А дети с холма становились слугами этих людей. Именно для того они и существовали — и сам холм, и его обитатели. Это еще с детства понял и запомнил Антонио Балдуино, наблюдая каждодневную жизнь взрослых. В богатых семьях дети наследовали профессию дяди, отца или деда, знаменитого инженера, удачливого адвоката, дальновидного политика, а на холме, где жили негры и мулаты, их дети наследовали рабство у богатого белого господина. Таков был обычай, единственный обычай. Потому что обычай вольной жизни в африканских джунглях был забыт, и редко кто вспоминал о нем, а тех, кто вспоминал, высылали и преследовали. На холме один Жубиаба был ему верен, но тогда еще Антонио этого не знал. Кто из живущих на холме мог назвать себя свободным: Жубиаба, Зе Кальмар? Но и тот и другой подвергались преследованиям: один за то, что был макумбейро, другой за то, что был жуликом. Антонио Балдуино запомнил героические истории, услышанные им от обитателей холма и забыл про обычай рабства. Он решил войти в число свободных, тех, о ком складывают ABC и поют песни, тех, кто рано или поздно становится примером для всех черных и белых, погрязших в безнадежном рабстве. Еще там, на холме, Антонио Балдуино выбрал борьбу. И на все, что он впоследствии делал, его толкали эти истории, коих немало он наслушался лунными ночами у дверей теткиного дома. Эти истории, эти песни открывали людям радость борьбы. Но люди этого не понимали, или уж слишком глубоко укоренился в них обычай, рабский обычай. И все же кое-кто слушал и понимал. Антонио Балдуино был из тех, кто понял.

* * *
На холме, неподалеку от дома старой Луизы, жила женщина по прозванью Аугуста Кружевница. Кружевницей прозвали ее потому, что целыми днями она плела кружева, а по субботам продавала их в городе. Но часто ее можно было застать сидящей неподвижно, с глазами, устремленными в небо: казалось, она хотела разглядеть там что-то, невидимое для других. Она всегда присутствовала на макумбах в доме Жубиабы и, не будучи негритянкой, пользовалась полным доверием макумбейро. Аугуста частенько одаривала Антонио Балдуино мелочью, которую тот, складываясь с другими мальчишками, тратил на леденцы и дешевые сигареты.
О Кружевнице рассказывали много всяких небылиц: никто не знал, откуда она пришла и куда держала путь. Она осталась на холме, но никому так и не удалось ничего от нее выведать. Однако ее рассеянный взгляд и грустная улыбка порождали среди обитателей холма слухи о несчастной любви и связанных с нею злоключениях. Сама Аугуста, когда кто-нибудь докучал ей расспросами, отвечала одно:
— О, моя жизнь — это готовый роман… Остается только записать…
Продавая кружева (отмеряла она их простейшим способом: намотав на правую руку, которую она держала у подбородка, отматывала левой, вытягивая ее во всю длину), Аугуста нередко сбивалась со счета.
— Один… два… три… — Она запиналась в досаде и волнении, — двадцать… как двадцать… Кто это сказал двадцать? Я еще только три насчитала… — Растерянно глядя на покупательницу, она объясняла: — Вы не можете себе представить, сеньора, как он меня путает… Я считаю правильно, а он мне на ухо начинает считать быстро-быстро, прямо ужас берет… Я еще только до трех дойду, а он уже двадцать насчитал… Никак мне от него не отвязаться. — И тут она принималась умолять кого-то невидимого: — Сгинь, сгинь, дай мне отмерить кружева как положено… Сгинь…
— Кто вам мешает, синья Аугуста?
— Кто, кто… Кто же еще может быть? Все он, злодей, ни на шаг от меня не отходит. И после смерти своей в покое меня не оставляет.
В другой раз дух забавлялся тем, что связывал Аугусте ноги. Она останавливалась посредине улицы и начинала со стоическим терпением распутывать веревки, которыми якобы были связаны ее ноги.
— Вы что это делаете, синья Аугуста? — спрашивали ее прохожие.
— А вы что, не видите? Веревки распутываю, негодяй-то мой ноги мне связал, чтобы я не могла ходить продавать кружева… Он, видно, хочет, чтобы я с голоду умерла…
И она продолжала развязывать невидимые веревки. Но когда у нее начинали выпытывать, кто же все-таки такой этот дух, Аугуста замолкала. Взгляд ее устремлялся вдаль, на губах застывала печальная улыбка.
— Бедная Аугуста не в своем уме, — еще бы, она столько перенесла…
— Но что такое с нею приключилось?
— Молчи. Все знают, какая у нее была жизнь…

* * *
Аугуста Кружевница была первой, кто повстречался на холме с оборотнем. Случилось это безлунной ночью, когда в грязных переулках холма царил густой мрак и только кое-где тускло светились окошки домов. В такие ночи выходят привидения, в такие ночи раздолье ворам и убийцам. Аугуста поднималась по склону холма, и вдруг из зарослей до нее донесся леденящий душу вой. Она взглянула в ту сторону и увидела метавшие огонь глаза оборотня. До сих пор Аугуста не очень-то верила в эти россказни про оборотня и безголовую ослицу. И вот она увидела оборотня собственными глазами. Бросив корзину с кружевами, Аугуста обратилась в бегство. Добежав до Луизиного дома, она, трясясь от ужаса, прерывающимся голосом поведала о своей встрече с оборотнем; от пережитого испуга у бедняжки глаза чуть на лоб не вылезли, а ноги подкашивались от непосильного бега.
— Глотни водички, — успокаивала ее Луиза.
— Спасибо, хоть немного страх меня отпустил, — благодарила Кружевница.
Антонио Балдуино, который все это слышал, обежал с этой новостью весь холм. Теперь только и разговоров было, что про оборотня, а на следующую ночь уже трое видели чудовище: кухарка, возвращавшаяся с работы, Рикардо-сапожник и Зе Кальмар, который метнул в оборотня нож, но тот только разразился зловещим хохотом и скрылся в зарослях. В последующие ночи все прочие жители холма тоже видели страшилище, которое с хохотом от них убегало. Холм был объят ужасом: все двери запирались наглухо, и по ночам никто не осмеливался выходить из дома. Зе Кальмар предложил устроить на оборотня облаву, однако смельчаков отыскалось немного. Кто встретил предложение Кальмара с восторгом — так это Антонио Балдуино, — он сразу набрал целую кучу острых камней, чтобы было чем сражаться с чудищем. Слухи о нем все росли: Луиза заметила его тень, когда поздно вечером поднималась к себе домой, а Педро еле успел от него удрать. Все жили в тревоге, никто ни о чем не мог говорить, кроме как о чудовище. На холме появился репортер из газеты, делал какие-то снимки. Вечером в газете было напечатано его сообщение, что никакого оборотня не существует и что это выдумка обитателей холма Капа-Негро. Сеу Лоуренсо купил газету и всем показывал, но напечатанное никого не разуверило в существовании оборотня, поскольку все видели его собственными глазами, а кроме того — оборотни всегда были, есть и будут.
Мальчишки с холма, устав от беготни, тоже на все лады толковали о чудовище.
— Мне мать сказала, что из негодных ребят и выходят оборотни. Натворит малец всяких пакостей, а потом…
— А потом у него начинают на руках и на ногах расти ногти, и в полнолуние он превращается в оборотня.
Антонио Балдуино возликовал.
— Давайте все станем оборотнями!
— Давай становись, коли тебе не терпится попасть в преисподнюю…
— Эх вы, жалкие трусы!
— Коли ты такой храбрый, чего ж ты ждешь?
— Ну и стану, и даже очень скоро. А что для этого надо?
Нашелся один мальчишка, который знал, как стать оборотнем, и он принялся обучать Антонио:
— Сперва отрасти ногти и волосы, про мытье забудь и думать, и каждую ночь ходи смотреть на луну. И тетке груби и делай все наперекор. Когда будешь глядеть на луну, стань на четвереньки…
— Эй, Антонио, ты мне покажешь, как это стоять на четырех лапах? — вмешался другой, желая поддразнить будущего оборотня.
— Я вот тебе сейчас покажу… по роже… Пусть тебе мать твоя показывает…
Мальчишка в ярости вскочил. Антонио Балдуино процедил предостерегающе:
— Эй ты, рукам воли не давай!
— А вот и дам. — И он смазал Антонио по физиономии.
Они покатились по земле. Мальчишки следили за дракой. Противник Антонио был сильнее, однако Антонио Балдуино не зря считался лучшим учеником Зе Кальмара, — он стал одерживать верх. Но тут сеу Лоуренсо выскочил на улицу и разнял дерущихся, проворчав:
— Оно и видно, что безотцовщина!
Побежденный отошел в сторону, а Антонио Балдуино, заправляя в штаны разодранную рубаху, уже выспрашивал дальше знатока по части оборотней:
— И непременно надо ходить на четвереньках?
— Ага, чтобы привыкнуть…
— А потом?
— А потом начнешь превращаться… Весь покроешься волосами, станешь скакать словно лошадь и рыть землю ногами. И придет день, когда ты превратишься в настоящего оборотня. Будешь бегать по холму и пугать народ…
Антонио Балдуино оглянулся на дравшегося с ним мальчишку:
— Как только сделаюсь оборотнем, тебя первого сожру.
И он покинул компанию. Но с полдороги вернулся:
— Послушай, я забыл спросить: а как потом обратно превратиться в человека?
— Ну, этого я не знаю…
Вечером противник Антонио Балдуино сказал, подойдя к нему:
— Балдо, ты лучше начни с Жоакина, он про тебя сказал, что ты в футболе ни фига не смыслишь.
— Он так сказал?
— Ага.
— Побожись!
— Ей-богу!
— Ну, он мне за это заплатит.
Мальчишка угостил Антонио окурком, и они расстались друзьями.
Антонио Балдуино изо всех сил старался превратиться в оборотня. Он, чем мог, досаждал тетке, за что получил две хорошие головомойки, отрастил длиннющие ногти и нипочем не давал стричь свою буйную шевелюру. В лунные ночи, спрятавшись в укромном углу, он учился передвигаться на четвереньках. Но ничего не выходило. Он уже совсем было отчаялся и приходил в бешенство от нескончаемых насмешек своих приятелей, которые каждый день спрашивали, когда же он наконец станет оборотнем? Но тут ему пришло в голову, что он просто еще не такой негодяй, чтобы стать оборотнем. И тогда он решил сотворить пакость пограндиознее. Несколько дней он размышлял, что бы такое выкинуть, и ничего не мог придумать, как вдруг однажды под вечер увидел Жоану, хорошенькую черную девчушку, игравшую в куклы. У нее было много кукол, — их приносил ей сеу Элеутерио, — тряпичные куклы, черные и белые, которым она давала имена всех, кто жил по соседству. Девочка шила им платья и целыми днями играла с ними около дома. Она устраивала кукольные свадьбы и крестины, и на эти праздники собиралась вся живущая на холме детвора.
До сих пор вспоминали бал, который Жоана устроила по поводу крестин Ирасемы, фарфоровой куклы, подаренной девочке на день рождения ее крестным отцом.
Антонио Балдуино подошел к Жоане, уже обдумав план действий. И ласково заговорил с нею:
— Ну, как поживают твои куклы, Жоана?
— Да вот эта влюбилась…
— Она красотка… А в кого влюбилась-то?
Возлюбленным куклы оказался полишинель с ватными ногами.
— Хочешь со мной играть? Ты будешь ее отец…
Антонио не хотел играть, ему нужно было отнять у нее полишинеля. Однако едва он попытался это сделать, Жоана разразилась громким плачем:
— Не трогай… Я маме скажу… Уходи давай…
Антонио, опустив глаза и притворно улыбаясь, принялся уламывать девчонку:
— Ну, Жоана, дай мне его подержать…
— Не дам, ты его сломаешь. — И она крепко прижала полишинеля к груди.
Антонио с испугом посмотрел на нее, словно его застали на месте преступления. Как это она догадалась? Он уже готов был отказаться от своего намерения. Но тут девчонка снова захлюпала носом, готовясь пустить слезу, и Антонио не устоял. Словно в каком-то ослеплении, сам не понимая хорошенько, что он делает, он набросился на Жоаниных кукол и переломал их сколько мог. Жоана оцепенела от ужаса и плакала беззвучно. Слезы, капая, текли по ее лицу, попадая в раскрытый рот. Антонио Балдуино тоже замер, глядя на нее: с полными слез глазами Жоана была чертовски мила! Но вдруг девчушка взглянула на искалеченных кукол и заревела в голос. Антонио, который уже был готов раскаяться в содеянном при виде хорошенькой заплаканной рожицы, разозлился, услыхав крики Жоаны. Он не тронулся с места, но теперь вопли девчонки заставляли его испытывать острое наслаждение. Он мог бы дать тягу и переждать бурю: гнев у старой Луизы стихал быстро, и если Антонио не попадался до времени ей на глаза, то обходилось без трепки. Но он не трогался с места, злясь на девчонку и наслаждаясь ее отчаянным плачем. Тут нагрянула тетка и поволокла его домой, не уставая награждать тумаками. Однако в тот день Антонио даже не пытался увернуться от теткиных затрещин. У него перед глазами все еще маячила зареванная мордочка Жоаны и слезы, стекающие по щекам в ее раскрытый рот. В наказание он был привязан теткой к ножке кухонного стола, и распиравшее его торжество мало-помалу испарилось. Не зная, чем себя занять, Антонио принялся давить снующих по кухне муравьев. Сосед, увидев это, пробормотал:
— У, пащенок… Ну, этот плохо кончит.

* * *
Он так и не стал оборотнем. И ему пришлось подраться с двумя мальчишками и разбить голову третьему — только после этого его авторитет у ребят с холма обрел былую силу. Авторитет, серьезно поколебленный несостоявшимся превращением. А тот, другой оборотень тоже исчез после заклинания Жубиабы, совершенного им в полнолуние на вершине холма в присутствии всех его обитателей. Сначала Жубиаба потряс зеленой ветвью, заклиная чудовище удалиться, затем осенил этой ветвью заросли, где прятался оборотень, и тот, покинув холм, возвратился восвояси, оставив наконец в покое жителей холма Капа-Негро. С тех пор никто никогда не видел оборотня. Но до сего дня на холме поминают его, коль придется к слову.
А Жубиаба, несший на своих плечах груз никому не ведомых лет, поселившийся на холме намного раньше его нынешних обитателей, рассказал всем историю этого оборотня:
— Он уже много раз здесь появлялся. И не однажды я изгонял его. Но он возвращается и будет возвращаться, покуда не искуплено злодейство, им здесь содеянное… Он еще много раз будет возвращаться…
— А кто он такой, отец Жубиаба?
— Вы о нем и не слыхали… Это белый сеньор, владелец фазенды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37