Взрыв объемно-зажигательной боеголовки в спящей казарме производит очень сильный эффект. Даже лучшие из лучших, а именно таких всегда набирали во внутренние войска, вряд ли способны сохранить присутствие духа в подобной обстановке.А надо сказать, что авиация легиона работала по этим целям особенно тщательно. В течение часа она подожгла все казармы и штабы дивизии и продолжала швырять ракеты и сыпать бомбы, когда под крылом уже не осталось живого места.Причина была в том, что дезинформаторы легиона не контролировали внутренние войска. Расчет делался на захват окружного управления, но перехватить связь сразу не получилось. Ее просто тупо отсекли, а когда окольными путями номера управления перекоммутировали на звездолет Сабурова, было уже поздно. Городские Органы к этому времени знали, что управление захвачено.После предутреннего кошмара от дивизии живыми и в строю осталось меньше полка. Или, вернее сказать, больше батальона. А когда собрали в кучу всех, кого рассеяло бомбежкой, и поставили в строй легкораненых, то набралось батальона два.К тому же уцелело много офицеров. Солдаты тысячами горели заживо в своих казармах, задыхались дымом во сне, давились в дверях и узких проходах, разбивались насмерть и ломали ноги-руки, прыгая с верхних этажей. А офицеры, ночевавшие дома, счастливо избежали всего этого и вообще меньше времени находились под бомбами.С рассветом к разгромленной дивизии прибились патрульные органцы, которые подтвердили, что управление захвачено мариманами, а главное — величайшая святыня Народной Целины, гробница Василия Чайкина, тоже в их руках.И командир дивизии генерал-майор Бубнау принял единственно возможное в этой ситуации решение.— Гробницу надо отбить! Мариманы — они на все способны. Могут надругаться над телом отца Майской революции. Невозможно представить себе такой позор.Хотя дивизии фактически уже не существовало — не только потому, что от нее осталось два батальона, но и потому еще, что знамя ее сгорело в штабе вместе с часовым на посту №1 — Бубнау продолжал командовать и повел людей с восточной окраины в сторону площади Чайкина. А по пути заглянул в Высшую школу Органов, где царило смятение, хотя школу пока не бомбили и не обстреливали.Просто в ВШО не знали, чему верить — разрозненным сообщениям о захвате Серого Дома мариманами или указаниям непосредственно из Серого Дома, которые гласили: ничего не предпринимать, ждать дальнейших распоряжений.На самом деле эти указания шли непосредственно с орбиты, но об этом никто не подозревал.— Ничего. Если там свои — хуже не будет, — решил генерал Бубнау. — Школа поступает в мое распоряжение.Растерянный безвольный полковник, начальник школы, с готовностью отдал бразды правления. Личный состав пешим строем потянулся на проспект Чайкина, а те несколько машин, которые уцелели в автопарках дивизии и в гараже ВШО, были отданы разведке.Когда передовые машины на подступах к площади Чайкина были обстреляны из пушек, стало окончательно ясно, что в управлении враг. Три автомобиля и бронетранспортер были потеряны сразу, а другие машины разведчики успели укрыть за домами и деревьями и пешком попытались подобраться поближе, дабы уточнить силы противника.Всего в отряде майора Царева из 13-й фаланги было 112 машин, половина из которых — боевые, а остальные — вспомогательные, но тоже бронированные и хорошо вооруженные. Настолько хорошо по целинским меркам, что в своем докладе разведчики генерала Бубнау назвали грузовики бронетранспортерами, а вездеходы — танками.Разведка не смогла подсчитать технику с точностью до единицы, но в любом случае получалось, что машин у противника порядка сотни, и не меньше половины из них — танки.К танкам целинцы, естественно, отнесли и командирские машины, и МББМ, которые по местным понятиям никак нельзя было причислить к разряду БМП — хотя бы потому, что целинские БМП не имели пушек. Все, что на гусеницах и с пушкой — это танк, а против танка и оружие требуется соответствующее.А у дивизии внутренних войск такого оружия не было. Ведь эти войска вовсе не предназначались для борьбы против танков. 21 Предбанник расстрельной камеры отделяла от внешнего коридора надежная железная дверь с автоматическим замком. Уходя, исполнитель приговоров и конвойный захлопнули ее за собой.Дверь самой расстрельной камеры Гарбенка тоже закрыл, машинально нажав на кнопку. Как ни спешил он к телефону по тревоге, а это движение было отработано до автоматизма.Между тем отсутствие палача затянулось. Хорошо, что в предбаннике кроме телефона был еще и унитаз, а то женщинам пришлось бы худо. Разве что прямо на пол писать — но босоногие крестьянки, которых в наличии было несколько штук, это бы вряд ли одобрили.Впрочем, именно эти крестьянки терпели тягостное ожидание с наибольшим равнодушием.— Что наши, что мариманы — все одно смерть, — сказала одна из них, самая старшая, а самая младшая только тихо плакала у нее на груди, не вступая в разговоры с горожанками на тему, что, может, и не все равно.— Я слышала, они сразу не убивают, — с надеждой в голосе восклицала одна из городских девочек. — Они всех в рабство забирают, чтобы самим не работать.На самом деле такого не придумывала про мариманов даже официальная целинская пропаганда. Но зато много говорилось о том, что мариманские правители держат в жестоком рабстве свой собственный народ. А из истории войны столетней давности было известно, что враги и вправду угоняли целинцев в рабство — только это были не мариманы, а амурцы.Действительно, когда амурская армия в той войне отступала от Зилинаграта, с нею уходили многие тысячи целинцев, и всех их скопом объявили угнанными в рабство (присовокупив к этому, что каждый, кто согласился работать на врага — предатель). Но сто лет — большой срок, и теперь уже никто не вдавался в подробности. Какая разница, амурцы, мариманы — все они одного поля ягода.— И того лучше, — подала голос женщина из угла. — Что хорошего в рабстве? По мне уж лучше умереть.— Так ведь нас же освободят! — убежденно ответила девочка. — Народная армия придет и освободит.— Где она, твоя народная армия? Сколько часов уже сидим, а ее все нет.Тут девушка, которая еще наверху, в общей камере, все шептала: «Только бы не меня!» — вклинилась в спор со своей репликой:— Что угодно! Все, что угодно, лишь бы не убили. Я жить хочу! Я так жить хочу, вы себе не представляете!— Почему же не представляем? — удивилась одна из женщин постарше, а молоденькая девушка с плакатным лицом, которая со дня своего ареста поражала сокамерниц заявлениями, что если Органы решили их всех уничтожить — значит, так надо для мира и прогресса, не удержалась от отповеди и на этот раз.— Как это «что угодно»? — возмутилась она. — А если от тебя потребуют предательства?На этом дискуссия прекратилась, потому что никто не знал, что ответить.Некоторое время сидели молча, а потом всех переполошил стук из расстрельной камеры. Кто-то колотил в дверь чем-то тяжелым, потому что простые удары кулаком или ногой не пробили бы звукоизоляцию.— Там кто-то есть! — воскликнули сразу несколько голосов.— Наверное, эта… Которая последней туда зашла, — неуверенно предположила девочка.— Лана! Лана Казарина! Ланка!!! — закричала девушка, которая больше всех хотела жить, и кинулась к двери.— Она что там живая? — удивился кто-то еще.Лана и правда была живее всех живых, раз она сумела сорвать со стены огнетушитель и методично швыряла его в дверь, пока не устала. Но устала она быстро: все-таки огнетушитель был тяжелый, хотя и не работал — иначе все в камере давно бы уже было в пене.Но ответа она так и не дождалась. Смертницы в предбаннике колотили в дверь кулаками и ботинками, что, как уже сказано, было бесполезно, а отодрать от стены телефонный аппарат никто не догадался или не рискнул.Так что постепенно все снова успокоилось и по обе стороны от автоматической двери было тихо до тех пор, пока с лязгом не распахнулась дверь из коридора.Все одновременно обернулись туда с одинаковым ужасом в глазах, и замерли, глядя, как в проеме двери вырастает внушительная фигура исполнителя смертных приговоров младшего лейтенанта Гарбенки. 22 Чтобы найти путь наверх, группе сержанта Иванова потребовалось немало времени. К лестнице могла вести любая запертая дверь, и приходилось вышибать все двери подряд. Громозека занимался этим с видимым удовольствием, но выбивать замки ударом корпуса удавалось не всегда, а гранат к подствольникам было не так уж много. Так что Игорь Иванов от души проклинал автоматические замки, по вине которых заперты были все двери до единой.Так мало того — когда нашлась все-таки лестница, оказалось, что каждая площадка со всех сторон огорожена запертыми решетками.Тут уже в ход пошли ручные гранаты. Единственным, кто не боялся иметь с ними дело, был опять же Громозека, и он постарался на славу. Грохот стоял такой, что казалось — сейчас рухнет вся лестница.А когда все стихло и осела пыль, сверху послышался голос, который, задыхаясь в кашле, умолял по-целински:— Не стреляйте! Я сдаюсь, не стреляйте.«Стрелять» по-целински звучало очень похоже на «стирать», и легионеры грешным делом подумали, что неизвестный просит не стирать его с лица земли. Но Иванов понял все правильно и, укрывшись под лестницей, крикнул в ответ:— Выходить с поднятыми руками! Оружие выбрасывать.Неизвестный швырнул через ограждение лестницы револьвер и спустился к площадке с поднятыми руками. Но сдаться так просо ему не удалось. Гранатами разнесло только одну решетку, но была еще и вторая.Когда взорвали и ее, сдавшийся очень радовался, потому что укрыться на верхней площадке ему было негде, там тоже не пускала решетка, и то, что ни один осколок до него не долетел, казалось настоящим чудом.А пока Громозека возился с решетками, закрывавшими тамбур, который вел в коридор первого этажа, Иванов внизу под лестницей допрашивал пленного.В ответ на вопрос: «Кто такой?» — пленный промямлил: «Я тут работаю», — но танкист, осрамившийся в подвале, обыскивая его в поисках оружия, вынул заодно и документы из кармана. А в служебном удостоверении было черным по белому написано: «испалнила пригавора?», — что Игорь почти без затруднений перевел совершенно правильно.— Ага! Исполнитель приговоров. Ты-то мне и нужен. Расстреливаем, значит, помаленьку?В этой компании врагов в тигровых комбинезонах Игорь один выглядел по-человечески, потому что был без шлема. Поэтому, заполошенно покосившись на его спутников — по виду чистых монстров, наводящих ужас, Гарбенка придвинулся поближе к Игорю и заговорил сбивчивой скороговоркой:— Лицо мариман, только не убивайте. Все скажу.— Ладно. Говори, где твое рабочее место. Расстрельная камера где?— Там. Я покажу. У меня только от решетки ключей нет. А от камеры есть. Я все покажу.— Там есть кто-нибудь?— Есть. А как же. Есть. Если только кто после меня не пришел… Меня-то вот тут закрыли. Ключей от решетки у меня нет.— А из персонала там кто-нибудь есть? Солдаты или еще кто…— Вертухаи-то. Не, никого нету. Часовой разве что. Но часовые не тут, они там, дальше, — и он неопределенно махнул рукой.Тут сверху грохнуло и Громозека крикнул:— Можно идти.— Ну пошли, — ответил Игорь.Громозека по-спецназовски, в полуприседе, выскочил в коридор и пустил длинную очередь перед собой.— Что там? — насторожился Игорь.— Ничего, пусто, — ответил громила.— А чего палишь? Боеприпасы лишние?Сказав так, он вытолкнул вперед исполнителя приговоров и, как бы между делом, спросил у него:— Интересно, ты смертниц сначала раздеваешь, а потом стреляешь, или наоборот? Может, ты у нас некрофил?Слово «некрофил» Гарбенка не понял, но поспешил заверить:— Нет-нет. Сначала раздеваем, а потом уж…— Работа, значит, такая?— Ага, — с радостью ухватился палач. — Работа такая.— И как — это у тебя призвание или жизненная необходимость? — поинтересовался Игорь, но ответа не получил, потому что они уже пришли.— Открывай, — приказал Игорь, и Громозека без напоминаний встал рядом, взяв наизготовку свой «джекпот» — на случай, если там засада.А танкистам пришлось жестами указывать, куда им встать — по обе стороны двери, чтобы контролировать весь коридор.Первым в предбанник ввалился Гарбенка, но смертницы не успели на него налюбоваться, как следом появился Громозека, повергнув всех в окончательный ужас.Они с Гарбенкой были друг другу под стать — здоровые, мускулистые и широкоплечие, только Гарбенка немного повыше — зато Громозека в боевом шлеме, тигровом комбинезоне и со здоровенной штурмовой винтовкой в руках.Танкистам Игорь скомандовал: «Остаетесь здесь!», — а сам вошел в предбанник следом за Громозекой.— Привет, девочки! — с порога сказал он, но смертницы ничего не ответили. Может, не захотели приветствовать врага, а может, просто не поняли, потому что в Народной Целине обычным приветствием было «Ура на водила!» («Слава вождю!»), или просто «Ура!» — для краткости. Кроме того употреблялось еще и «Добрый день», но «Привет» — никогда.Изучая язык, Игорь Иванов в такие тонкости не вдавался и на смертниц не обиделся. Когда несколько часов посидишь перед воротами на тот свет, любому станет не до приветствий.— Там кто-нибудь есть? — спросил Игорь у Гарбенки, но тот замялся, и вместо него подала голос девушка, которая очень хотела жить.— Есть! — воскликнула она. — Там Лана! Лана Казарина. Она живая еще.Тут она осеклась и уже совсем другим, упавшим голосом, спросила:— Лицо мариман, а вы нас убьете?— Нет, только изнасилуем, — ляпнул неожиданно Громозека из-под шлема, и смертницы отлично его поняли. Хотя в разговорном языке это действие и обозначалось выражением «си?на либиz» («сильно любить» — если докапываться до истоков), существовал и юридический термин «насилаваz».— Вот я тебя самого сейчас изнасилую! — оборвал подчиненного Иванов.— А что такого? — удивился Громозека. — Приказ маршала Тауберта.Закончить диспут им не удалось. Гарбенка наконец справился с замком, и створки автоматической двери разошлись в стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49