Если отставной разведчик желает что-то сообщить, то лучше всего обратиться непосредственно в посольство. Для этого имеется масса оснований.
— А если я вам скажу, что пару часов назад перестал быть отставником и вернулся на службу? Правда, теперь я не числюсь в чьих-либо платежных ведомостях, но тем не менее снова в деле. Полагаю, подполковник, от этой информации вы так просто не отмахнетесь?
— На виа Панкрацио есть кафе «Ла Риота дел Павоне», вы его знаете?
— Найду.
— Через сорок пять минут.
— Я буду вас ждать.
Хейвелок видел, сидя за столиком в самом темном углу кафе, как армейский офицер, заказав в баре графин вина, направился к нему через едва освещенный зал. Лицо Бейлора, цвета черного дерева, было напряжено, он чувствовал себя явно неловко. Старший атташе подошел к столу, но руки Майклу не подал. Усевшись напротив, он тяжело вздохнул и попытался изобразить улыбку. Улыбка получилась довольно мрачной.
— Рад встрече, — как-то вяло произнес он.
— Благодарю.
— Если ваша информация нас не заинтересует, я окажусь в очень скверном положении, приятель. Надеюсь, вы это понимаете?
— Я сообщу вам такое, что лишит вас сна и заставит пошевелить мозгами, — сказал Хейвелок, невольно переходя на шепот. Чтобы унять охватившую его дрожь, он сильно сжал запястье. — Это — настоящая мина!
Подполковник внимательно посмотрел на лицо Хейвелока, перевел взгляд на его руки.
— Вы едва держитесь. Что произошло?
— Она жива. Я видел ее!
Бейлор остался неподвижен. Его взгляд обшаривал лицо Майкла. От подполковника не ускользнули свежие царапины и следы ушибов. Было заметно, что он пытается установить связь между какими-то событиями.
— Вы имеете в виду Коста-Брава? — спросил он наконец.
— Вы, черт побери, знаете не хуже меня, что я имею в виду! — взорвался Майкл. — О моей неожиданной отставке и событиях, с ней связанных, было мгновенно сообщено во все наши резидентуры и в самые заштатные точки. Вы задали свой дурацкий вопрос только потому, что вас предупредили из Вашингтона: «Бойтесь таланта в изгнании. Он готов сделать все, что угодно, сказать все, что угодно, желая свести счеты».
— Что же, и такое случается.
— Но не со мной. Я не собираюсь с кем бы то ни было сводить счеты, потому что не играю больше в команде и веду себя рационально. Я видел то, что видел. И она увидела меня! Она меня узнала! Она скрылась!
— Эмоциональный стресс — ближайший родственник истерии, — спокойно произнес подполковник. — В таком состоянии человек способен увидеть все, что угодно, чего не существует в действительности. А вам пришлось пережить потрясение.
— В прошлом. К настоящему это не имеет никакого отношения. Я вышел из игры сознательно и полностью смирился с этим фактом.
— Бросьте, приятель, — стоял на своем подполковник. — Невозможно так запросто перечеркнуть шестнадцать лет активного участия в этой деятельности.
— Для меня возможно.
— Вам приходилось бывать вместе с ней в Риме. Пробудились воспоминания. Произошла аберрация. Такое, как я уже сказал, случается.
— Ошибаетесь. Никаких воспоминаний, никакой аберрации. Я собственными глазами ви...
— Вы не случайно позвонили мне, — резко прервал Майкла Бейлор. — Мы провели втроем несколько вечеров. Выпивали, смеялись. У вас возникли ассоциации и вы разыскали меня.
— А кого же, если не вас? Мое прикрытие имело высшую степень секретности. Вы служили моим единственным контактом в Риме! Это сейчас я могу прийти в посольство. В то время подобное исключалось.
— Ну так пошли туда, — поспешно сказал подполковник.
— Ни за что! Кроме всего прочего, в этом нет смысла. В моем деле играете роль лишь вы. Вы были моим связным с Вашингтоном семь месяцев тому назад, и должны направить сейчас по известному адресу тем же людям срочное и чрезвычайно важное сообщение. Должны передать им мои слова и рассказать о том, что я видел. Иного выхода у вас нет.
— Но у меня есть право на собственное мнение. Я объясню, что бывший талант находится в состоянии сильного душевного волнения.
— Прекрасно! Великолепно! Добавьте к своему сообщению следующее. Пять дней тому назад в Афинах я едва не убил известного и вам, и мне сотрудника КГБ. Он заявил, что Советский Союз никак не причастен к событиям на Коста-Брава. Что в них не замешан ни КГБ, ни тем более ВКР. Не убил я этого типа потому лишь, что счел его слепым исполнителем чужой воли — он верил во все, что утверждал. Через него я послал сигнал в Москву, мол, крючок слишком заметен, а наживка давно протухла.
— В свете ваших заслуг, вы проявили по отношению к нему поразительное великодушие.
— О, совсем нет. Великодушие проявил он. Понимаете, у него был великолепный шанс меня похитить. По пути на площадь Дзержинского я мог оказаться в Севастополе, не догадываясь при этом, что покинул Афины.
— Он что, всемогущ? У него такие возможности?
— Да, он настолько влиятелен, что даже пытался принизить собственное значение в моих глазах. И все же оставил меня в покое. Билет на Дарданеллы был аннулирован.
— Но почему?
— Чекист решил, что я подсадная утка. Ирония судьбы, не так ли? В общем, я не попал в «комнату» на Лубянку. Меня отвергли. Вместо этого он решил послать свой сигнал в Вашингтон. Площадь Дзержинского не захотела меня. — После паузы Хейвелок добавил: — А теперь и это.
Подполковник в задумчивости прикрыл глаза, вращая между ладоней стоявший перед ним на столе стакан.
— Конечно, у меня нет такого богатого опыта, как у вас, но допустим, вы в самом деле видели то, о чем говорите.
— Видел. Согласитесь с этим.
— Согласиться не могу, а всего лишь допускаю возможность. Это могло быть простой приманкой. Вы у них под колпаком, им известны ваши планы, ваш маршрут. С помощью компьютера они находят более или менее похожую женщину; легкая пластическая операция — и вот вам двойник, которого можно принять за объект даже с близкого расстояния. «Бойтесь таланта в изгнании». Ведь не знаешь, когда именно ему заблагорассудится «свести счеты». Особенно, если заставить его поволноваться и слегка подтолкнуть в нужном направлении.
— Но я все прочитал в ее глазах! Не верите, тогда я приведу другие доводы, которые сведут на нет все ваши рассуждения. Мои аргументы можете проверить. Еще два часа назад я не знал, что окажусь на вокзале. За десять минут до того, как увидел ее, даже не представлял, что попаду именно на эту платформу. Такое невозможно было предвидеть. В Рим я приехал вчера, снял комнату в пансионате на Дуй Мачелли и заплатил вперед за неделю. Вечером, в восемь тридцать, увидел в витрине рекламный плакат и решил посетить Венецию. Никто об этом не знал. — Майкл извлек из кармана билет и положил перед Лоренсом Вендором. — Поезд должен был отойти в девять тридцать пять. Время приобретения билета обозначено на штампе. Читайте.
— Двадцать один час двадцать семь минут, — произнес Бейлор. — Двадцать семь минут десятого. Всего восемь минут до отхода поезда.
— Все можно проверить. А теперь взгляните на меня и скажите, похож ли я на человека, который лжет? Как можно было устроить ловушку при таком раскладе времени, а также с учетом того, что она сошла с недавно прибывшего поезда!
— Не могу. Но если она...
— За секунду до того, как скрыться, она разговаривала с проводником. Я уверен, что смогу разыскать его.
Бейлор опять помолчал, внимательно рассматривая Хейвелока. Затем мягко сказал:
— Не беспокойтесь, я пошлю сообщение. — И после паузы добавил: — Со своими соображениями в вашу пользу. Вы не лжете, что бы вы там ни видели. Где я смогу вас найти?
— Я сам вас отыщу.
— К чему эти сложности?
— Я помню, что сказал мне Ростов в Афинах.
— Ростов? Петр Ростов? — Глаза подполковника округлились. — Пожалуй, он самый могущественный на площади Дзержинского.
— Есть более могущественные.
— Черт с ними. Что сказал Ростов?
— Что обоняние у нас специфическое и не развито до конца. Что мы ощущаем лишь запах разложения, гнили. Как представители животного мира.
— Слишком абстрактно, — раздраженно заметил Бейлор.
— Вы полагаете? А по-моему, как раз наоборот, его слова полны смысла. Будь я проклят, если ловушка на Коста-Брава не состряпана в Вашингтоне. Все улики родились в мозговом центре в стерильно-белом кабинете на последнем этаже здания государственного департамента.
— Но насколько мне известно, операцию проводили лично вы.
— Да, последнюю фазу. Я на этом настаивал.
— Следовательно, вы...
— Я действовал, исходя из предоставленных мне данных. И теперь желаю знать, почему они были мне предоставлены. Почему я увидел то, что увидел сегодня вечером?
— Если вы что-то видели...
— Она жива. И я хочу знать почему! Каким образом!
— Я все же не до конца понимаю.
— Коста-Брава предназначалась мне. Кто-то очень хотел, чтобы я ушел. Нет, не умер, а просто оставил бы дела. Спокойненько устранился и тем самым был бы избавлен от искушений, которые частенько возникают у людей моего склада.
— Искушения свести счеты? — спросил подполковник. — Я не думал, что у вас комплекс Снеппа.
— Я получил за время работы свою долю потрясений, и у меня, естественно, возникло множество вопросов. Кто-то пожелал похоронить все мои вопросы, и она с этим согласилась. Почему?
— У меня есть два предположения, которые я вовсе не хотел бы выдавать за истину. Допустим, вы не желаете перетерпеть ради национальных интересов несколько потрясений, — как вы понимаете, это всего лишь гипотетическое допущение, да и то в его крайней форме — имеются ведь и иные методы... устранить вопросы.
— Закопать меня? Ликвидировать?
— Я же не сказал, что обязательно убить. Вы живете не за железным занавесом. — Подполковник помолчал и добавил: — А с другой стороны, почему бы и не ликвидировать?
— Да по той простой причине, по которой не становятся жертвами странных несчастных случаев иные похожие на меня. Тех несчастных случаев, после которых специально подобранные патологоанатомы указывают какую-нибудь другую причину смерти. Система защиты встроена в самое существо нашей работы. Она называется синдромом Нюрнбергским. Потрясения, которые мы испытали, накопившиеся вопросы, как бы глубоко они ни были захоронены, могут всплыть на поверхность. Какой-нибудь безымянный адвокат, «в случае подозрений, связанных...» и т.д., извлечет запечатанный конверт из сейфа.
— Господи, и это говорите вы? Неужели дело зашло настолько далеко?
— Как ни странно, но ничего подобного я не делал. Даже не думал всерьез о такой возможности. Сейчас я просто зол. Все остальное было высказано как предположение.
— Боже, ребята, в каком же мире вам приходится жить!..
— В том же, что и вам. Только мы остаемся в нем немного дольше и зарываемся чуть глубже. И именно в силу этого я не скажу, где вы можете меня найти. Я почуял тошнотворную вонь с Потомака. — Хейвелок склонился к собеседнику и говорил низким хриплым голосом, вновь перейдя почти на шепот. — Я хорошо знаю эту девушку. Сделать то, что она сделала, ей наверняка пришлось под сильнейшим нажимом. По отношению к ней совершена какая-то гнусность. Я хочу знать — какая именно и почему.
— Предположим, — начал неторопливо Бейлор, — предположим, вы правы, хотя лично я этого не допускаю. Вы уверены, что вам все расскажут?
— Все произошло так неожиданно, — сказал Майкл, откинувшись на спинку стула. Его тело было напряжено. Говорил он таким голосом, словно пересказывал в полудреме страшный сон. — Был вторник, и мы находились в Барселоне. Мы провели там целую неделю, Вашингтон предупредил нас, что в этом секторе ожидаются какие-то события. Из Мадрида поступило сообщение о том, что курьером доставлено сверхсекретное сообщение под грифом четыре ноля. Содержание сообщения предназначалось только для одних глаз — моих, если быть точным. Мадрид не мог переслать сообщение дальше — там нет фельдъегерской службы с достаточной степенью допуска к секретным документам. Мне пришлось лететь в Мадрид в среду утром. В посольстве я расписался за проклятый стальной контейнер и открыл его в помещении, охраняемом тремя морскими пехотинцами. Там были собраны доказательства того, что она натворила: информация, которую она передавала — эти сведения она могла получить только от меня. Там же был и план операции по уничтожению. Я мог, если пожелаю, контролировать ее проведение. И я пожелал. Они прекрасно знали, что это единственный способ заставить меня поверить. В пятницу я вернулся в Барселону, а в субботу все было кончено... и я поверил. Всего пять дней и неприступные стены рухнули. Там не было звука иерихонских труб. Пятно прожектора, крики и отвратительный треск выстрелов, приглушенные шумом прибоя. Всего пять дней... так неожиданно, так быстро — как финальное крещендо. Впрочем, это был единственный способ провести операцию.
— Но вы не ответили на мой вопрос, — негромким голосом прервал его Бейлор. — Почему вы решили, что они должны вам все рассказать? Хейвелок бросил взгляд на подполковника и ответил:
— Да потому что они сейчас в панике. Дело дошло до вопроса «почему». Вопросы, потрясения... что из них окажется тем самым.
— Чем именно?
— Решение убрать меня не вызревало постепенно, подполковник. Его породило нечто совершенно неожиданное. Никого не удаляют со службы так, как меня, если увольнение является результатом постепенно накапливающихся проблем. Талант всегда представляет большую ценность. Опытный, талантливый оперативник ценен вдвойне — ему сложно подыскать равноценную замену. Проблемы пытаются устранить путем взаимных объяснений и в конце концов приходят к соглашению.
Словом, исполняют все возможности, чтобы предотвратить уход талантливого сотрудника. Меня же не удерживали.
— Не могли бы вы высказываться более конкретно, — раздраженно сказал офицер.
— Если бы мог... Видимо, имеется нечто такое, что мне известно, или по крайней мере они так считают. Они боятся, что я это доверил бумаге, и что эта запись может оказаться бомбой замедленного действия.
— И вы знаете, какого рода эта информация?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17