Однако эта простая истина никогда не помешает снобствующим дамам желать ребенка от блестящего мсье Пруста или необыкновенного мистера Джеймса Джойса. Во всяком случае, мое дело не в том, чтобы плодить гениев, а в том, чтобы делать деньги.
… Ясмин уже приняла ванну, снова стала элегантной женщиной, и я взял ее на ужин к «Максиму», чтобы отметить нашу удачу. Была середина августа, куропатки только что начали поступать из Йоркшира и из Шотландии, поэтому мы заказали по куропатке, и я попросил метрдотеля, чтобы они ни в коем случае не были пережаренными. И чтобы вино было непременно «вольнэ», одно из моих любимейших бургундских вин.
– У него на двери колокольчик, – начала рассказ Ясмин. – Я позвонила. Селеста открыла дверь и уставилась на меня. Ты бы видел эту Селесту! Костлявая, остроносая, рот щелочкой. Маленькие темные глазки осмотрели меня сверху донизу с величайшим неодобрением. «Мсье Пруст работает», – сказала Селеста и попыталась закрыть дверь. Я успела всунуть ногу в дверь, распахнула ее и вошла. «Я проделал весь этот путь не для того, чтобы у меня захлопнули дверь перед носом, – сказала я, – будьте любезны, сообщите вашему хозяину, что я здесь для того, чтобы его увидеть».
Он вышел в холл, этот маленький, смешной, пучеглазый педик, все еще с пером в руке.
И я немедленно завела длинную речь, которой ты меня учил, начиная со слов «Прошу простить меня…» Но не успела я произнести и полдюжины слов, как он поднял руку и воскликнул: «Стоп, я уже вас простил!» Он смотрел на меня, словно я была самым желанным, прекрасным и соблазнительным юношей.
– Садитесь, прошу вас, мсье, – сказал он. – Должен извиниться за мою служанку, она несколько чрезмерно опекает и защищает меня.
– От чего она вас защищает, мсье? Он улыбнулся, показывая ужасные зубы с широкими щелями.
– От вас, – сказал он нежно. "Ну-ну, подумала я, сейчас меня начнут инвертировать. В этот момент, Освальд, я стала серьезно подумывать о том, не отменить ли волдырного жука. Он просто источал желание, и я чувствовала, что стоит мне нагнуться завязать шнурок, как он бросится на меня.
– Но ты его все-таки не отменила?
– Нет, я дала ему шоколадку. Видишь ли, когда нормальный мужик обезумеет от жука, все, что ему надо – это иметь женщину, не сходя с места. Но когда гомосексуал теряет рассудок, то первым делом начинает яростно хватать другого сам знаешь за что. Я понимала: лишь стоит его подпустить поближе – и в руках у него останется раздавленный банан.
– Ну и что ты сделала?
– Я отпрыгнула от него, ну и, конечно, началась беготня. Он гонялся за мной по всей комнате, сшибая мебель направо и налево. Посереди комнаты стоял круглый стол, и пока я там стояла, я была уверена, что он меня не схватит. Но скоро я сообразила, что такая беготня по комнате у этих ребят составляет обязательную часть предварительной программы. Кстати, эта идея с бананом была ошибкой.
– Почему?
– Слишком большой. Он сразу обратил на него внимание и пока гонялся за мной вокруг стола, все время указывал на него и делал комплименты. Меня так и подмывало сказать ему, что это всего-навсего дурацкий банан из отеля «Ритц», но я удержалась. Он на стену лез от этого банана, а жук с каждой секундой забирал его все сильнее. И вдруг возникла еще одна проблема. Господи, подумала я, как же я на него надену эту резиновую штуку? Не могла же я ему сказать, что это необходимая предосторожность.
– В конце концов, я спросила его: «Вы хотите меня, мсье Пруст?» – «Да, – закричал он, – я хочу вас больше, чем кого-либо другого в моей жизни. Перестаньте бегать!» «Нет, – сказала я, – сначала вы должны надеть ему маленькую штучку, чтобы его согреть». Я вынула ее из кармана и швырнула на стол. Он перестал меня гонять, и уставился на нее. Не думаю, чтобы ему на глаза попадалось что-либо подобное. «Это известная в Англии вещь, – объяснила я, – ее изобрел мистер Оскар Уайлд». «Оскар Уайлд! – воскликнул он. – О, это великий человек!»
«Это удваивает удовольствие, – сказала я, – будьте хорошим мальчиком и наденьте, а то мне уже не терпится».
Теперь я понимала, что наступает тот страшный момент, когда мне придется спустить брюки.
– Да, пожалуй, это рискованно.
– А что делать, Освальд? Этого нельзя было избежать. Так вот, пока он возился с великим изобретением Оскара Уайлда, я спустила брюки, повернулась к нему спиной и заняла то, что мне представлялось правильной позицией, пристроившись у спинки кушетки. Он бросился на меня, как таран.
– А как же ты увернулась?
– А я не увернулась, – сказала она, улыбаясь, – в том-то все и дело. Я его поймала в воздухе.
– Он сообразил, что происходит?
– Нет, он хрипел, фыркал, размахивал руками. Он был уверен, что его штука там, где положено, и он чувствовал себя так, как надо. Потому что в его сознании существовало только одно место, где она может быть, у мужчин же нет другого.
Я смотрел на нее с восхищением.
– Вот так я его и одурачила, – закончила она.
– Блестяще, – сказал я, – совершенно блестяще. Жульничество высшей марки.
– Благодарю тебя, Освальд. Думаю, что я могла бы засунуть его член в банку с солеными огурцами, и он не заметил бы разницы.
С течением времени я обнаружил удивительную, но достаточно простую закономерность, касающуюся молодых дам: чем прелестнее их лица, тем менее деликатны их мысли. Ясмин не составляла исключения. Она сидела со мной у «Максима» в роскошном платье от Фортуни, она выглядела, как царица Семирамида на египетском троне, и говорила при этом всякие неприличия.
– Ты говоришь непристойности, – заметил я.
– А разве я пристойная девушка? – спросила она, ухмыляясь.
– Что говорит тебе опыт, действительно ли у гениев орган больше, чем у обычных людей?
– Определенно, – сказала она, – существенно больше. И они гораздо лучше их используют, – добила она меня, – просто великолепно.
– Ты забываешь, что все они получали жука.
– Жук помогает, – сказала она, – без сомнения, помогает, но то, как творческий гений обращается со своей аппаратурой и как обычный мужик, – сравнить нельзя. Вот почему мне так все это нравится.
– Я, по-твоему, обычный мужик?
– Не обижайся, – сказала она, – не можем же мы все быть Рахманиновыми или Пуччини.
Это меня глубоко ранило. Ясмин задела больное место. Я дулся всю дорогу до Вены.
В Вене у Ясмин была очень веселая встреча с доктором Зигмундом Фрейдом.
Мы вдвоем сочинили для нее очень интересную историю болезни, которой она якобы страдала. Прохладным солнечным днем в два тридцать пополудни Ясмин отправилась в большой дом из серого камня на Берггассе, 19. Позже в этот же день за бутылкой «круга» после того, как я кончил замораживать соломинки, она рассказала мне о встрече с Фрейдом.
– Это любопытное существо, – сказала она. – Выглядит он очень сурово, одет корректно, как банкир.
«Ну, что же, фройлейн, – сказал он, разжевывая шоколадку, – что же у нас за срочная проблема?»
– «Со мной происходит что-то ужасное, доктор Фрейд, – сказала я ему, – что-то совершенно шокирующее». «Что такое?» – спросил он, оживляясь. (Вероятно, ему доставляло огромное удовольствие выслушивать ужасные и шокирующие вещи.) «Вы не поверите, – сказала я, – но стоит мне оказаться рядом с мужчиной дольше, чем несколько минут, как он сразу пытается меня изнасиловать. Он становится диким зверем, срывает с меня платье, обнажает свой член – могу я употреблять это выражение?» «Это такое же слово, как любое другое, – сказал он, – продолжайте, фройлейн».
«Он наваливается на меня, – кричала я, – он опрокидывает меня. Любой мужчина, с которым я знакомлюсь, делает это со мной, мистер Фрейд. Вы должны помочь мне, иначе я этого не вынесу».
«Дорогая леди, – сказал он, – ваш случай – очень распространенная фантазия, встречающаяся у некоторых типов истерических женщин. Эти женщины боятся иметь физические отношения с мужчинами. В действительности же они мечтают о том, чтобы предаться любовной игре, но их очень пугают последствия. Поэтому они фантазируют, воображая, что над ними учиняют насилие, но на самом деле ничего не происходит, все они девственницы».
«Нет, нет, – закричала я, – вы ошибаетесь, доктор Фрейд, я не девственница, меня насиловали больше, чем всех остальных девушек в мире!» «Вы галлюцинируете, – сказал он. – Никто вас никогда не насиловал. Почему бы вам не признать это, и вам немедленно станет лучше». «Как же я могу это признать, если это неправда, – возмутилась я. – Так поступает каждый мужчина, с которым я когда-либо встречалась. И с вами произойдет то же самое, если я останусь здесь немного дольше, вот увидите…»
«Не говорите глупости, – фыркнул он. – В своем подсознании, моя дорогая фройлейн, вы считаете, что мужской половой орган – пулемет…» «Вот-вот, по отношению ко мне именно так, – закричала я, – это смертоносное оружие». «Совершенно верно, – сказал он, – вот мы с вами к чему-то пришли. Кроме того, вы верите, что любой мужчина, наставляющий его на вас, собирается нажать спуск и всадить в вас пули». «Не пули, – возразила я, – а кое-что другое». «Поэтому вы убегаете, – продолжал он, – вы отвергаете всех мужчин, прячетесь от них и просиживаете одна ночи напролет».
«А вы любите морковку, фройлейн» – неожиданно спросил он меня. «Морковку? – переспросила я, – да нет, пожалуй, не очень. Если мне она попадается, то я обычно режу ее кубиками или натираю на терке». «А как насчет огурцов, фройлейн?» «Они довольно безвкусные, – сказала я, – предпочитаю их маринованными». «Jа, jа, – сказал он, записывая все это в мою карту, – может быть, вам будет интересно узнать, фройлейн, что морковь и огурцы – очень мощные символы сексуальности. Они представляют собой мужской фаллический член, а у вас появляется желание или натереть его на терке, или замариновать».
– И все это время, Освальд, – сказала Ясмин, – я поглядывала на часы, а когда прошло восемь минут, сказала ему: «Пожалуйста, не насилуйте меня, доктор Фрейд, вы должны быть выше всего этого». «Не говорите глупостей, фройлейн, – сказал он, – вы опять начинаете галлюцинировать». «Вот я перед вами, – сказал он, разводя руками, – я же не причиняю вам вреда, не так ли? Я же не пытаюсь на вас наброситься».
– И в этот самый момент, Освальд, – сказала мне Ясмин, – жук сделал свое дело: его штука вдруг ожила и зашевелилась в штанах, как тросточка.
И тогда я протянула руку в обвиняющем жесте и воскликнула: «Вот и с вами то же самое, старый сатир!»
Ты бы видел его лицо, Освальд! – Жук набирал силу, Фрейд начал размахивать руками, как старый ворон, но все-таки, надо отдать ему должное, он не набросился на меня сразу же. Он держался, наверное, не меньше минуты, пытаясь все проанализировать и понять, что за чертовщина происходит. Он взглянул вниз, на свои штаны, потом посмотрел на меня, потом он стал бормотать: «Это же невероятно… это потрясающе… поверить невозможно… я должен записать… я должен записать каждый момент… где мое перо, Бога ради, где мое перо… где чернила, бумага… О, к черту бумагу! Пожалуйста, снимите платье, фройлейн, я не могу больше ждать!»
При всем при этом он вел себя достаточно прилично. После первого же взрыва, хотя жук еще продолжал действовать, он вскочил, голый побежал к столу и начал делать заметки. У него удивительной силы разум, величайшее интеллектуальное любопытство. Но он был совершенно сбит с толку, просто обалдел от того, что произошло. «Ну, теперь вы мне верите, доктор Фрейд?» – спросила я его. «Мне приходится вам верить, – воскликнул он. – Ваш случай войдет в историю. Я должен снова вас увидеть, фройлейн».
…Я получил пятьдесят первоклассных соломинок от доктора Фрейда.
В бледном осеннем солнечном свете мы покинули Вену и отправились на север, в Берлин. Война закончилась только одиннадцать месяцев назад, и город еще оставался мрачным и унылым. Но здесь жили два очень важных человека, и я был полон решимости достичь их.
Первым был мистер Альберт Эйнштейн, и в его доме на Хаберландштрассе, 9, у Ясмин состоялась приятная и вполне успешная встреча с этим потрясающим человеком.
– И как это было? – спросил я в машине.
– Он получил большое удовольствие, – ответила она.
– А ты нет?
– Пожалуй, не совсем, – призналась она. – Вся его сила в мозгу, и на тело ничего не остается. Вот что странно, скажу я тебе: люди с мозгами ведут себя совершенно не так, как артисты, когда жук начинает действовать.
– Как это?
– Интеллектуалы застывают и начинают думать. Они пытаются сообразить, что же с ними случилось и почему, А артисты принимают все как данность и окунаются с головой.
– А у Эйнштейна какая была реакция?
– Он не мог поверить, – сказала Ясмин, – и в самом деле, он что-то учуял. Он первый, кто заподозрил какое-то жульничество.
– А что он сказал?
– Он стоял, посматривал на меня из-под кустистых бровей и говорил: «Что-то подозрительно, фройлейн. Это необычная моя реакция на хорошенькую посетительницу».
– «Может быть, все зависит от того, насколько она хорошенькая?» – сказала я. «Да нет, фройлейн, не в этом дело, – возразил он. – Это обычная шоколадка, которой вы меня угостили?»
– «Совершенно нормальная, – сказала я, чуть вздрогнув, – я сама такую же съела». Жук сильно разогрел этого парня, Освальд, но, как и старик Фрейд, он вначале пытался удержаться, ходил по комнате и бормотал: «Что же со мной происходит? Это что-то совершенно ненормальное… что-то здесь не так… я никогда бы этого не допустил…» Я лежала на кушетке в соблазнительной позе и ждала, пока он ко мне подойдет. Ничего подобного, Освальд! Не меньше пяти минут, наверное, его мыслительный процесс полностью блокировал его плотское желание. Мне казалось, что я слышу, как крутятся и жужжат его мозги, пытаясь разгадать загадку. «Мистер Эйнштейн, – сказала я, – расслабьтесь». Он еще немного подумал, а потом наконец расслабился…
– Ты же имела дело с величайшим интеллектом мира. У этого человека сверхъестественные способности к логическому мышлению. Постарайся понять, что он пишет про относительность, и тебе станет ясно, что я имею в виду.
– Но если кто-нибудь сообразит, что мы вытворяем, – нам конец!
1 2 3 4 5 6 7 8