В Нукусе она окончила пединститут, ей пришлось выйти там замуж за преподавателя марксизма-ленинизма, тоже из бывших, потом ее понесло от мужика к мужику, все они попадались умельцы получать свое и не дать Татьяне заслуженной доли. В путешествиях по стране она сменила несколько мужей и любовников, прижила с одним из них дочку Аленку, сама все толстела от романа к роману. Наконец осела в Москве, подкинула дочь Маргарите, бросила мужа-профессора взамен на деловитого, уставшего от московских интриг корреспондента «Юманите». Это была перспектива заграницы и настоящих денег. Но счастье лишь поманило. В душный день на экскурсии в Сухуми Мишель умер от инфаркта. Бывший муж не принял обратно раскаявшуюся Татьяну.
Бежали годы, и даже косметические вмешательства не могли удержать расползающееся лицо и мягкое тело Татьяны. Каинова печать неудачного брака с иностранцем зарубила маленькую карьеру. Пришлось заниматься переводами по журналам и даже кое-какой распродажей подарков, за каждым из которых скрывалась романтическая страсть прошлых лет. Обнаружилось, что жизнь пролетела слишком быстро и виноваты в том большевики. Когда же большевики начали терять власть, Татьяна догадалась, как можно использовать их падение, чтобы извлечь шерсти клок из губителей ее молодости. Она быстро и крепко прижалась к «Мемориалу», организации бывших политических заключенных и иных жертв сталинского режима. И там, использовав опыт лагерной и ссыльной жизни да многолетних интриг, вскоре достигла определенных высот. По крайней мере, ей досталось почти постоянное место в писательском Доме творчества «Переделкино», достойная пенсия, возможность давать интервью и дважды в год ездить за рубеж в качестве писательницы, так как Татьяна писала беллетризированные мемуары, и первый том уже увидел свет. Ее книга раскупалась потому, что в девяносто первом году откровенные признания дочери Марго Потаповой, любовницы Сталина и жены генерала НКВД, прошедшей лагеря и тюрьмы, утоляли читательскую страсть к темным тайнам прошлого. Со второй книгой дело застопорилось, и Татьяна не могла отыскать издателя – за три года сменилась мода: о лагерях, Сталине и генералах читать не хотели. Но сам факт причастности к разоблачительному процессу и надежда на итальянскую литературную премию для узников тоталитаризма обеспечивали Татьяне Иосифовне некую нишу в мире бывших мучеников. А в то же время Татьяне не хватало именно советской эпохи. В ней она выросла, в ней страдала и в ней прожила все свои взлеты и падения. В новую демократию она не верила, и торгаши ее искренне раздражали, хотя по избранной за нее историей роли ей приходилось избегать дружбы с коммунистами. Когда-то давным-давно она подкинула свою маленькую, прижитую в неудачном союзе дочку Маргошке и умчалась строить личное счастье. Маргошка и Алена не простили ей этого предательства, но и они не были Татьяне нужны. Когда Марго умерла, Татьяна даже не появилась на ее похоронах, а на следующий день уехала к далекой родственнице во Францию читать там перед узким кругом интеллектуалов лекции о Сталине, о тиране, который любил качать ее на коленке и шутя пускать сладкий удушающий трубочный дым ей в носик…
Лидочка Берестова, давно забытая, сразу попала в категорию ненужных родственников, но Татьяна понимала, что отделаться от нее всегда успеет, сначала надо выяснить, зачем та ее разыскивает.
– Я вас искала не только из родственных чувств, – призналась Лидочка. – Мне хотелось с вами поговорить. Я не отниму у вас много времени.
– Это не телефонный разговор? – спросила Татьяна.
– Не знаю, – улыбнулась Лидочка. Но Татьяна, конечно же, этой улыбки не уловила.
– Я не покидаю мою скорбную обитель, – сообщила Татьяна почти серьезно. – Осталось так мало жить, а надо рассказать людям правду.
– Я могу приехать к вам, куда вы скажете.
– Ну что ж, – в голосе Татьяны появились такие знакомые Маргошкины нотки: Лев Толстой рассуждает вслух, когда допустить пред свои очи надоевшую поклонницу. – Ну что ж, давайте заглянем в мою записную книжку…
Лидочка явственно услышала, как на другом конце линии шуршат страницы блокнота. Комендант на кухне вслух выругался, возглас еще не утих, как раздался звонкий грохот. С ужасом Лидочка догадалась, что он уронил на пол только что обрезанное стекло. Обняв телефон, Лидочка бросилась на кухню. Разбилось не стекло – разбилась литровая бутыль с подсолнечным маслом, которая стояла на кухонном столе. Почему Лидочка ее не спрятала – уму непостижимо… Комендант глядел на хозяйку, как кот, застигнутый с ворованной селедкой в зубах, а Лидочка сказала:
– Ну и слава богу.
Она отлично понимала, каково оттереть кухонный пол от разлитого по линолеуму подсолнечного масла, но была счастлива, потому что будет это делать в тепле – стекло цело.
Комендант, конечно, не понял причин радости и принял улыбку за грозный оскал.
– Я сам, – сказал он. – Вы только скажите, где тряпка, и я сам.
– Вставляйте стекло! – сурово произнесла Лидочка, сообразив, что надо воспользоваться обстоятельством и поторопить замерзшего коменданта. И была права.
Возвращаясь в спальню, подальше от двадцатиградусного мороза, она всей спиной чувствовала, как спешно и бережно комендант потащил стекло к очищенной от осколков раме.
– Ты меня слушаешь? – пищала телефонная трубка.
– Одну минуту, – попросила Лидочка, – у меня маленькая авария.
– Авария?
– Стекольщик на кухне вылил на пол литр подсолнечного масла.
– О боже! – воскликнула Татьяна Иосифовна, искренне сочувствуя Лидочке. Трудно отыскать на свете нормальную женщину, которая не пришла бы в ужас от такой новости. – Сначала пожертвуйте губкой, – приказала Татьяна, – и соберите все с пола, как можно тщательнее. Только затем займитесь настоящей чисткой…
– Хорошо. Спасибо, – прервала ее монолог Лидочка. – Расскажите мне, пожалуйста, как и когда мы с вами сможем увидеться?
– А хотя бы сегодня! – ответила Татьяна чуть более радостно, чем можно было бы ожидать.
Лидочка насторожилась. Ничего плохого об этой женщине она не знала, но не доверяла ей. Бывает – человек ничего еще не сделал, но ты ждешь каверзы.
– Ты меня слушаешь, Лидочка? – спросила Татьяна Иосифовна. – Можно тебя так называть?
– Конечно, я буду рада, Татьяна Иосифовна.
– Ведь я куда старше тебя.
– Да, вы старше.
– Значит, тебе нужно со мной поговорить без свидетелей?
– По важному делу.
– Надеюсь, ты не несешь с собой плохих вестей? Плохих гонцов раньше убивали.
Татьяна Иосифовна засмеялась жидким, влажным смехом.
– Честное слово, я не знаю ничего плохого, – поспешила заверить ее Лидочка. – Мне нужен ваш совет по поводу событий, которые случились тысячу лет назад. Когда-то ваша мама приняла у нас на хранение шкатулку…
Краем уха Лидочка прислушивалась к звукам из кухни. И ей даже казалось, что уже становится теплее, хотя надежда на это была наивной.
– Да что я тебя все допрашиваю и допрашиваю, – возмутилась самой себе Татьяна Иосифовна. – Приезжай, конечно же, приезжай. Нынче и приезжай. Я тебе сейчас все расскажу. Бери бумагу и карандаш. Заодно запишешь и расписание электричек.
Лидочка села на край кровати, послушно записала окоченевшими пальцами, как идти, куда поворачивать, какую тропинку выбирать… Но это было не все.
– Да, вспомнила, – сказала Татьяна Иосифовна, убедившись в том, что Лидочка все записала правильно. – Я тут два дня хворала, не вылезала на улицу: мне страшны такие морозы – я тебе как-нибудь расскажу, где и когда я отморозила верхушки легких… Я не выходила, а наш сельский магазин мне недоступен по расстоянию. Лидочка, не в службу, а в дружбу, запиши, пожалуйста, что нужно больной старухе, чтобы не умереть с голоду и накормить тебя достойным обедом. Хорошо, зайчонок? Только ты не думай, я тебе все отдам, мне сегодня или завтра принесут пенсию, так что все до капельки. Мы, бедные люди, всегда щекотливы в денежных расчетах. Ты меня слушаешь?
– Конечно, Татьяна Иосифовна.
– Знаешь что – называй меня тетей Таней. Честное слово, мне как-то теплее, душевнее слышать от тебя такое обращение. Я испытываю страшный дефицит человеческого общения. Иногда хочется выть. Буквально выть… Эта снежная пустыня и эта собственная ненужность никому на земле…
Наступила тягучая пауза, и Лидочка представила, как Татьяна Иосифовна, тетя Таня достает платок, прикладывает его к увлажненным глазам, к носу. И когда Лидочка мысленно досмотрела эту процедуру, Татьяна Иосифовна произнесла:
– Не слушай меня, старую. Не слушай. Это минутная слабость. У меня есть свой долг в жизни… Приедешь и увидишь меня совсем другой. Это я от простуды расклеилась. Так что записывай, что нужно тебе купить. Картошка у меня есть… впрочем, картошки купи килограмма три. У тебя рынок далеко? Три килограмма, не больше, чтобы не тяжело тащить. Ненавижу, когда молоденькие девушки таскают тяжести.
– Татьяна Иосифовна…
– Тетя Таня.
– Тетя Таня, я давно уже не хрупкая и не молоденькая девочка. Я женщина средних лет и привыкла таскать сумки.
– Ах, оставь! Я же знаю, когда ты родилась! Я все помню.
Черта с два ты что-нибудь помнишь, тетя Таня, подумала Лидочка.
– Говорите дальше, – сказала она. – Я записываю.
– Мясо на твоем рынке есть?
– Должно быть.
– Считай, нам с тобой повезло. На обед у нас с тобой свиные отбивные. Купи шесть штук – вдруг судьба принесет к нам гостей. Я так не люблю казаться бедной… если тебе известна моя жизнь, то ты поймешь чудачества старухи.
– Ну какая вы старуха! – возразила Лидочка.
– Каждый из нас стар настолько, насколько он себя таким ощущает. А я состарилась давно. Впрочем, давай кончим эту пустую дискуссию. Слушай меня дальше. Я понимаю, что помидоры и огурчики нам с тобой сейчас не по карману, но если вдруг попадутся чуть подгнившие…
Оставляя жирные следы на паркете, в комнату вошел комендант и сказал, не обращая внимания на то, что Лидочка говорит по телефону:
– Я сейчас вставил без замазки – в такую температуру замазка, сами понимаете… Гвоздиками закрепил. Днем второе стекло достану, сделаем все, как в аптеке.
– Подождите, одну секундочку, – сказала Лидочка. – Не уходите.
– Ты это мне? – спросила в трубку Татьяна Иосифовна.
– Нет, тетя Таня. Я все поняла. У меня тут небольшая авария, и мне надо поговорить с человеком.
Комендант подошел к стеллажам с книгами и стал рассматривать книги на верхней полке, закинув голову так, что был виден тонкий пробор, разделявший редкие пряди – буквально по волоску.
– Все. Я поняла, – ответила тетя Таня обиженным голосом, – у каждого свои дела… да, одну секунду! У меня кончился майонез. Может, встретится… но специально его не ищи, хорошо, Лидия?
Лидочка повесила трубку. Она была рада тому, что тетя Таня решила ее использовать по хозяйству. Потеря времени и денег как бы уменьшали объем благодарности, которую Лидочка должна бы испытывать к тете Тане, если та согласится и сможет помочь.
– Я принципиально не беру денег, – громко заявил комендант. – У меня, конечно, было намерение поживиться от ваших благ, потому что я наблюдаю за внутренней жизнью всех квартир и давно надеялся получить в подарок книгу вашего супруга Андрея Сергеевича. Не удивляйтесь, что простой ветеран войны интересуется исторической литературой. Я ведь тоже не всегда был комендантом. Не всегда… Но получилось так, Лидия Кирилловна, что я нанес вред не меньше, чем принес пользы. И если вы дадите мне тряпку, то я займусь уборкой на вашей кухне, не претендуя на вознаграждение.
Уборкой на кухне он заниматься не собирался, это была дань вежливости, так что Лидочка отдала ему книгу, в которую вложила крупную купюру, а когда дверь за ним закрылась, Лидочка с глухой раздраженной тоской некоторое время стояла в прихожей, медленно поворачивая голову от почти невидных жирных следов коменданта у входной двери к подсолнечным лужам дальше по коридору и масляному морю, которое выползало из кухни и норовило затопить всю квартиру.
Так что ближайшие часы в жизни женщины грозили быть напряженными.
Лидочка дошла было до кухни, от которой уже не так несло холодом, но тут вспомнила – вернулась к телефону, позвонила Алеше в фотолабораторию, объяснила ему, что приедет через час и чтобы тот отменил свой визит к парикмахеру, так как нужны срочнейшие отпечатки.
Потом внутренне собралась, поборола в себе отвращение и, разувшись, направилась прямиком через кухню, стараясь не наступать на осколки бутыли, взяла губку, тазик и занялась уборкой.
Кончила она, и то лишь приблизительно, сбор растительного масла на кухонном полу и в коридоре лишь через полчаса, так что пришлось тут же отмываться и бежать в фотолабораторию.
* * *
– Вы наш следователь? – спросила Лидочка у Андрея Львовича, который работал в кабинете не один – помимо его школьного, обтянутого сверху черным дерматином стола, там стояло еще два таких же. День выдался солнечным, и потому кабинет, покрашенный в казенный голубой цвет, чем-то Лидочке понравился – то ли календарем с Гавайскими островами на стене, то ли тем, что на окне стояло три горшка с цветами. В том числе и мокрый Ваня, только пышный, здоровый, не подмороженный, как у Лидочки.
– Нет, я сыщик, – сказал лейтенант Шустов.
Андрей Львович Шустов, который встретил Лидочку в коридоре случайно, возвращался от начальства, но сделал вид, что специально вышел ей навстречу. Вряд ли он был настолько глуп, что надеялся на то, что Лидочка ему поверит, но от людей, обладающих глазами столь непроницаемого черного цвета, можно ждать чего угодно.
Он не скрыл радости от встречи с Лидочкой, и это было неудивительно.
Лидочка, помимо очарования, обладала еще одним странным и полезным качеством – она могла передавать, сама не прилагая к тому старания, свое настроение иным людям.
1 2 3 4 5 6