Он усадил меня на диван, а сам разместился за письменным столом. Его кабинет был точь-в-точь как тот, куда привела меня розовая толстушка. Все один к одному: цвет ковра, лампы на потолке, обои на стенах, диван. На столике перед диваном — керамический курительный набор. На письменном столе — календарь. И даже скрепки, похоже, рассыпаны с точно такой же небрежностью... Словно я проделал круг и вернулся туда же, откуда вышел. Может, так оно и есть. А может, и нет. Не могу же я, в самом деле, помнить, как именно были рассыпаны эти проклятые скрепки.
Довольно долго старик изучал меня. Потом взял со стола одну скрепку, распрямил ее и принялся ковырять заусенцы вокруг ногтей. Точнее, вокруг одного ногтя на указательном пальце левой руки. А когда закончил, бросил изуродованную скрепку в пепельницу. И я подумал, что если мне все-таки грозит реинкарнация, меньше всего хотелось бы переродиться в канцелярскую скрепку. Слишком бездарно: появиться на свет лишь затем, чтобы какой-то старик потыкал тебя носом в свои заусенцы, а потом бросил в пепельницу и забыл навсегда.
— Насколько мне известно, — заговорил он, — жаббервоги сговорились с кракерами. Это, конечно, не значит, что стороны будут соблюдать какие-то обязательства. Жаббервоги слишком осторожны, а кракеры чересчур любят лезть поперед всех. Так что я уверен: весь их договор — штука временная и, так сказать, весьма локального применения. Но в целом это очень плохой знак. Жаббервоги, которые сюда и носа совать не должны, в последнее время так и шныряют вокруг. Того и гляди, это место станет их очередным притоном. Если это случится — мне и самому, как ты понимаешь, придется несладко.
— Да уж, — согласился я. Кто такие жаббервоги, я понятия не имел, но если эти чертовы кракеры заручились поддержкой со стороны, жареным пахло и для меня. До сих пор я считал, что мы конкурируем с кракерами на равных, хотя это равновесие достаточно зыбко, чтобы потерять его из-за какой-то случайности. Однако тот факт, что о жаббервогах знает старик, но не знаю я, говорил об одном: равновесие уже нарушено — и не в нашу пользу. Я не знаю о жаббервогах потому, что я рядовой конвертор. А верхний эшелон Системы, как видно, давным-давно в курсе происходящего.
— Впрочем, ладно, — продолжил он. — Это отдельный разговор. А сейчас, если не возражаешь, займемся делом.
— Разумеется, — ответил я.
— Я попросил Агентство подыскать мне самого опытного конвертора. И выбор пал на тебя. Репутация у тебя что надо. Все, у кого я спрашивал, расписывали твои достоинства: дело свое знаешь, нервы железные, дисциплинирован и так далее. Чувства локтя, правда, недостает, но в остальном, говорят, пожаловаться не на что.
— Я уверен, они преувеличили, — сказал я. Скромность мне тоже не повредит.
Старик снова захохотал. Уох-хо-хо.
— Ну, если честно, лично мне твое чувство локтя до лампочки. На самом деле, от тебя требуются только крепкие нервы. Без железной выдержки первоклассным нейроконвертором не стать никогда... Собственно, за это вашему брату и платят такие деньги.
Сказать было нечего, и я промолчал. Старик хохотнул еще раз и повел меня в лабораторию.
— По специальности я биолог, — объяснял он на ходу. — Но то, чем я занят в последние годы, выходит далеко за рамки биологии. Тут тебе и нейрофизиология, и акустика, и лингвистика, и даже теология. Уж извини, что я сам так говорю, но исследования эти уникальны и представляют огромную научную ценность. Да-да! На данном этапе я изучаю, в основном, неба млекопитающих.
— Неба?
— Ротовые полости, грубо говоря. Я исследую функции рта. Как рот двигается, как образуется голос и так далее... Взгляни-ка сюда!
Он нашарил выключатель и зажег в лаборатории свет. Я увидел огромный, во всю стену, стеллаж, на полках которого тесными рядами стояли белые черепа. Всех млекопитающих, каких я только мог припомнить: от жирафа и лошади до панды и крохотной мыши. Штук, наверное, триста или четыреста. Включая, разумеется, человеческие. На одной из полок выстроились в ряд черепа европеоидов, негроидов, монголоидов и американских индейцев, женские и мужские — по одному черепу каждого пола.
— А черепа китов и слонов я храню отдельно, в подвале. Слишком много места занимают, ты же понимаешь...
— И не говорите, — кивнул я. Добавь сюда еще парочку слоновьих черепов — и работать можно будет разве что в раздевалке.
Черепа животных планеты Земля стояли на полках, хором разинув рты, и сверлили пустыми глазницами белую стену напротив. Экспонаты экспонатами, но в окружении такого дикого количества черепов становилось не по себе. Полки на других стенах, хотя и не так плотно, как черепами, были заставлены стеклянной посудой, в которой плавали заквашенные в формалине языки, уши, губы и небные дуги всех размеров и видов, какие только можно вообразить.
— Ну, как тебе коллекция? — радостно спросил старикан. — Чего только люди на свете не собирают! Кто старые пластинки. Кто вино в погребах. Я даже знал одного богача, который коллекционировал танки и устраивал у себя в саду маневры. Ну а я коллекционирую черепа. Все люди разные. Потому и интересно. Ты согласен?
— Пожалуй, да, — кивнул я.
— Черепами млекопитающих я заинтересоваться еще в молодости. Понемногу начал их собирать — и собираю до сих пор. Вот уже больше тридцати лет. Ты не представляешь, сколько нужно времени и сил, чтобы понять один-единственный череп! В этом смысле понять живого человека из плоти и крови гораздо легче. Именно так! В этом я убежден. Хоть и понимаю, что тебе, молодому, с живой плотью общаться куда интереснее. Уох-хо-хо!.. — обрадовался он собственной шутке. — А я вот общаюсь с черепами и слушаю их звуки уже тридцать лет. Тридцать лет, скажу тебе, — срок немалый...
— Звуки? — переспросил я. — Черепа издают звуки?
— Еще как! — тут же закивал он. — Каждый череп издает лишь ему присущие звуки. В каждом зашит свой неповторимый звуковой код. Черепа разговаривают. Да-да! Я не ради красного словца говорю. В самом буквальном смысле. Конечная цель моей работы и состоит в том, чтобы, ни много ни мало, расшифровать эти коды. И научиться их контролировать.
— Хм-м... — только и протянул я. Конечно, в мелочах я не разобрался, но если все так, как он говорит, — его работа и впрямь не имеет цены.
— Похоже, это и впрямь очень ценные исследования, — сказал я.
— Еще бы! — кивнул старик. — Вот почему все эти мерзавцы тянут к ним лапы. То еще дьявольское отродье! У них так и чешутся руки использовать мои работы для своих грязных целей. Подумай сам: если можно считывать память по черепам, зачем тогда, к примеру, пытки нужны? Убил кого нужно, ободрал мясо с черепа — и вся информация у тебя на ладони...
— Ужас какой! — содрогнулся я.
— Ну, насколько все будет ужаснее, говорить еще рано. Пока, например, больше информации можно считывать с коры ампутированного мозга.
— Тоже очень мило, — мрачно заметил я. Ободрать череп или выпотрошить человеку мозги. Можно подумать, большая разница.
— Вот поэтому мне нужно, чтобы ты как следует все закодировал, — очень серьезно сказал старик. — Чтобы даже самые крутые кракеры, перехватив эти данные, не смогли прочесть результаты экспериментов. Я не знаю, выйдет ли цивилизация из кризиса, в котором оказалась, так и не решив, как ей использовать науку — во зло или на благо самой себе. Но сама наука должна существовать только ради науки. Только так! В это я верю свято.
— Я плохо разбираюсь в вопросах веры, — осторожно ответил я. — Но хотел бы разобраться в вопросе, так сказать, чисто организационного плана. Дело в том, что заказ на мою работу исходил не от Системы, и даже не от официального агента Системы; меня заказали лично вы. Это крайне редкий случай. Откровенно говоря, подобные случаи чреваты нарушением Устава. Если я нарушаю Устав — меня лишают лицензии, и я остаюсь без работы. Надеюсь, это вы понимаете?
— Отлично понимаю, — кивнул старик. — И то, что ты об этом беспокоишься, только делает тебе честь. Но бояться нечего. Тебя, как классного нейроконвертора, совершенно официально заказывает Система. Именно так... Просто, чтобы обеспечить максимальную секретность, я не стал оформлять заказ в канцелярии, а связался с тобой напрямую. За эту работу тебя никто лицензии не лишит.
— Вы можете это гарантировать?
Старик выдвинул ящик, достал папку и протянул мне. Я раскрыл и не поверил глазам: в руках у меня — официальное многостраничное письмо-заявка Системы на мое имя. Составлено по всей форме. Подписано где нужно и кем положено.
— Нет проблем, — сказал я, возвращая папку. — У меня квалификация второй ступени. Надеюсь, вы не возражаете? Вторая ступень — это значит...
— Двойная оплата, ты об этом? Никаких возражений. Вместе с премиальными выйдет даже три к одному. Устроит?
— Очень любезно с вашей стороны.
— Все-таки работа особой важности. Да и под водопадом ты недаром ползал. Уох-хо-хо!.. — снова развеселился он.
— Ну что ж. Тогда покажите мне исходные данные, — попросил я. — Я просмотрю их и выберу оптимальный метод конвертации. Кто будет делать расчет компьютерного уровня, вы или я?
— Этим займусь я сам, на своем компьютере. А ты возьмешь на себя все, что до и после. Согласен?
— Прекрасно. Так я быстрее закончу и меньше устану.
Старик поднялся с кресла, повернулся ко мне спиной и принялся шарить по голой стене руками. Секунд пять или шесть — и вдруг в монолитной, на первый взгляд, стене распахнулась дверца потайной ниши. Фокусы продолжались. Старик достал из ниши еще одну папку с документами и захлопнул дверцу. Дверца закрылась, и на гладкой белоснежной стене не осталось ни щели, ни шва.
Взяв эту папку, я бегло просмотрел семь страниц, мелко испещренных цифрами. С хаотичностью никаких проблем не было. Нормальные беспорядочные цифры. Обычное сырье для конвертации.
— Я думаю, для данных этого порядка «стирка» подойдет в самый раз, — предложил я. — При «стирке» разрядность ключа такова, что за взлом алгоритма обычным методом перебора можно не беспокоиться. «Временный мост» здесь практически не построить. В принципе, конечно, такая вероятность есть, но на практике успешность «случайного тыка» никак не проверить, а значит, и от погрешностей до конца не избавиться. Это все равно, что пытаться ходить по пустыне без компаса. Под силу разве что Моисею.
— Не знаю, что там делал Моисей в пустыне, но море он все-таки пересек, — заметил старик.
— Это было слишком давно. Насколько я знаю, на этом уровне конвертации ни одного взлома пока не зарегистрировано.
— Ты хочешь сказать, что банальной первичной конвертации более чем достаточно?
— Но при вторичной риск будет слишком велик. Мы, конечно, сведем вероятность успешных «тыков» к нулю, но сегодня это слишком опасная акробатика: мы рискуем поставить подножку самим себе. Все-таки процесс конвертирования еще не освоен до конца. Разработки продолжаются.
— А тебе никто и не говорит о вторичной конвертации, — глухо произнес старик, взял со стола очередную скрепку и снова увлекся заусенцами — теперь уже на среднем пальце левой руки.
— Вот как? Но что тогда...
— Шаффлинг, — резко прервал меня он. — Мне от тебя нужен шаффлинг. Сначала стирка, а потом шаффлинг, одно за другим. Почему я и вызвал именно тебя. Ради простой стирки нанимать конвертора второй ступени нет нужды.
— Я что-то не пойму, — сказал я и, откинувшись на диване, положил ногу на ногу. — Откуда вам известно про шаффлинг? Ведь это сверхсекретная тема, и внешний доступ к ней заблокирован...
— Мне много чего известно. У меня хорошие связи в высшем эшелоне Системы.
— Ну, тогда воспользуйтесь этими связями и спросите там, наверху. И вам ответят: все шаффлинговые системы заморожены, любая деятельность подобного рода категорически запрещена. Почему — не мое дело. Видимо, случилась какая-то авария. Но так или иначе, пользоваться шаффлингом больше нельзя. И тут уж, если что, простой потерей лицензии не отделаешься...
Старик внимательно выслушал меня и снова протянул мне папку с заявкой.
— Посмотри внимательнее на последнюю страницу. Там должна быть санкция на шаффл-активность.
Я раскрыл, как велено, папку на последней странице и пробежал глазами. Мистика! Совершенно официально в рамках полученного задания мне разрешалось применение конвертационной системы «шаффлинг». Я перечитал несколько раз. Полная легальность. Пять подписей, четыре печати. Черт меня побери! О чем они там думают наверху? Сначала приказывают людям рыть яму, а когда яма вырыта, немедленно требуют ее засыпать. Что бы ни происходило на верхушке пирамиды, в итоге голова болит только у нас, рабочих муравьев.
— Я хотел бы получить цветные копии всех страниц этой заявки, — попросил я. — Иначе я могу влипнуть в крайне неприятную историю. Надеюсь, вы меня понимаете.
— Разумеется, — кивнул он. — Ты их получишь, не волнуйся. Все формальности соблюдены — комар носа не подточит. Половину денег получишь сегодня, половину — по завершении работы. Нет возражений?
— Возражений нет. Стирку я выполню здесь. Обработанные данные заберу с собой и уже дома сделаю шаффлинг. Это потребует отдельной и очень серьезной подготовки. А уже то, что получится, принесу вам.
— Результат мне нужен через трое суток ровно в полдень. Во что бы то ни стало.
— Это нормальный срок. Я успею.
— Запомни: опаздывать нельзя ни в коем случае, — напирал он. — Просто не представляешь, что будет, опоздай ты хоть на минуту.
— Мир развалится на куски? — улыбнулся я.
— В каком-то смысле, — очень серьезно ответил он.
— Не беспокойтесь. За свою практику я еще ни разу не опоздал. А сейчас, если можно, приготовьте мне термос с горячим кофе и побольше воды со льдом. И чего-нибудь перекусить. Чувствую, поработать придется не час и не два.
Я не ошибся: поработать действительно пришлось всерьез. Сами цифровые комбинации не представляли особой сложности, но ступеней детерминирования оказалось куда больше, чем я ожидал, из-за чего моя стирка получилась страшно долгой и запутанной.
Если излагать популярно, все происходит так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9