Франческо Прелати и Эсташ Бланше часто приезжали к маркизу в гости из своего дома в Машекуле и останавливались в его комнатах на верхнем этаже, но окончательно от своего жалкого жилища не отказывались. Наоборот, они оставляли там пажей следить, чтобы его никто не занял. И вскоре я поняла, что на это у них имелись причины.
Случилось так, что мне нужно было на несколько дней сходить в Машекуль, чтобы посоветоваться с врачом относительно состояния мужа. Это было как раз незадолго до ареста милорда Жиля – слухи о том, что у него серьезные неприятности, уже давно ходили, и мне стало любопытно, что происходит в доме Кау. Пару раз я пряталась в кустах неподалеку и наблюдала за господами и их слугами, и мне показалось, что все они ужасно нервничали.
Однажды я видела, как они нагрузили большую тачку пеплом, который выносили из дома. Его было так много, что он сыпался на землю, а молодой человек – стройный, точно девушка, – с трудом удерживал ее в равновесии. Я не знаю, куда они отвезли пепел, но, как только у меня появилась возможность, я подошла посмотреть, что просыпалось на землю. Когда я растерла пепел между пальцами, он показался мне жирным, а запах – Боже праведный, он не походил на обычный запах мяса, которое я готовила. Потом я нашла несколько грязных обломков и сдула с них пепел. Они оказались белыми, а когда я попробовала их на зуб, то решила, что это кость.
Только тут я поняла, что держу в руках и что попробовала на вкус, и меня затошнило. «Храни меня Боже, – подумала я, – это же человеческие кости – может быть, того красивого юного пажа». Я долго отплевывалась, пока не перестала ощущать неприятный вкус во рту.
Перрин Рондо показала, как она отплевывалась, прямо в часовне, а потом вдруг ее начало трясти, словно она неожиданно заболела. Несчастная дрожала, и мы видели только белки ее глаз.
И снова Жан де Малеструа начал подниматься, но прежде, чем он окончательно выпрямился, она взяла себя в руки.
– О милорды, прошу меня простить... У меня иногда случаются припадки, а когда я волнуюсь, это случается чаще.
Подозрительность и сочувствие смешались на лице Жана де Малеструа.
– Вы можете продолжать, мадам?
– Могу, милорд. Вскоре после этого я заметила возвращающихся слуг и потому поспешила в свое укрытие в густых кустах. Я боялась, потому что оказалась слишком близко от дома, но больше мне было негде спрятаться. Думаю, я находилась всего в двух шагах от месье Прелати, когда он вышел из дома с несколькими предметами в руках, я их очень хорошо рассмотрела. Среди них я увидела детскую рубашку, перепачканную кровью и еще чем-то. Он держал ее на вытянутых руках, и не удивительно, потому что даже я чувствовала запах – ужасный, гнилостный запах – и испугалась, что меня вытошнит. Но я сдержалась и внимательно посмотрела на рубашку, когда Прелати прошел мимо меня. Я была рада, что она не может разговаривать, – я бы не хотела знать, откуда на ней, прямо посередине, появился аккуратный разрез, измазанный кровью.
Я больше не слышала в тот день показаний свидетелей.
Жан де Малеструа оказался один в своем кабинете, когда я позже нашла его. Он смотрел на огонь одинокой свечи – и я увидела не блестящего дипломата, а простого служителя Господа, сидящего в полумраке и мучительно размышляющего над вопросами веры. Он подпирал голову обеими руками и тяжело дышал.
Я тихонько откашлялась, чтобы привлечь его внимание, но прошло несколько минут, прежде чем он перестал хмуриться и посмотрел на меня.
– Жильметта, – вздохнув, проговорил он, и я услышала в его голосе облегчение и теплоту.
– Я вас побеспокоила, ваше преосвященство?
– Я очень сильно встревожен.
– Может быть, вы хотите, чтобы я вас оставила...
– Нет, прошу вас... по правде говоря, я собирался послать за вами. Я устал от своих мыслей и рад вас слышать. Ваше общество доставит мне удовольствие. Меня уже тошнит от людей, с которыми я вынужден проводить время, включая и меня самого.
Он проводил время с плачущими свидетелями, повторяющими одну и ту же историю, и расчетливыми адвокатами, чья главная задача состояла в том, чтобы ублажить герцога Иоанна. А еще с суровыми писцами, ловящими каждое слово. Его окружали адвокаты, и прокуроры, и представители высшего общества, и всех лично интересовал исход суда. А ему на долю выпала тяжелая миссия принять решение от имени Господа. Я прекрасно понимала его тревогу.
Но мы оба знали, что все могло быть хуже.
– Представьте, какими бы тяжелыми выдались эти два последних дня, если бы милорд почтил нас своим присутствием, – сказала я.
Слабое утешение.
– Это невозможно представить, – тихо проговорил он.– Кроме того, рано или поздно ему придется предстать перед судом. Не знаю, как мне удастся тогда сохранять порядок.
На следующий день нам предстояло выслушать новых свидетелей, и я рассчитывала, что милорд опять не появится. В определенном смысле так было даже легче переносить это страшное испытание, потому что Жиль де Ре, содомит, убийца, человек, призывавший демонов, продолжал оставаться маршалом Франции, героем, бароном и рыцарем. Думать о нем как о безумном чудовище было проще в его отсутствие, чем глядя на блестящего аристократа.
– Из этих свидетельств сложатся новые обвинения, – сказал Жан де Малеструа.– Если он откажется прийти, тогда мы будем вынуждены силой притащить его в суд. Впрочем, надеюсь, он явится до того, как нам придется прибегнуть к крайним мерам.– Он мягко положил руку поверх моей.– Вы к этому готовы?
Я знала, что Жиль де Ре появится в суде не как покорный обвиняемый, он не будет молча сидеть, выслушивая страшные обвинения в свой адрес, – верный своей природе, он бросится в бой и постарается себя защитить.
– Я думаю, уместнее подготовить к суду милорда, – проговорила я.– Что же до меня, полагаю, я готова – насколько такое возможно.
Должна заметить, что я сказала не совсем правду, – мне тоже требовалась подготовка, но это не имело отношения к появлению милорда в суде. И я решила как можно осторожнее подступиться к Жану де Малеструа.
– Показания Перрин Рондо были интригующими, не так ли?
Он продолжал думать о чем-то своем.
– Тем, что отличались от остальных.
– Она проявила храбрость, когда спряталась, чтобы посмотреть, что там происходит.
– Да, храбрость.
– Я даже представить не могу себя на ее месте, и не важно, что я могла бы от этого получить. Только вот что мне интересно, – осторожно проговорила я, – знает ли кто-нибудь, что стало с вещами, которые Прелати и его сообщники вынесли из дома, я имею в виду, кроме пепла.
Он наградил меня странным взглядом.
– А почему вас это интересует?
– Я бы хотела на них взглянуть.
– Боже праведный, зачем?
– Потому что мне кажется, мы сможем узнать что-нибудь новое.
– Что еще можно узнать, взглянув на вещи? Они творение дьявола и недостойны нашего внимания.
– Творения дьявола указывают нам на самого дьявола, – возразила я.
Он нахмурился, и на его лице появилось осуждение.
– Это ужасно – кровь, дурной запах. Женщине не пристало смотреть на подобные вещи, любой женщине, особенно той, которая занимает ваше положение. Откуда такой интерес к ужасным подробностям?
Это был отказ в изящной форме, епископ заботливо указал мне на мою предполагаемую слабость, состояние, которое он приписывал моему «положению», но я уже не понимала его сути.
– Просто я подумала... Возможно, мы узнаем что-нибудь новое, изучив предметы, связанные с преступлениями, вот и все.
– А зачем нам это узнавать?
Пока я еще не могла ответить на этот вопрос.
– Разумеется, чтобы получить дополнительные доказательства, – объяснила я.– Доказательства виновности милорда в преступлениях, в которых его обвиняют.
– Доказательств не требуется. Я не ожидала такого ответа.
– Но... как же будет вынесен приговор, если не требуется доказательств?
– Он признается.
Первая мысль, которая пришла мне в голову, была: «Никогда».
– Жиль де Ре не признается, – сказала я.– Ему не позволит гордость.
– Уверяю вас, признается. Он ответит за свои преступления перед Богом, и сделает это по собственной воле. Даже если нам придется сначала применить пытки. Если потребуется, мы это сделаем.
– И тем не менее я бы хотела видеть доказательства, – умоляющим голосом проговорила я.– Мне... мне необходимо их увидеть, чтобы успокоиться.
Я закрыла лицо руками и начала тихонько плакать, но не смогла сдержаться и разрыдалась по-настоящему.
Я знала, что завтра буду сожалеть о том, что устроила это великолепное представление, и искренне раскаюсь, потому что мой епископ хороший человек и не заслужил такого грубого обмана. Пророческие слова сестры Клэр о предсказуемой одинаковости всех мужчин, даже тех, кто занимает высокое положение, всплыли у меня в памяти. Только самые жесткие и жестокие, вроде Жана де Краона, в состоянии выстоять перед женскими слезами. А если уж быть честной до конца, мои слезы были не такими уж фальшивыми. Жан де Малеструа поморщился.
– Ладно, если это так для вас важно, я постараюсь выяснить, куда подевались вещи. Но не советую питать особую надежду. Скорее всего, их выбросили или они потеряны.
Я понимала, что мой дорогой епископ наверняка прав, – я не очень надеялась, что кто-то сохранил рубашку, и уж конечно, не мерзавцы, чью вину она сможет доказать. Где ее могли спрятать, чтобы она не перепачкала все вокруг?
Франческо Прелати наверняка известно, что с ней стало, но он трус, который попытается обменять эти сведения на послабление в суде. У меня не было ничего такого, чем я могла бы его соблазнить. Оставалось найти Перрин Рондо. Я знала, что она пришла в Нант, на этот суд, вместе с остальными свидетелями, и все они временно поселились на окраинах города. Большой палаточный лагерь вырос на берегу реки, и мне оставалось лишь пройти между кострами, чтобы ее найти, – ее хорошо знали благодаря сильному характеру.
Когда я нашла ее на следующее утро до того, как начался суд, веселое настроение Перрин Рондо указывало на то, что она полностью оправилась после вчерашнего испытания.
Впрочем, она рассказала свою историю и покончила с этим делом. В отличие от многих других, кому показания в суде причинили боль, она не потеряла ребенка.
Высокое каменное кострище было сооружено у реки много лет назад, здесь рыбаки часто готовили рыбу, которую им удалось поймать в мутной воде. Поперек камней лежал толстый шест из какого-то зеленого дерева, а на нем мадам Рондо подвесила горшок. Она стояла, тихонько напевая, и помешивала кашу, ее округлые бедра двигались в такт круговым движениям руки. У ее ног на куске материи лежал большой, тщательно отмытый речной камень, на него она выльет готовую кашу. Потом она остынет, и ее можно будет есть руками, отламывая клейкие куски. Простая, безвкусная еда, но она утолит голод людей, ждавших завтрака неподалеку, поскольку ни у кого из них не было ни мисок, ни ложек для нормальной трапезы. Как же я привыкла к удобствам – тарелка, стол, ложка, достаточно горячей еды. Всего лишь привычка для меня – и настоящее сокровище для нищего. Меня всегда удивляло, как Бог решает, кого наградить своей милостью.
Перрин Рондо он даровал сердечную доброту, и она сейчас помогала тем, кто нуждался в пище и помощи. От пара, который поднимался над горшком, волосы у нее на лбу завились колечками, остальные она убрала назад и завязала куском тряпки. На ней был большой передник, рукава платья слегка закатаны.
Она посмотрела на мое облачение и вежливо кивнула.
– Доброе утро, матушка.
– Доброе утро. Вы мадам Рондо?
– Я.
– Да благословит вас Бог, мадам. Я молилась за вас вчера вечером после того, как вы дали свои показания. Надеюсь, вы оправились после болезни, которая так неожиданно на вас свалилась.
– Да, оправилась. И я благодарна вам за вашу молитву. Они случаются, а потом отступают, я имею в виду припадки дрожи. Я всегда быстро прихожу в себя.
– Вы храбрая женщина и очень настойчивая, когда хотите что-то узнать.
– А кое-кто сказал бы, что слишком любопытная, – усмехнулась она.
– Я не стану вас судить, мадам, но ваше любопытство, как оказалось впоследствии, принесло нам пользу.
– Так бывает не всегда.– Она хитро улыбнулась.– Но если мои показания помогли обвинителю, я рада. А выступить мне было совсем не трудно, – добавила она.– Мне очень жаль тех, кто потерял детей. Особенно женщину, которая говорила накануне, когда заседание закрыли.
Она вытащила из горшка деревянную ложку, стряхнула с нее остатки каши и положила поперек горшка. Высвободив руки, она соединила их на груди и пробормотала молитву. Затем перекрестилась и снова начала мешать в прежнем ритме.
– А что случилось с ней в часовне... И с вами... Я спрятала забинтованную руку в рукав.
– Со мной все будет хорошо. А мадам ле Барбъе сильная женщина. Я уверена, она быстро справится с тем, что ворон...
– Матушка, извините меня за дерзость, потому что у меня и в мыслях нет показать вам свое неуважение, – перебила она меня, – но это был не ворон, а сам дьявол в облике птицы, насланный Жилем де Ре, чтобы наказать ее за то, что она так резко выступила против него.
Как же сильно верят дети Господа в колдовство.
– Если так, мадам, тогда мы все обречены, потому что в последнее время мало кто произнес в его адрес добрые слова.
Она снова принялась креститься и даже произнесла новую молитву.
– Бог о нас позаботится, – сказала Перрин Рондо и подняла вверх ложку, словно в подтверждение своим словам. Кусок каши соскользнул с нее и свалился в горшок.– Ну, это, конечно, не изысканное угощение, но пустые желудки наполнит. Вы не поедите с нами, матушка?
– Вы очень добры, мадам, я уже поела. Но если вы можете уделить мне немного времени, я бы хотела расспросить вас кое о чем. О рубашке, которую вы упомянули вчера. Вы сказали, что видели, как Прелати вынес ее из дома примерно тогда же, когда арестовали милорда.
Она взглянула на кашу и нахмурилась.
– Смотреть на нее было невозможно, да и запах шел ужасный. Спереди вся в крови и еще в чем-то. Знаете, запах чувствовался даже через густые листья куста, где я пряталась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74