– спросил Гельд, вежливо подождав, пока он кончит.
– Ха! – Асвальд ярл усмехнулся, что с ним случалось нечасто, и потер пальцами подбородок. – Это хорошая мысль: кому квитты обязаны этой войной. Расскажи им. Может быть, они еще помогут нам поймать ее.
– Ее не надо ловить, она сама приходит. Ее зовут Хёрдис?
– Да. Хёрдис дочь Фрейвида. По крайней мере, это троллиное отродье называли побочной дочерью Фрейвида от рабыни и она воспитывалась у него в доме. Хотя скорее всего ее мать-рабыня пошутила как-нибудь в лесу с троллем. Кстати, на второй дочери Фрейвида женился Хродмар сын Кари, так что он ей родич. И этого человека конунг всегда сажает напротив себя!
– Не может быть! – Гельд показательно вскинул брови. – Да что ты говоришь? Напротив себя – родича ведьмы?
– Вот именно! – с неприкрытой злобой отозвался Асвальд и сплюнул, как будто во рту у него вдруг стало горько. – Родича ведьмы! А может, и любовника. Я что-то слышал, будто она однажды спасла ему жизнь, когда он пошел за Стюрмиром конунгом в Медный Лес, а там их всех накрыло каменной лавиной. Уж не знаю, как они там разобрались, живых свидетелей нет. Его люди за горами ничего не видели. Хм!
Асвальд поперхнулся и кашлянул. Ему стало стыдно, что он опять унизился до такого злословия, отдающего женскими сплетнями, но он ничего не мог с собой поделать. Хорошо, что Сольвейг его не слышит!
–Так вот, что я хотел сказать, – продолжил Гельд, когда Асвальд откашлялся. – Если ты хочешь встретиться с этой ведьмой, то ее не надо искать. Она уже сама нас нашла, и притом не один раз. Она и встречала нас на том замороченном перевале. Я так думаю, что это была она.
Асвальд резко вскинул на него глаза: при свете факела на дверном косяке в них сверкнули недоверие, изумление и даже гнев.
– Она же пугала нас змеями и спрятала дверь овина, – продолжал Гельд, стараясь говорить спокойно. Впервые ему пришло в голову, что он зря ввязался не в свое дело, потому что соваться между фьяллями и их ведьмой так же нежелательно, как между каменными жерновами. – Она меняет обличья. Мне сказал здешний мальчишка, и я не думаю, что он врет. Вспомни – она все три раза говорила одно и то же. Про конунга.
Рука Асвальда сжимала рукоять меча. «Интересно, откуда у него квиттингский меч?» – мимоходом отметил Гельд, но тут же догадался, откуда. Добыча, конечно. Снял с трупа, скорее всего. Меч – и цель, и средство этой войны, и знатный ярл едва ли поймет, что жить можно и для чего-то другого.
Асвальд сжимал квиттингского волка, подобранного на поле Битвы Конунгов, и изо всех сил старался вот так же сжать, собрать в кулак расползающиеся мысли. Ощущение было такое, что он ходил во сне и внезапно проснулся на узенькой тропке над зияющим морским обрывом. Ведьма! Она! Она заманивает их все глубже в свои владения, и они идут, как слепые. Повернуть назад? Или уже поздно? Лоб холодило от нежданного пота, земля под ногами дрожала. Асвальд знал, что это неправда, что земля дрожит не сейчас, а только в его воспоминаниях, но не мог освободиться от впечатлений, властно отбросивших его назад в прошлое. Полтора года назад, Битва Конунгов... Великан, достающий головой до самого неба, черный и грозный, как гора... Грохот камня оглушает, в лицо летит каменная крошка, мимо виска со свистом летит обломок скалы величиной с конскую голову; все существо вопит от ужаса, требует броситься на землю и закрыть голову руками, а ноги стоят, как приросшие... И еще... Еще раньше, в том, первом походе к западному побережью Квиттинга, из которого они вернулись так бесславно, захватывая по пути все встречные корабли, вплоть до жалких купеческих снек, лишь бы было на чем добраться до дома. Там, возле Прибрежного Дома, усадьбы проклятого Фрейвида Огниво, где они впервые лицом к лицу встретились с ведьмой. В лицо Асвальду явственно повеяло запахом того ветра и того сосняка, и он зажмурился, но уйти от них уже не мог. Высокая, тонкая женская фигура стоит на огромном валуне, в сером платье и с разметавшимися волосами, со вскинутыми над головой худыми руками, похожая на осиновое деревце. Голос, резкий и злобно-торжествующий, лицо, искаженное нечеловеческим порывом, половинчатая усмешка – только правой стороной рта... Асвальд пытался вспомнить ее лицо, но не вспоминалось ничего, кроме половинчатой усмешки, остальное ускользало из памяти.
И вот это прошлое вдруг вернулось, придвинулось совсем близко. Сгорбленная старуха на перевале... Высокая длинноносая женщина с охапкой хвороста... Рыжая и косоглазая, что все время дергалась, будто по ней ползают муравьи... Это была она! И он ее не узнал! Он совсем о ней не думал, не ждал ее встретить и потому не узнал. А почему не ждал? Почему, когда должен был только о ней и думать?
Наконец Асвальд оторвал руку от меча и вытер лоб. Сжав зубы, он старался успокоить дыхание и не выдать стоящему рядом барландцу, как сильно потрясло его это открытие. Но первый приступ страха уже прошел. Повернуть назад? Как бы не так! Он пришел сюда не для того, чтобы отступить. Пусть он сделает меньше, чем мог бы сделать конунг с его освященной богами удачей, но никак не меньше, чем сделал бы Хродмар сын Кари!
– Гейрбранд! – оглянувшись, Асвальд подозвал ближайшего из своих людей. – Расскажи всем... – Он на миг замолчал, вдохнул, собираясь с силами. – Скажи, что та ведьма, Хёрдис дочь Фрейвида, ходит поблизости. Пусть все дозоры будут внимательнее.
Гейрбранд многозначительно опустил углы рта и вышел. Через дверь было слышно, как он окликает кого-то в сенях. Остальные поднимали головы от изголовий, поворачивались, вслушивались.
Гельд Подкидыш исподтишка наблюдал за лицом Асвальда, и Асвальду хотелось ладонью стереть его излишне проницательный взгляд, как паутину. Торговец-барландец никогда не поймет, что для каждого фьялля означает эта ведьма.
Утром фьялли покинули усадьбу, решив держать путь к Совьему перевалу. Юный хозяин охотно разъяснил дорогу туда, и Асвальд даже верил, что он говорит правду.
– Сами разбирайтесь с этим Гутхормом, – сказал Сигурд Малолетний на прощанье, угрюмо хмурясь. – Он не защищал нас, и мы ему данью не обязаны. Будь у него только поменьше людей – он у нас ничего бы не получил!
– Уж не его ли зовут хёвдингом Медного Леса? – спросил Гельд.
– Нет. – Парень покачал головой. – Хёвдинг – где-то на севере. Говорят, он живет возле Медного озера. В наших местах он не был, я его не видел. Он не собирает дани. Но он, говорят, умеет защитить своих людей!
– Многовато сборщиков на одну и ту же дань! – заметил Гельд. – Будь спокоен, дуб меча: мы постараемся сделать так, чтобы Гутхорм Длинный больше никогда не приезжал к вам.

***

В пламенеющем небе на западе четко вырисовывались две черные вершины – Совьи горы, между которыми лежал Совий перевал, западный выход из Медного Леса на побережье. У подножия одной из гор даже сейчас, когда внизу над землей уже сгущались сумерки, легко было разглядеть усадьбу Совий Перевал – стена вокруг нее была выложена не из земли, как у большинства, а из беловатых округлых камней. Поэтому дружина Гутхорма Длинного, состоявшая из четырех десятков человек, уверенно направлялась к усадьбе, намереваясь заночевать под крышей. Впереди ехал сам Гутхорм сын Адильса, – рослый мужчина лет сорока с небольшим, с крупными руками и ногами, с решительным лицом, которому выпуклый лоб и прямые черные брови придавали упрямый вид. Позади дружины лошади тянули десяток волокуш, нагруженных железом.
Ворота Совьего Перевала уже были закрыты на ночь, но Гутхорм сам подъехал ближе и, не сходя с коня, постучал обухом секиры в створки.
– Открывайте! – закричал он, и в вечерней тишине его голос долетел даже до вершин Совьих гор и покатился по лесистым склонам. – Хозяева! Здесь я, Гутхорм сын Адильса, ярл Гримкеля конунга!
– Что нужно такому важному человеку в нашей глуши? – прозвучал со двора дрожащий, изумленный голос. – Какой-такой Гримкель конунг? Мы знавали одного Гримкеля, так он звался Гримкелем сыном Бергтора, ярлом Стюрмира конунга.
– Не много же вы знаете! – Гутхорм усмехнулся. – Кто хозяин этой усадьбы?
– Я – Кетиль сын Аудуна, а еще меня зовут Кетилем Носатым, – ответил тот же голос.
– Долго ты, Кетиль сын Аудуна, собираешься держать нас под воротами? Уже темнеет, а у вас тут полным-полно ведьм. Я хочу, чтобы мои люди ночевали под крышей и у огня!
– Что правда, то правда! – упавшим голосом подтвердил хозяин.
Стукнул засов, ворота заскрипели, стали открываться. Кетиль Носатый понимал, что с такой сильной дружиной под предводительством такого решительного человека ему не справиться, хотя, конечно, предпочел бы обойтись без подобных гостей.
– Не знаю, чем нам угощать таких людей... – начал Кетиль, когда Гутхорм первым въехал во двор и соскочил с коня у дверей хозяйского дома. – Мы едим ячменную кашу и уже сейчас кладем в нее мох, у нас мало припасов на зиму...
– Ничего, мы завалили жирного осеннего медведя! – бодро ответил Гутхорм. – Вели разложить огонь пожарче. Сено у вас есть? На подстилки и солома сойдет, ничего. А пиво вы не варили?
– Кто не мил, тот некстати, – проворчал себе под нос Кетиль, когда Гутхорм, по-хозяйски уверенный, впереди него прошел в дом. Разумеется, вчерашнее пиво выпили, а новое еще не ставили.
Усадьба наполнилась гомоном и стуком шагов. Весь двор был занят лошадьми и волокушами, во всех строениях домочадцы Кетиля жались по углам, чтобы дать место пришельцам. Двери амбара, овина, даже бани стояли настежь, везде мелькали горящие факелы. В гриднице, в кухне, даже в спальном покое разожгли яркий огонь в очагах, женщины разложили много плоских камней, и вскоре на них уже шипела медвежатина, порезанная на ломтики. Гутхорм пригласил и хозяина поесть с ними, но тот, держа кусочек горячего мяса, посматривал на гостя с тревожным недоверием. Ничего хорошего лесным жителям посланцы конунга дать не могли, а вот плохого – сколько угодно.
– Так ты, значит, даже не знал, что квиттами теперь правит Гримкель конунг? – начал беседу Гутхорм, когда с едой было покончено. Теперь знатный ярл повеселел, и местная неосведомленность даже забавляла его.
– Откуда нам знать? – Кетиль Носатый уклончиво повел плечом. Это был щуплый невысокий человечек, и только голова его в соответствии с именем была крупной, высоколобой с залысинами Имя Кетиль означает «котел».

. – Мы живем в глуши, никого не видим, на равнине не бываем. И на побережьях тоже...
– Но вы хоть знаете, что у нас война с фьяллями? – Гутхорм усмехался, и его зубы ярко блестели в темной вьющейся бороде. – Уж этой-то новости вы не могли пропустить!
– Конечно, нет. – Кетиль бросил на него неприязненный взгляд, и глаза его оказались умными и острыми. – Мы же не медведи. У нас тут полным-полно беженцев отовсюду. Есть даже два человека с самой границы с раудами, только они живут не у нас, а у Траина Горбатого – это там, подальше на юг. Но мы все слышали, что они рассказывают.
– Значит, ты должен знать, что квиттам нужно оружие. – Гутхорм с важностью кивнул и отставил деревянную чашку, в которую ему здесь наливали вместо пива какую-то брусничную кислятину. – Гримкель конунг послал меня собирать дань с его подданных. Частью он вынужден делиться с фьяллями, поэтому ты сам понимаешь, что квиттам нужно много мехов и особенно железа, чтобы отстоять свою честь и свободу.
– Вот как? – протянул Кетиль и отвел глаза. Потом он снова глянул на Гутхорма, моргая и изображая непонимание, и тихо спросил: – А мы-то здесь при чем?
– Как – при чем? – Гутхорм широко раскрыл глаза и подался ближе к хозяину. – Я же сказал: я собираю дань для конунга, чтобы он мог потом собрать войско и загнать этих фьяллей обратно в их троллиные горы!
– Но ты сказал: с подданных Гримкеля конунга, – продолжал свое Кетиль, не поднимая глаз и уставив в знатного ярла свой залысый лоб. – А мы не знаем никакого конунга Гримкеля. Мне пятьдесят шесть лет – я был на том тинге на Остром мысу, на котором квитты признали конунгом Стюрмира. Что-то еще там болтали пару зим назад про Вильмунда конунга, теперь вот говорят про Гримкеля – мы ничего такого не знаем. Мы назвали конунгом только Стюрмира, и другого конунга у нас нет. Вот когда Стюрмир придет за данью...
– Что ты болтаешь! – рявкнул Гутхорм. Теперь он уже не улыбался, его глаза в свете огня сверкали как угли. – Ты что, не слышал, что Стюрмир конунг погиб? Вот уже второй год, как он мертв! А Гримкель конунг был провозглашен на тинге Острого мыса сразу после этого!
– Я там не был. И никто из моих соседей тоже, – кротко заметил Кетиль.
– Это ваше дело, – отрезал Гутхорм. Его давно уже раздражала тупость этих лесных жителей, не желающих знать ничего, кроме своих медвежьих и троллиных углов. – Гримкель конунг правит квиттами, хочешь ты этого или нет. Он принес мирные обеты фьяллям, но он соберет войско и разобьет их, как только у него будет такая возможность. А для этого нужно серебро и железо. Короче: мне нужны меха, белки, лисы и куницы, и железо, не больше половины того, что вы собрали за это время. Ведь в прошлом году вы никому никакой дани не платили?
– Мы не будем платить! – Кетиль вдруг прямо глянул в глаза Гутхорму, и теперь вид у него был не глуповато-смиренный, а решительный и упрямый. – Мы не признавали Гримкеля конунгом. Он ничего для нас не сделал. Он позволил фьяллям захватить чуть ли не весь Квиттинг, а теперь я должен содержать тех людей, которые по его вине лишились своих домов. И еще приплачивать за это фьяллям...
– Ты будешь платить! – Гутхорм вскочил на ноги, и отброшенная чашка покатилась по полу. Он не слишком вслушивался в речь хозяина, поняв только то, что он смеет противиться. – Я собираю дань для Гримкеля конунга, и я соберу все, что ему причитается! Хочешь ты этого или не хочешь! И если ты сам не дашь, я возьму сам!
Кетиль Носатый молчал, и Гутхорм велел обыскать усадьбу. Поднялся женский крик, плач, призывы к богам полетели в темноту, но люди Гутхорма встречали это все не в первый раз. В амбаре нашлось сколько-то мехов, приличные запасы ржи и сушеной рыбы, но железа нигде не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14