, а после опять спохватывалась:
- С ума сошли! Она же без халата! А ну, марш отсюдова!
Люська поправляла юбку и, не простившись, убегала.
- Когда придешь, артистка?- неслось вслед.
- Может быть, завтра, а может, никогда...
Больше всего ей нравилось, как голодные мужчины на нее смотрят, и поэтому она возвращалась. Но приставать к ней из-за ее малолетства не решались. Да и палаты были с тяжелоранеными.
Раз Люська чуть не заговорила с матерью про школу. Представила, что сделает мать. Она отодвинет тарелку, будет хмуро молчать, а после скажет:
- Вот спасибо тебе, доченька! Отблагодарила нас с отцом за то, что всю жизнь спину на тебя гнули!..
И будет прикладывать к глазам передник. Мать устала, ни к чему ей забот прибавлять.
В понедельник, после каникул, Люська, как обычно, взяла портфель и отправилась как бы в школу. Погуляла по улицам до десяти, а в десять начинался первый киносеанс. Она взяла самый дешевый билет и уселась в середине восьмого ряда, на свое привычное место. Зрителей было мало, в основном ребятишки из второй смены. А кино очень интересное.
Вернулась она днем, как обычно. Олег учился во вторую смену; он был занят своими делами, и Люська, молча поев, побежала на соседнюю улицу. Двадцать третья палата, второй этаж.
- Красотка наша тут!..
Во вторник, чтобы полегче было, выложила она книжки и отправилась с пустым портфелем. Олег ничего не заметил, а мать и подавно. Деньги, которые мать дала им обоим на каникулы, она уже потратила свои и Олеговы. Больше не осталось, а без денег в кино не попадешь.
Люська заглянула к Марине, материной подруге, занять у нее рубль. Марина раньше работала в тресте, вместе с матерью, а как замуж вышла, перешла в управление торговли. Люська сразу заметила, что у Марины животик округлился и платье в талии натянулось. Марина перестала крутить арифмометр, сразу вынула из сумки три рубля и тут заметила в Люське перемену.
- А ну, выкладывай! Чего у тебя происходит?
Стоит ли Марине рассказывать, неизвестно. Но слезы сами собой показались. И вообще Марина умная и практичная. Не передаст матери, это уж точно. Арифмометры в управлении трещат - никто посторонний ничего не услышит.
Марина не удивилась, услышав об исключении из школы, прижала Люську к себе, погладила по голове, пожалела:
- Горюшко! Ведь пятнадцать уже, а нескладеха. Нравится кто?
Марина отстранила Люську и оглядела внимательно с головы до ног.
Девочка пожала плечами.
- Да ты не стесняйся! В твоем возрасте все бывает. На что деньги берешь?
- На кино.
- Не надоело? Кино, кино!.. Работать тебе надо, милая. Я вот об институте мечтала, а даже техникума не кончила.
- Тебе хорошо, ты замужем!- вырвалось у Люськи.
- Не завидуй! Приходится вокруг мужа день и ночь ходить. Муж, как конь: его надо кормить, поить, мыть, чистить, прибирать за ним, и тогда семейная телега едет. У тебя времени хоть отбавляй. Работать пойдешь, так тебе путь никуда не отрезан, сможешь и доучиться. Если, конечно, поумнеешь. А нет, так сойдет. В общем, после войны видней будет.
- У-у-у, до этого еще дожить надо,- повторила Люська чужие слова.
- Делать-то что любишь? Чего молчишь? Одни хиханьки в уме? Послушай-ка, у Левушки моего есть в Кинопрокате знакомый. Епишкин его зовут, но мужик серьезный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20