Он пожал плечами и спросил:
– Так она довела дело до конца, убила себя?
– Забыла спросить об этом. Думаю, что нет.
– Значит, Лакис – старый волокита. Будь с ним поосторожней!
– Ты тоже.
– Мне-то зачем?
– Ты становишься лентяем. Хочешь, чтобы я все делала для тебя. Лентяем и шовинистом, как греческие мужчины.
Майк в шутку замахнулся на нее:
– Заткнись или получишь у меня!
– Лучше отнеси меня в постель, – ответила Ким.
Утром она проснулась оттого, что, как ей показалось, Майк тряс кровать. Но он сидел рядом, выпрямившись. Кровать тряслась. Лампа и радиоприемник на столе выстукивали дробь. Платяной шкаф в углу – тоже; потом одна из дверок распахнулась. Весь дом дрожал, и одна из ставень болталась на петлях.
– Что это? – спросила Ким.
– Потрясающе!
– Что происходит?
Ким выглянула во двор: белые голуби, хлопая крыльями, пытались сесть, но тут же взлетали. Осел на привязи истошно ревел и бегал кругами вокруг столба. Тряска усилилась, и карандаш скатился со стола. Потом толчки прекратились, и все опять успокоилось.
Майк соскочил с кровати:
– Ух ты! Землетрясение! Здорово! Черт возьми, землетрясение, вот что это было! – Он выскочил наружу.
Ким наспех оделась и последовала за ним.
– Неужели и правда землетрясение? И мы спокойно сидели в постели? – Она была в ужасе.
– Да!
– А ты не думаешь, что разумней было бы выйти из дома, чем ждать, пока он не рухнет нам на голову?
– Мое первое землетрясение! Наше первое землетрясение! Ух ты!
– Ух ты? Как ты можешь так радоваться? – Она бросилась освобождать осла, который задыхался в привязи, намотавшейся на шею.
– Да оно было слабенькое!
Майк босиком скакал по саду, исполняя, по его представлению, танец землетрясения.
Ким спокойно смотрела на него. Иногда ей нравилась его беспечность, а иногда она начинала сомневаться в его рассудке. Она оглянулась на хрупкий домишко из шлакоблоков.
– Слава богу, – сказала она, – что слабенькое!
Майк продолжал плясать.
7
Они остались жить в этом доме, глупые англичане! Пусть толчки и продолжались всего полминуты, но они не выбежали из дома, пока все не закончилось. Они сумасшедшие, эта молодая пара. Он совершенно их не понимал.
Они не занимались никаким делом. Плавали, как рыбы. Совершали долгие прогулки без всякой видимой цели. Какой человек будет ходить не за чем-то, а просто так? Что за странная трата сил и энергии? Сперва он думал, что они направляются в определенное место, что они знают что-то такое, что у них есть какая-то тайна. Может, они археологи и знают о каких-то сокровищах. Он слышал об археологах, приезжавших из Парижа, и Стокгольма, и Франкфурта, чтобы выкапывать всякие камни в оливковой роще у моря.
Однажды он пошел за ними, чтобы выведать их тайну, почти час шел. А потом они просто повернули и направились обратно. Совершенно бессмысленная ходьба. В голове не укладывается. Конечно, они даже не пробовали искать что-то в земле. Он перестал думать, что они археологи.
Он почувствовал приближение подземных толчков за несколько мгновений до того, как затрясло. Он притаился на горе и наблюдал за домом, зная, что они скоро проснутся. К этому времени он уже выучил их распорядок дня: рано утром они появлялись на пороге и шли, как зомби, – он обычно голый, она в купальнике, – прямиком к воде. Плавали двадцать минут, потом вылезали на берег и ополаскивались под душем. Потом готовили завтрак.
Но не этим утром. Первый признак, по которому он понял, что приближается землетрясение, была дрожь колокольцев. Овцы, щипавшие травку рядом, знали, что надвигается. Сначала зазвенели один-два колокольца. Потом четыре, пять. Потом еще несколько, пока отара в смятении не начала бросаться то в одну сторону, то в другую, не в состоянии стоять на месте, но и слишком взбудораженная, чтобы решить, куда бежать.
Потом он не то чтобы почувствовал что-то определенное, а просто уловил запах. Или так ему показалось. Как если бы земля испустила какой-то газ. Он знал, что бежать некуда. Он не слишком испугался, хотя в голову пришло, что одна из скал позади него может рухнуть и покатиться по склону.
Но все закончилось в считаные секунды. Толчки были относительно слабые. За прошедшие годы он пережил много землетрясений, правда, они были несравнимы с землетрясением 1957 года, когда он потерял половину семьи.
Но эти англичане, они ждали в доме, пока тряска не закончится. Потом выскочили: она, чтобы освободить дурного осла, он – исполнить идиотский английский танец на траве. Совершенно непостижимое поведение!
Он знал, что они ходили наверх, к старому монастырю. Ирени, которая присматривала за старой церковью, сказала ему об этом. Она думала, что они приходили просто из любопытства, как все туристы. Он считал все это бессмысленное таращенье глаз формой психической болезни. Может, Ирени права. Может, эти англичане – обыкновенные неугомонные бродяги. Вот что происходит с людьми, подумал он, когда им нечем заняться.
Безделье, решил он, вредно действует на здоровье.
В некоторых отношениях они были как дети. Не разбирались во многих вещах. Ночью к ним залезла лиса и утащила одну из кур, и похоже было, что они даже не заметили. Он-то сразу это увидел. Конечно, куры принадлежали Лакису, но они должны были хотя бы заметить пропажу. Если бы куры были его, он бы не проморгал, пусть пропало бы лишь перышко.
Он спрашивал себя, что они знали о Еве. Подозревал: что-то им могли рассказать в деревне. Никто не любил упоминать о случившемся, и, даже если они что-то и узнали, он был уверен – им рассказали не всю историю. Нюхом чувствовал, как лиса в темноте.
Ева была красива и соблазнительна, как эта англичанка. Давно это было: он едва мог вспомнить ее лицо. Помнил только, какая она была соблазнительная. Немка была намного светлей, лоб шире. Пониже ростом и не такая женственная. Но все равно красивая. А смеялась – словно солнце сверкало на воде. Не смех ли и решил ее судьбу? Смех, делавший ее неотразимой? Судьбу, он это знал, привлекают подобные мелкие частности. Была бы у нее улыбка как пересохшая канава – вроде улыбки его жены, – тогда судьба, возможно, направила бы ее другой дорогой.
Подумать об этом страшно. Каждый миг, каждая частность были как кремень, высекающий искру судьбы. Каждую секунду высвечивалась новая дорога, вспыхивала под чуть иным углом, как раскрывающийся веер, веер пламени, где одни пути гасли, другие сверкали, пока веер не раскрывался полностью, и все начиналось сначала.
Смех, который делал ее неотразимой, – вот что все решило. А теперь эта прекрасная англичанка с необыкновенной кожей.
Но нет, в этот раз так не будет. Она не одна, она с мужем. У немки не было такого защитника. Прошлое не может повториться. Нет никаких причин.
Он смотрел, как они выходят из моря, смотрел, как ополаскиваются под душем. На сей раз женщина спустила купальник и обнажила грудь. Вода текла по ложбинке, смывая соль с дивной кожи. Потом она скрылась в доме.
Он тяжело вздохнул и встал, убедившись, что его не увидят. Он не мог оставаться здесь целый день и наблюдать за ними. Надо было работать.
8
Среди ночи Майк проснулся весь в поту. Дернувшись, сел в постели среди окружающей тьмы. Ким, спавшая рядом, перевернулась на спину. Пробормотала:
– Что случилось?
– Скорпионы.
– Что?
– Скорпионы. В комнате скорпионы. Они выползают по ночам.
Ким внезапно села. Только что ей снились скорпионы. Она ничего не сказала об этом.
– С чего ты так решил?
– Не могу сказать. Я проснулся оттого, что голос в голове кричал это.
– Тебе это показалось из-за того разговора с Кати.
Накануне вечером они сидели в таверне с Кати и ее мужем Василисом. Они поехали в Лиманаки, в красивый ресторан в саду, окруженный кустами гардений и олеандр. Звучала живая народная музыка, и певец пел песню, в которой любовь сравнивалась со скорпионом. Шуточную, по греческим понятиям, песню. Василис переводил слова.
Потом Василис поинтересовался, не слишком ли их донимают скорпионы, поскольку та часть берега, где они жили, кишит этими тварями. Они любят заползать в дома, сказал он. Когда они побледнели, Кати остановила его и попыталась обратить все в шутку.
– Возможно, там, где вы поселились, их нет, – сказала она.
– Да, – поддакнул Василис, наотрез отвергнув их попытку заплатить хотя бы за себя, – возможно, у вас их нет.
Но на обратном пути Кати настояла на том, чтобы они остановились у их дома, и вынесла пузырек нашатырного спирта:
– Возможно, у вас в доме нет скорпионов, но, если все же они вас ужалят, воспользуйтесь этим.
Они пошли домой в темноте по тропинке вдоль берега, Майк сжимал в руке пузырек, и больше ни словом не обмолвились о скорпионах.
– Нет, мне не показалось. Они там.
– Ты видишь хоть одного? – спросила Ким, в темноте обшаривая глазами комнату. Вдруг стало казаться, что каждая тень выпустила пару лапок.
– Нет. Но я чувствую их. Они там.
– Зажги лампу.
– Я думал об этом. Но тогда придется идти босиком но полу. Фонарь с твоей стороны.
– Я думала об этом. Но тогда придется шарить вокруг руками.
Так они и сидели в темноте, словно вокруг все кишело ядовитыми тварями. Наконец Майк вылез из постели и зажег масляную лампу.
Пляшущие тени отнюдь не успокаивали. Майк внимательно осмотрел пол под кроватью. Проверил все углы, ножки кровати и стола. Ким, вооружившись фонарем, откинула простыни, осмотрела и в ногах. Она слышала, что скорпионы любят забираться в постель.
Майк проверил обувь:
– Они любят теплые влажные местечки.
– Да, – ответила Ким, думая о своих самых теплых, самых влажных местечках.
– Нету, – сказал Майк, подняв лампу над кроватью. – Нету никаких скорпионов. Ты была права. Просто, если говоришь о чем-то, кажется, что оно рядом, так обычно…
Ким взглянула на него. Первый раз он заговорил об этом феномене подсознательной тревоги, о предчувствии.
– В чем дело? – спросила она.
Он не сводил глаз со стены в изголовье кровати. Прямо у них под носом, дюймах в шести, сидели три отличных крупных экземпляра, совершенно неподвижно.
– Брр! – Она спрыгнула с кровати, заворачиваясь на ходу в одеяло. Вышла наружу и пошла через сад к морю.
Через секунду Майк последовал за ней. Она сидела в лодке. Он вернулся за бутылкой вина и пластмассовыми чашками.
– Знаю, я веду себя как дурочка.
– Вовсе нет. – Он щедро плеснул ей красного вина. – Я тоже терпеть не могу этих тварей.
Ночь была теплая. Море – гладким, как масло, и серебрилось под луной. Ким передернула плечами. Не хотелось бы, чтобы что-то вынудило их покинуть это место.
– В Англии у людей на стене висят керамические летящие утки. А здесь у нас – стая скорпионов.
– Что будем делать?
Они согласились, что не могут позволить каким-то насекомым выжить их из дома. Хорошо было бы заманить скорпионов в банку и выпустить на волю где-нибудь подальше; но самый верный способ покончить с ними – поджарить огнем лампы. В конце концов Майк решил давить их сковородкой. Ким при этом держала лампу, светя ему.
Сковородка зазвенела, как надтреснутый монастырский колокол, когда Майк одним ударом припечатал пару тварей. Жало одного из скорпионов упало на пол и продолжало рефлекторно дергаться у их ног. Замерши от ужаса, они смотрели, пока оно не перестало шевелиться. Третий скорпион свалился со стены и принял угрожающую позу перед Майком, невзирая на то что противник был шести футов ростом. Он выпустил свое мерзкое жало и размахивал клешнями, дразня Майка, как английский футбольный фанат.
Майк еще раз взмахнул сковородкой. День или два после этого липкие частички хитинового покрова, приставшие к дну сковородки, потрескивали на огне, когда ее ставили на газовую плитку.
Но они привыкли к тому, что скорпионы были повсюду. Просто стали бдительней, осматривали одежду, прежде чем надеть. Лакис, когда они потребовали объяснений, дал им какой-то отвратительный порошок, который отпугивал скорпионов, но окончательно от них не избавил. Видимость порядка была восстановлена.
Но что не давало им обоим покоя, изводило больше, чем любая боязнь скорпионов, так это ставшее привычным исполнение тех или иных глубинных предчувствий. Казалось очень необычным, что некий таинственный сигнал предупредил их об опасном соседстве ядовитых насекомых; но ведь то, о чем нашептывал бес, подтвердилось в который раз, и это обескураживало. Происходило это довольно часто, чтобы начать нервничать.
– Завтра в бухте появятся дельфины.
– Что? – переспросил Майк, сидевший на веслах. Они возвращались со скального островка, где провели несколько идиллических послеполуденных часов.
– Пытаюсь сделать предсказуемым то, что должно произойти. Чтобы не было неожиданностей.
– Предсказуемым? О чем ты говоришь, Ким?
– Зачем это нужно?
– Не понял?
– Зачем прикидываешься, будто ничего не происходит, когда прекрасно понимаешь, о чем я? Это очень по-мужски. Игнорировать то, что у тебя под носом. Но, я вижу, тебя это беспокоит так же, как меня.
Майк перестал грести и отпустил весла.
– Не знаю. Даже говорить об этом не хочу, не то опять случится что-нибудь подобное. Когда это происходит, – когда что-то появляется после того, как мы об этом упомянем, – мне становится немного не по себе, настолько это странно.
– Это не просто у нас в голове, скажи? Скажи, Майк?
– Когда облекаешь свое ощущение в слова, оно не кажется чем-то особенным. Что тут такого? Мы говорили о скорпионах, змеях, молниях…
– И еще о каких-то таких вещах.
– …но они существуют и без нашего упоминания.
– Не обманывай себя. Это происходит. Постоянно.
Майк снова взялся за весла и продолжил грести к дому. Ким сидела на носу лодки, сцепив руки на коленях и глядя вокруг.
– Это место такое, – тихо проговорила она. – Все дело в нем.
Но никаких дельфинов на другой день не было видно. Они не признавались себе, но оба ждали их появления и наблюдали за морем. Когда наступил вечер, они вышли в патио; на холмах в траве громко пели цикады. Единственный звук, нарушавший тишину.
Наконец Майк почти равнодушно сказал, что дельфины в бухте не появлялись.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6