Стала биться стальной головой о гранитные скалы, вздымала ил, сотрясалась от ударов и скрежетов. Сплющила лобовую обшивку, в которую были заложены трубы торпедных аппаратов и покоилась одна из торпед. Волна удара прошла по торпеде, и та взорвалась в тесноте трубы. Брызнула огнем в океан и внутрь головного отсека. Газы, расширяясь, уничтожили торпедистов, подорвали комплект боевых торпед, превратив головную часть лодки в гигантский огненный шар. Взрыв раздвинул океанскую толщу, вскипятил рассол, толкнул во все стороны ревущую тучу пара. Лодка превратилась в громадную головню, которая билась о дно. Плазма огня уничтожила пульты, перископ и компьютеры, испарила живую плоть. Превратила командира и штурмана, старпома и шифровальщика в летучие россыпи атомов. Подхваченные вихрем, они унеслись из лодки вместе с раскаленной водой. Утратив пятую часть длины, с раскрытыми наружу огромными ломтями железа, лодка еще продолжала дергаться, скрежетала о дно, покуда не улеглась на грунт. Слабо вздрагивала, окутанная илом, выталкивая пузыри ядовитого газа. Была похожа на огромную рыбину с оторванной головой, из которой вытекала вялая муть.
Взрыв лодки зафиксировали самописцы норвежской сейсмической станции. Ударная волна настигла проплывавшее стадо китов, и у беременной касатки случился выкидыш. Зародыш плавал в кровавом пузыре, и рыдающая самка подталкивала его носом. В баре на базе гулящая девица Нинель вдруг обмерла, уронила бокал с вином и упала на пол без чувств.
Акустик Плужников слышал приближение чудовищной каракатицы, испускавшей реактивный рев. Казалось, в уши ему вставили два сверла, они с рокотом дробили кость, погружались в череп, выплескивая ошметки мозга. Взрыв, отломивший головную часть лодки, катился вглубь, сметая на пути переборки, вталкивая в отсеки ревущее пламя и пар. Был остановлен в третьем отсеке, куда сквозь трещину в люке проникло жало огня и, шипя, полилась вода.
Плужникова сорвало с места, шмякнуло о стену, ударило головой о трубопровод. Оглушенный, выпучив глаза, он смотрел, как искрит поврежденный кабель, из лопнувшей гидравлики пылит эмульсия, мигает лампа аварийной тревоги, сопровождаемая истошной сиреной. Яркий свет погас. Тотчас загорелась тусклая лампа резервного освещения. Оглушенный, он попытался подняться, и в лицо ему ударила маслянистая вонючая гидросмесь. Бенгальский огонь короткого замыкания продолжал искрить, и он подумал, что сейчас произойдет возгорание эмульсии и отсек превратится в пекло. Потянулся к огнетушителю, понимая жуткую правду случившегося, но стал падать в обмороке, успев разглядеть в свете лампы липкий язык воды, набегавший на покрытие пола.
В реакторном отсеке бушевал пожар. Захлебывался ревун. На диспетчерском пульте воспаленно вспыхивало табло тревоги. Сквозь дым ошалело мигали огоньки индикаторов. Удар, поломавший лодку, привел в действие автоматическую блокировку реакторов. Стержни графита упали в раскаленную топку, прервали реакцию.
Энергетик Вертицкий в соседнем отсеке, сотрясенный взрывной волной, обморочно видел, как моряки напяливают защитные комбинезоны, натягивают на головы кислородные маски. Реактор из нержавеющей стали, окруженный титаном, опутанный водоводами с кипятком и перегретым паром, нес в себе огненный ядовитый комок. Вертицкому казалось, что этот клубок находится в его черепе и хрупкие кости едва удерживают пылающий клубень. Сейчас они разлетятся по швам, отрава брызнет наружу, прольется в океан, превратится в фиолетовое зарево отравленных течений. Смертоносный завиток достигнет побережья, плеснет невидимой смертью на города и поморские деревни. Россия начнет темнеть и сворачиваться как опаленная огнем береста. Вертицкий повернул рукоять переходного люка, отломил тяжелую круглую крышку, из которой шумно хлынуло красное пламя. Нырнул в него, слыша, как чмокнула сзади сталь закрываемой крышки, намертво отделяя один отсек от другого. Пламя сжирало пластик, сверху капал липкий огонь. Стоя под обжигающей капелью, Вертицкий нашел на пульте заветную клавишу ручной блокировки, нажал, и еще один намордник был наброшен на пасть реактора, запечатав в ней брызжущий ядом раскаленный язык.
Одежда его горела, волосы на голове дымились, стопы прилипали к расплавленному пластику. Он кашлял, хрипел. Упал на пульт, закрывая грудью мерцающие индикаторы, каждый из которых вкалывал в него разноцветную иглу. Сработала автоматика пожаротушения. В отсек из клапанов хлынул бесцветный газ фреон. Огонь погас, и Вертицкому, умершему от ядовитых испарений, казалось, что он вышел из лодки в сад, под мелкий прохладный дождь. Под яблоней, в мокрой стеклянной листве, стоит его покойная бабушка. Улыбается, протягивает сочное яблоко.
Оружейник Шкиранда был застигнут ударом, когда находился на вахте в отсеке спецоружия, где в контейнере покоилась топографическая бомба, или, как называли ее моряки, «Рычаг Архимеда», – белоснежная, похожая на акулу ракета, испещренная красными и черными литерами. Старт ракеты с термоядерной боеголовкой предполагал одновременный поворот двух пусковых ключей, вставленных в замки на центральном посту, командиром и старшим помощником. Центральный пост с электроникой, а также командир и старпом, превратились в россыпи атомов. Их несло в океанских течениях, где они сталкивались с подобными атомами, бывшими когда-то известными людьми, могучими кораблями, великолепными животными и растениями.
Бомба с оборванными системами запуска, сотрясенная взрывом, таила возможность самопроизвольного пуска. За сотни километров от подбитой лодки в океане мелькнет огненный всплеск, донный толчок колыхнет земную ось, выбьет ее из подшипника, и она начнет гулять и раскачиваться, порождая в Мировом океане грандиозные бури, кидая взбесившийся океан на материки.
Шкиранда не думал об этом, когда остался в черном, без света отсеке, куда, вереща из проломленных швов, летела вода, брызгала в рот соленой горечью и лупила ледяными палками по спине. Он пробирался по колено в воде, хватая на ощупь пусковые приборы, отыскивая клавишу ручной блокировки. Нащупал, погладив пальцем ее пластмассовую, с легким углублением, плоскость. Утопил, ощутив упругий щелчок, что означало – ракета намертво вморожена в контейнер, как вмерзает бивень мамонта в кристалл полярного льда. Затем присел на стул, оказавшись по пояс в воде. Слушал, как шумит над головой огромный водосток. Мокрый холод медленно достигал груди. Когда его залило по горло, он встал со стула и еще пытался плавать в черной ледяной воде, покуда голова его не коснулась потолка. Он умер от переохлаждения и ужаса, булькнув напоследок тоскливым и горьким вскриком. Вынырнул из чернильной тьмы по другую сторону жизни и оказался в деревенской, жарко натопленной бане. Над его головой в радужном тумане трепетал душистый березовый веник. Покойный дядька, жилистый, стеклянный от пота, с синей наколкой в виде грудастой русалки, похохатывая, хлестал его шумящим зеленым вихрем.
Уцелевшие моряки, оглушенные, с помраченным рассудком, собрались в хвостовом отсеке. При мутном свете резервных светильников извлекали кислородные маски, натягивали на побитые тела гидрокомбинезоны, надеясь покинуть лодку через аварийный люк. Но удар, прокатившийся от носа к корме, деформировал лодку, люк заклинило, и они тщетно старались расцепить кромки стиснутого железа. Через трещины и свищи, смещенные сальники и разрушенную герметизацию в лодку медленно поступала вода. Корпус чуть слышно постанывал, вздыхал, по нему, едва ощутимая, пробегала судорога. Что-то журчало, хлюпало, капало. В воздухе, вокруг светильников, начинал скапливаться холодный желтоватый туман, и моряки вдыхали его маслянистую, с привкусом железа, горечь.
Аварийный буй, всплыв на поверхность, посылал сигналы SOS. На эти отчаянные, стократ повторяемые призывы отзывались затерянные в океане корабли, летящие над морем самолеты, транслировали на берег страшную весть. И уже торопился на помощь из района учений русский эсминец, поворачивал к северу, меняя курс, норвежский сухогруз. Командующий флотом, теребя над картой усы, весь белый от горя, направлял в район аварии поисковые самолеты и спасательные корабли…


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В Грановитой палате Кремля, где покатые своды и каменные столпы украшены алыми и зелеными фресками, где нимбы святых и пророков похожи на нежные золотые одуванчики, есть евангельский сюжет о волхвах, идущих за Вифлеемской звездой. Три странника-зороастрийца, в долгополых нарядах, в пышных тюрбанах и фесках, ставят узорные туфли на тонкие травы и нераскрытые бутоны цветов. В их руках корзины с дарами, – золотые монеты, свитки драгоценных материй, флаконы с благовониями. В небе, похожая на лучистое колесо, окруженная многоцветным сиянием, катится дивная звезда, указывая путь на восток. И можно бесконечно стоять перед фреской, любуясь звездой и цветами, вдыхая запахи таинственных трав, рассматривая узоры на тканях, веря в чудесное рождение Младенца, в явление волшебной звезды.
Не всякий глаз и не сразу различит в стене едва заметную дверь, упрятанную в заросли нарисованных диковинных листьев. За потаенной дверью, растворяемой на звук сокровенного слова, открывается просторный зал, уставленный стеклянными шкафами. На полках, среди мягкого света, расставлены подарки, поднесенные Президенту России почитателями его мудрых деяний, сторонниками его властных свершений, поклонниками его ума и таланта. Хранилище подарков зовется «Пещерой волхвов». Лишь самые близкие друзья Президента, самые званные гости Кремля допускаются в заветную комнату.
На самом почетном месте – дар Президента Америки. Скальп последнего ирокеза, застреленного из «винчестера», увенчанный ритуальным убором. Сизые маховые перья орла, жемчужное хвостовое оперенье цапли, пух белого лебедя, иссиня-черные крылья тетерева. И тугие, плотно сплетенные косы, содранные с гордой головы вождя. Подарок русскому другу с надписью на медной табличке: «Русские не ирокезы, не так ли?»
Презент германского канцлера. Бюст философа Канта, отлитый из нержавеющей крупповской стали, источающей белое сияние. Во лбу философа инкрустированная перламутровая пуговка от бюстгальтера Евы Браун с изящной маленькой свастикой. И надпись: «Кенигсберг сближает немцев и русских».
Тут же подношение премьер-министра Японии. Самурайский меч с рукоятью, украшенной тремя зелеными яшмами, символизирующими острова Курильской гряды. Каждая яшма окружена каймой лазурита, словно зеленый остров охвачен морским прибоем. И надпись: «Мир в обмен на землю».
На отдельной полке лежали дары мировых корпораций. «Макдональдс» – сочный, цветастый «гамбургер», из которого, вместе с томатным соусом, изливалась мелодия «Гимна России». «Майкрософт» – суперкомпьютер, созданный на основе мозговых полушарий гениального русского мальчика. Нефтяная компания «Шелл» – отрезок трубопровода «Басра – Кейптаун», изготовленный по новейшим технологиям из прямой кишки пленного иракского солдата.
Отдельно располагались подарки от русской элиты.
Мэр Москвы вручил игральный автомат в виде уменьшенного московского храма, белоснежного, с золотыми куполами, барельефом святых и подвижников. Если повернуть золоченую главку, из автомата начинали вылетать новенькие зеленые доллары, и знакомый голос мэра возглашал: «Да здравствует наш Президент!»
Старейший российский политик, мудрец советской эпохи, знаток арабского мира, неутомимый тамада грузинских застолий, автор эзотерических текстов, рафинированный масон, соединяющий стены, пол и потолок масонского храма, за что и получил вещее прозвище Плинтус, подарил Президенту серебряный перстень с пеплом сожженного тамплиера и надписью: «Горю не сгорая».
Генералы Генштаба преподнесли высушенную, провяленную ногу чеченца Басаева, оторванную миной в окрестностях Грозного. На пальцах были золотые кольца. Раздробленные кости и сухожилия были спрятаны под колпак в виде головки реактивного снаряда. На штативе была шутливая надпись: «Не с той ноги встал».
Особый подарок был от бывшего Премьера в правительстве Могучего Истукана, чьей милостью властвовал и правил нынешний удачливый Президент. Большой любитель всевозможных охот, Премьер просунул в медвежью берлогу гранатомет и единым выстрелом накрыл всю семью. Подарок являл собой колбу с эликсиром долголетия, в которой, соединенный с проводками и стимуляторами, плавал глаз медвежонка. Блестящее черное око, если в него заглянуть, хранило последнее видение убиваемого зверя, – смеющееся лицо Премьера, его добродушный хохочущий рот.
Отдельно от прочих даров, в хрустальной призме, озаренное бриллиантовым светом, лежало темно-лиловое, в наростах и опухолях, сердце Могучего Истукана, извлеченное из утомленной груди, куда искусные хирурги вкатили сочное алое сердце беловежского зубра. Истукан, передавая власть молодому преемнику, одарил его своим сердцем, которое сжималось и вспучивалось, издавая гулкие стуки. Под эти ритмичные удары на кремлевском дворе маршировала рота почетного караула, а в Большом театре прелестные балерины плясали танец маленьких лебедей.
Каждое утро в «Пещеру волхвов», пройдя по извилистым переходам Теремного Дворца, минуя мрамор и золото озаренного Георгиевского зала, легко прошагав по Грановитой палате, среди сюжетов русской и библейской истории, спускался Президент, именуемый в народе Счастливчиком. Здесь его встречал любимый советник, сердечный и верный друг, устроитель кремлевских приемов, управитель придворных слуг и чиновников. Владея теорией и технологией власти, будучи неутомимым творцом, он превращал политику в театральное действо, в костюмированный бал, в демонстрацию политической моды, за что и был наречен Модельером.
Они встречались, чтобы Счастливчик под бдительным оком Модельера примерил несколько масок, в которых потом, в течение дня, он будет явлен народу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12