Для этого мне требовалось взять образцы по всему Лондону. Одно из таких мест случайно оказалось там, в парке рядом с домом, где жил этот человек.
– И чума вырвалась на свободу в лаборатории института?
– К несчастью.
– Мистер Рэнсом имел к этому какое-нибудь отношение?
– Нет! Несчастный случай спровоцировал его босс. Брюс, напротив, пытался сдержать распространение инфекции.
В конце концов Майкл поверил ей – когда она показала ему дневник Алехандро, еще до того, как отдала его Майре Росс, работавшей в Национальном хранилище еврейских книг. Однако он продолжал задавать вопросы, заходя то с одной стороны, то с другой.
Сейчас, сидя напротив Джейни, он и Сара корчили друг другу рожи. Дочь Тома, Кристина, сидя на другом конце стола, смеялась, глядя на них.
Именно Кристина разгадала головоломку мутации, которая сгубила коров, – Кристина, со своим ярким умом, со своей способностью воспроизвести по памяти периодическую систему химических элементов и генетический код Доктора Сэма; та самая молодая женщина, которая должна была записывать, когда у нее день рождения, потому что нервные пути, которые когда-то напрямую вели к запоминающим центрам, больше не существовали. И, несмотря на эти ее особенности, именно Кристине они с Томом собирались рассказать о бактериях, которые обнаружила сегодня Джейни. Сразу после того, как вымоют посуду и приведут все в порядок.
* * *
Еды, как обычно, на тарелках не осталось, поэтому все закончилось быстро. Сейчас толстяков среди них не было; физическая энергия легче запасалась и легче тратилась, чем электрическая, хотя того, что вырабатывали генератор и ветряная мельница, хватало только для самого насущного.
«В том числе и для моих фруктовых деревьев», – подумала Джейни, включая настольную лампу; этим вечером света от камина будет недостаточно.
Взрослые – Кристине было около двадцати пяти, в зависимости от того, как считать, – собрались вокруг стола, накрытого белой металлической эмалированной пластиной, бывшей откидной доской, которую кто-то прихватил с собой. Совершенно случайно выяснилось, что на ней можно писать карандашом, а потом легко смывать написанное – чтобы иметь возможность писать снова. Первоначально это проделал Алекс, за что его тогда выбранили, но впоследствии не раз благодарили. О бумаге теперь никто и не заикался.
Джейни начала объяснять, что именно она нашла и почему это показалось ей важным.
– Количество бактерий постоянно шло на убыль, и вдруг появляется эта новая. Она очень похожа на бактерию чумы, но такого не может быть, по крайней мере в это время года. Не знаю, что это – мутация Доктора Сэма или что-то другое. Однако не похоже, что это просто естественное отклонение.
– И все же такое не исключено, верно? – спросил Том, переводя взгляд с Джейни на Кристину и обратно.
Женщины посмотрели друг на друга, а потом на сидящих вокруг.
– Не знаю точно, – призналась Джейни. – У нас в институте был слишком маленький курс статистики, чтобы ответить на этот вопрос.
– Не исключено, – сказала Кристина.
По комнате пронесся вздох облегчения.
– Но по-моему, это не так, – продолжила девушка.
Она принялась объяснять, рисуя на эмали карту с кружками, стрелками и дорогами. Указала расположение участков, где были взяты прежние образцы, и обвела кружком то место, которое Джейни исследовала сейчас. Грубо говоря, оно оказалось внутри кольца предыдущих образцов.
– Во всех тех местах мы обнаружили штамм, – объяснила Кристина, – и они совсем недалеко от того, где были взяты образцы сейчас. Может, это и мутация, но не знаю…
Все молчали, обдумывая услышанное. Спустя некоторое время Кристина заговорила снова.
– Думаю, нужно пойти вот сюда и сюда, – она показала места на карте, – и взять новые образцы. Что-то возвращается или появляется, вот только что? Мы должны выяснить.
– Но как? И почему спустя столько лет? – спросил Терри.
– Давайте решать проблемы постепенно, – высказалась Патриция. – Сначала сосредоточим усилия на «если», а потом уж на «как» и «почему».
Последовала пауза. Затем Майкл встал.
– Кто помнит, какой завтра день?
Все начали недоуменно переглядываться, удивляясь, почему этот вопрос возник в такой момент. В конце концов Кэролайн решилась спросить:
– У кого-то день рождения?
Майкл улыбнулся ей почти печально.
– Нет, дорогая. Семнадцатое марта. День святого Патрика. Самое время наряжаться в зеленое.
Глава 5
Как и пятнадцать лет назад, могучие кони папских охранников тоже носили красные регалии, под стать плащам своих всадников. Однако не успели верховые проскакать и десяти миль, как бахромчатые края попон с золотыми ирисами обвисли от летящих из-под копыт комьев коричневой грязи. Тогда, как и сейчас, Алехандро скакал в сопровождении папских солдат, однако на сей раз, в отличие от прошлого, он был в простой дорожной одежде, а не в расшитом плаще и таких же бриджах – наряде, приличествующем его положению папского посланца в Англии. Теперь и де Шальяк принимал участие в поездке, облаченный в великолепное, мягко ниспадающее одеяние цветов Бургундии, с остроконечной шляпой лекаря на голове. Пока они проезжали деревню за деревней, все глазели только на него, никто не обращал внимания на замыкающего процессию скромного темноволосого мужчину и маленького мальчика рядом с ним.
Чем дальше от единственного дома, который он знал, чем более подавленным чувствовал себя Гильом. Он не болтал, как обычно, выглядел мрачным и напряженным. Милю за милей они скакали в молчании, и хотя в какой-то степени это устраивало его деда – «Смотри, мы не должны делать ничего, что может привлечь к нам внимание», – но одновременно беспокоило и печалило.
Еще его огорчало то, что даже сейчас, когда они наконец снова встретились с де Шальяком, у них нет возможности по дороге обсудить то, что было для обоих предметом страсти. Да, они переписывались, не скупясь на детали, и все же, ограниченные размерами пергамента, обходились без обмена остроумными репликами, столь характерными для их бесед. Встретиться с другом лично, подкалывать, парировать его выпады, самому бросать вызов – это так замечательно. В те времена, когда Алехандро впервые скакал по этой дороге, де Шальяк был наставником, а он учеником, благоговеющим перед глубиной и широтой познаний француза. И однако именно Алехандро Санчес сделал открытие, ошеломившее Ги де Шальяка и поначалу встреченное им в штыки.
«Крысы».
«Крысы? Что вы имеете в виду?»
«Крысы разносят чуму».
«Чушь!»
«Подумайте об этом, де Шальяк. Где крысы, там и чума».
«Это безумие. Крысы есть везде».
– Вот именно, – вслух сказал Алехандро.
Гильом повернул голову и с любопытством посмотрел на деда, как бы спрашивая: «О чем ты?»
– Так, пустяки, – ответил Алехандро на безмолвный вопрос мальчика. – Ничего важного.
* * *
Неподалеку от Авиньона они погрузились на баржу и, отталкиваясь шестами, поднимались вверх по течению Роны, пока встречный поток не стал настолько силен, что не имело смысла с ним сражаться; тогда они снова сошли на берег и скакали вдоль реки, пока не добрались до деревни Вейланс. Здесь находился монастырь, где им предстояло провести первую ночь. Несколько лакеев и больше десятка облаченных в коричневые рясы монахов встретили де Шальяка поклонами, после чего он удалился в сопровождении прелата в красном одеянии и головном уборе со скошенными углами. Остальных путешественников – в том числе Алехандро и Гильома – оставили на попечение конюха; он показал им конюшню, где они должны были спать на соломе среди коней.
Сама деревня находилась неподалеку от монастыря. Взгляд Гильома приковали к себе яркие огни окон таверны, и, когда Алехандро попытался увести его в конюшню, мальчик запротестовал.
– Нам не стоит показываться на людях, – сказал ему Алехандро.
– Но, дедушка, там музыка… можно послушать? Пожалуйста!
– Нет, Гильом, никто не должен нас видеть.
– Совсем ненадолго. Там нас никто не узнает.
Он был прав, конечно; посетить таверну – в этом практически не было никакого риска. Скорее больше бросилось бы в глаза, если бы они не пошли туда. Единственными солдатами поблизости были те, что сопровождали их. Половина, при полных регалиях, осталась на страже; вторая половина, за исключением одного, отправилась в таверну, едва представилась такая возможность. Тот солдат, который пренебрег развлечением, выглядел не слишком крепким и, едва его товарищи ушли, проскользнул в конюшню, словно желая отдохнуть. Алехандро сначала хотел пригласить его пойти с ними, но потом передумал, заметив, как целеустремленно тот удалился в конюшню.
Но если это обычный папский солдат в кругу своих товарищей, почему он отказался от возможности развлечься?
Однако любопытство на лице Гильома прогнало прочь подозрения. Возбуждение мальчика не удивило Алехандро; собственная долгая скачка от Авиньона до Парижа в 1348 году в значительной степени стала для него открытием мира, и все, что он тогда видел, врезалось в память – даже те ужасы, которые лучше было бы забыть. Мальчик, которого он растил, никогда не покидал пределов авиньонского гетто, если не считать того путешествия из Парижа в Авиньон, сразу после его рождения, которое он проделал пристегнутым к груди Алехандро. Много ли знает о мире внук короля Англии?
– Ладно, – сказал он Гильому, – пойдем послушаем музыку, но ты должен пообещать мне не разговаривать с незнакомцами.
Он остановился у двери таверны и заглянул внутрь, пряча мальчика за спиной, и лишь не заметив ничего предосудительного, позволил ему войти. Глаза у Гильома стали как блюдца, взгляд метался от одной удивительной вещи к другой, жадно впитывая все. Одежду здешних женщин еврейки в гетто сочли бы бесстыдной – из-за ярких цветов и открытости нарядов. Вдобавок местные красавицы щеголяли кружевами, драгоценностями, экстравагантными шляпками и туфлями с остроконечными носками.
– Почему у этих женщин такие высокие лбы? – спросил Гильом.
– Она зачесывают волосы назад. Видишь ли, высокий лоб тут считается признаком элегантности.
– Не понимаю почему. Мне кажется, что они выглядят странно.
– Мне тоже, – согласился Алехандро.
Жизнерадостное поведение французских буржуа – пение, танцы, шумные ссоры, непринужденная болтовня – тоже чрезвычайно заинтересовало мальчика.
– Ты голоден? – спросил его дед.
– Ох, да!
– Тогда давай поужинаем.
Он взмахом руки подозвал хозяина и заказал хлеба, сыра и, для себя, кружку эля.
– Сегодня вечером ты впервые попробуешь эль, Гильом.
Тот с радостью схватил кружку, но, едва горьковатая жидкость коснулась языка, состроил гримасу.
– Мальчик правильно оценивает вкус этого пойла.
Повернувшись на голос, Алехандро увидел старика с седыми волосами и бородой; тот улыбнулся, и все его лицо пошло бесчисленными морщинами, однако взгляд голубых глаз был ясен и полон энергии.
– Мне и самому здешний эль не нравится, – продолжал он, – но приходится пить, потому что вода тут совсем непригодна для питья.
Любопытство Алехандро тут же всколыхнулось.
– Почему, добрый сэр?
Мужчина оглянулся, словно опасаясь, что их могут подслушать, но поблизости никого не было.
– Ну, просто… выпьешь этой воды и заболеешь.
Лекарь придвинулся ближе, не обращая внимания на зловонное дыхание старика.
– И какие же признаки у этой болезни?
Тот пристально посмотрел ему в глаза.
– Вы говорите как испанец.
Надо же! Алехандро считал, что после стольких лет вдали от родины все следы его происхождения стерлись. И тем не менее старик разгадал его, услышав всего пару фраз.
– Я жил во многих странах, – ответил Алехандро, осторожно подбирая слова, – в том числе и в Испании. Наверно, это отразилось на моей речи. Но, молю вас, продолжайте… как проявляется болезнь?
– Кто попьет воды, тому становится совсем худо, – сказал старик. – Не могут ничего удержать внутри, все выбрасывают, с одного конца либо с другого, если вы понимаете, о чем я.
Глаза у него посверкивали – чувствовалось, что ему нравится говорить такие неприятные вещи.
– Понимаю. Однако вряд ли такого рода болезнь можно полностью объяснить употреблением воды.
– Почему нет? Чужаки, которые приходят в нашу деревню даже ненадолго, убегают в лес, держась за животы. Чтобы облегчиться. И больше никогда тут не появляются.
– А те, кто живет здесь? Не могут же они болеть постоянно.
– А их это не затрагивает, – ответил старик. – Любопытно, правда?
– И вас?
– И меня тоже. – Он злорадно ухмыльнулся. – Но, как уже было сказано, я не пью воду. Только эль. – Он поднял кружку в знак приветствия, залпом осушил ее и вытер рот рукавом. – А вы откуда прибыли?
– Из Монпелье, – ответил Алехандро.
– Дедуш…
Под суровым взглядом Алехандро мальчик закрыл рот.
– А куда направляетесь?
– В Страсбург.
На этот раз Гильом никак не отреагировал на ложь деда.
– Долгое путешествие, – заметил старик.
– Действительно. И нелегкое.
– Ну, удачи вам. – Старик, уже заметно навеселе, наклонился поближе. – И помните – не пейте из колодца. Говорят, его отравили евреи.
С этим он встал и ушел; Алехандро от ярости буквально утратил дар речи.
Они быстро доели хлеб с сыром и вернулись в конюшню. Там не было никого, кроме щуплого солдатика. Он уже лежал, плотно завернувшись в одеяло, так что видна была лишь голова в капюшоне. Алехандро мельком отметил про себя, что сапоги солдата стоят точно между ним и местом, где мог лечь другой, носок к носку, пятка к пятке.
Слишком аккуратно… как будто солдат хотел воздвигнуть маленькую стену между собой и соседом.
И почему он не принимал участия в разговорах? Он, казалось, съеживался, стараясь стать как можно незаметнее, когда остальные болтали между собой.
Алехандро уложил Гильома на солому, но тот никак не мог угомониться, ворочался, метался; в Авиньоне, в собственной постели, он никогда себя так не вел. В конце концов Алехандро спросил его:
– Что с тобой, Гильом?
Мальчик приподнялся, опираясь на локоть.
– Мы правда едем туда, куда ты сказал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63