Костыль усиленно пытался делать вид, что его мало занимает рассказ Резаного. Но сам едва сдерживался, чтобы не рассмеяться от подвалившей удачи.
– А ты послушай, – возбужденно продолжал говорить Резаный, почувствовав, что Фомичева заинтересовал его рассказ, – у Васьки как-то раз живот прихватило. Когда он на очке мучился, я в это время в санчасть зашел. Прохожу по коридору. Слышу, какие-то уж очень знакомые стоны раздаются. Меня аж всего передернуло от возбуждения. Заглянул я в дверь, а там наш бугор посадил Зойку на стол, закинул ее ноги себе на плечи и солдатиком ее обрабатывает. Честно говоря, я едва удержался, чтобы за ним в очередь не встать.
– И что же ты сделал?
– А чего я сделал? Прикрыл аккуратненько дверь и на цыпочках по коридору вышел, чтобы их счастье хрупкое не спугнуть, а то заместитель по воспитательной работе мужик строгий. Ему может не понравиться, что его женушка таким успехом у блатарей пользуется.
– И ты никому не рассказал? – засомневался Костыль, впервые улыбнувшись.
– Бля буду, нет, – серьезно поклялся Артур, – тебе первому сказал, да и то для дела, может быть, и пригодится.
– Значит, ты говоришь, они трутся в одно и то же время, – задумался Костыль, понимая, что судьба предоставила ему еще один дополнительный шанс, пренебречь которым было бы так же глупо, как не воспользоваться расположением девицы, готовой к страстному соитию.
– Как электрички, точно по расписанию! – с энтузиазмом воскликнул Резаный, понимая, что Зойка и бригадир стали маленьким элементом их многоходового плана.
Паша Фомичев отпил из жестяной кружки чифирь. Горячая жидкость жарко разлилась по всем сосудам, усиленно гоня кровь. Невидимые кузнецы с завидным азартом застучали в висках.
Шел второй круг, а следовательно, напиток полагалось глотнуть дважды. Пить чифирь следовало без суеты, основательно, чтобы сполна насладиться его терпким и душистым ароматом. Костыль сделал еще один глоток и протянул кружку Артуру. Резаный был чифирщик со стажем, а потому никогда не спешил и как мог растягивал удовольствие. На этот счет у него была собственная нехитрая философия. К чифирю нужно подходить с душой. Это как обладать женщиной, предварительно обласкав ее. Приятность должна быть в теле, а от того желание только усиливается.
Резаный пил чифирь степенно, нахваливая каждый глоток. Чем-то он напоминал дворянина, вкушавшего изысканное французское вино в тенистой беседке яблоневого сада.
Он поднес кружку к лицу и шумно втянул ноздрями аромат, после чего, сделав глоток, долго не открывал глаз.
– Это нам очень облегчает дело. Когда наша Зоечка идет в дежурство?
– Послезавтра.
– Отлично. Послезавтра мы пойдем в бега.
– А «барашка» ты нашел? – поинтересовался Резаный, поставив кружку на ящик.
– Не переживай, с голоду не умрешь. Встретимся завтра, потолкуем пообстоятельнее. Заготовь пока жранину, нож, спички. Спички не забудь положить в полиэтиленовый пакет. Ну что, теперь давай по три глотка, – Костыль взял кружку и почувствовал в ладонях живительное тепло.

* * *
Про Зойку говорили всякое. Та еще штучка. Можно было предположить, что слухи разгуливают по зоне оттого, что бараки набиты мужиками, напрочь лишенными плотских удовольствий. Но, впрочем, каждый знал, что байки не рождаются просто так и для их произрастания должно быть зерно спелое и здоровое.
Так оно и было в действительности. Девка Зойка была богатая, а по сибирским меркам состоятельная – в поселке, близ лагеря, имела кирпичный дом, что являлось для здешних мест большой роскошью, а золота в доме было столько, что из него можно было выплавлять даже дверные ручки. Свой капиталец она начала сколачивать сразу после того, как завербовалась вольнонаемницей на зону строгого режима и первые три года проходила без трусов. Столь откровенный шаг был не бескорыстный и, разумеется, не являлся актом благотворительности по отношению к голодным и осатаневшим без дамского общества мужикам – блатные щедро отчисляли прекрасной дамочке деньги за ее неслыханную смелость. Скоро бабенка вошла во вкус и старалась оправдать ожидания, а потому уверенно вышагивала по крутым лестницам, когда внизу толпились зэки и, выворачивая шеи, смотрели вслед колыхающимся полам белого халата. По надобности и просто из лихого озорства нагибалась в коридорах и не без томления в душе слушала за спиной одобрительные воздыхания своих многочисленных кавалеров. Поговаривали, что более удачливые зрители сумели познакомиться с Зоенькой поближе, это, в свою очередь, способствовало ее обогащению. Проделки дамы не могли укрыться от всевидящего хозяйского ока, но хорошенькая медсестра пользовалась расположением начальника лагеря, и знающие люди говорили о том, что каждый вечер она заявлялась к нему в комнату, чтобы лечить точечным массажем от застарелого остеохондроза.
Через год, устав от прелестей сестрички, начальник переадресовал ее своему заместителю майору Гусеву, который неожиданно воспылал нешуточной любовью к обаятельной стервочке, сделав ее своей женой. Свершилось даже венчание, и молодой поп, оказавшийся на зоне за продажу церковного добра, обвенчал молодых в лагерной часовенке.
Похоже, что Зоенька после обретения статуса замужней женщины успокаиваться не собиралась и грешила по-прежнему, но делала это с большим бережением, оглядываясь на строгого мужа.
На этот раз ее взор обратился на тридцатилетнего бригадира с погонялом Кнут. Свою кликуху он получил не без оснований, так как выжимал из мужиков план не только обыкновенными зуботычинами, к которым все стали понемногу привыкать, а и плетью, которую носил за голенищем. Его не любили, и наверняка в зэковской часовенке тлела не одна свеча за его досрочную кончину.
Кнут был хорош собой, в меру нахален, и забавная смесь наглости и веселости в глазах искушенной женщины только добавляла ему очков. Обаяние дурью перло от всей его несколько развязной наружности, и выбор Зоеньки пал именно на него.
И все-таки медсестра обратила на него внимание не сразу, и плоские штучки, отпускаемые в ее адрес забавным бригадиром, воспринимала всего лишь как обыкновенное мужское озорство. Но когда однажды он прижал Зойку в тупичке медсанчасти к стеночке и, не выбирая выражений, стал нахваливать ее прелести, при этом быстро шаря жадными ладонями по телу, она с ужасом поняла, что ее сил недостаточно, чтобы отшвырнуть красивого наглеца, а его грубоватые ласки доставили ей массу неведомых ощущений. Возможно, она отдалась бы ему в тот же день, уж очень жарко было внизу живота и слишком бесстыдно он тискал ее сдобное тело, но шаги за дверью заставили его отступить. А она так и осталась стоять на слабеющих ногах, в тщетной попытке отыскать руками опору.
Прощальный взгляд его был победным. Очевидно, так смотрит змея на свою жертву, обреченную на скорую кончину. Он кивнул, что должно было означать, мол, мы еще встретимся с тобой, детка. Мягко закрыв за собой дверь, Кнут беззаботной походкой затопал по коридору.
На следующий день он овладел Зоей на расшатанном стуле, практически без предварительных ласк. Точно так поступают завоеватели, ворвавшись в девичьи покои. И что удивительно, такое отношение к себе ей понравилось куда больше, чем обстоятельное майорское ухаживание.
Уже через месяц Зоя не могла обходиться без ласк Кнута. Она привыкла к нему точно так же, как больной, пораженный тяжелым недугом, привыкает к наркотическим препаратам. Даже ночами ей снилась жаркая ладонь Кнута, пустившаяся в короткое, но полное самых романтических ощущений путешествие – от колена до паха, и животный стон удовлетворенной самки частенько выводил из глубокого сна ничего не подозревающего майора.
Этот день Зоя ждала с особым нетерпением. Она с ужасом думала о том, что двух раз в неделю для нее уже недостаточно, тем более что майор все больше смахивает на престарелого мерина, чем на мужика. Она будет настаивать на том, чтобы Кнут удвоил свои посещения. К каждому свиданию Зоя подходила ответственно: непременно брызгала духи на свое нижнее белье, как будто бы ожидала, что вместо совокупления бригадир опустится до банального фетишизма; умело разрисовывала лицо, подкрашивала губы бледно-алой помадой и только после этого отправлялась на работу. Единственная деталь, которой она всегда пренебрегала, – это трусики, точнее, она их не надевала вовсе, что в первую очередь было связано с оперативностью любовного процесса.
Но в этот раз, вопреки обыкновению, она решила изменить заведенной традиции и захотела порадовать свое тело шелковыми черными бикини, которые смотрелись на ее круглой попке особенно возбуждающе.
Заключенные, заметив на территории хорошенькую медсестру, дружно вращали шеями, и даже петухи, привыкшие к иной форме обхождения, представляли ее в самых смелых позах. Зоя делала вид, что не замечает алчных мужских взглядов. Подобное внимание льстило ей, но спектакль заключался в том, чтобы сыграть свою роль так, будто вокруг ровным счетом ничего не происходит. И похоже, ей это удавалось. Хотя и заводило необыкновенно, надо признать.
Зоя уверенно прошла в свой кабинет. В это время санчасть всегда была пуста. Она накинула на плечи халатик и посмотрела на часы: через четыре минуты должен был появиться Кнут. Стоило сделать последний штрих – коричневым карандашом она обвела контуры губ и подровняла тушью ресницы. Критически осмотрела себя еще раз в огромном, почти во весь рост, зеркале. Вот теперь все.
Кнут не заставил себя ждать. Дверь, чуть скрипнув, распахнулась, и на пороге, сверкая надраенными кирзовыми сапогами, возник обольститель, улыбаясь во весь рот.
– Зоенька, ну я торчу, – шагнул он в комнату, тихо прикрывая за собой дверь, – против тебя ни одна чувиха не потянет. Если бы ты знала, моя кошечка, я никого и никогда так не хотел, как тебя, – крупные ладони Кнута опустились на плечи Зои. С минуту он созерцал ее лицо – гладкое, без единой морщинки, а потом быстро принялся расстегивать халат. Кнут всегда вел себя как мальчишка, впервые добравшийся до желанного тела, и позволял себе такие вольности, от которых даже у самой опытной бабы от счастья заходилось сердечко. Натолкнувшись на узенькую полоску материи, он разочарованно отреагировал:
– Боже мой, а это еще зачем?
Зоя задержала пальцами его ладонь на своем бедре и взволнованно произнесла:
– Это тебе мой подарок.
Кнут заморгал, потом ответил несколько растерянно:
– Никогда не надевал женских трусов, – и безжалостно рванул резинку, освобождая ее тело.
Зоя не обиделась, лишь, улыбнувшись, заметила:
– Ты как неумелый подросток. Мог бы и приласкать меня. Вот здесь… Теперь сюда… Тут побольше, вот так, – задержала она его руку и, простонав, заявила: – Боже, как хорошо!
Не в силах больше себя сдерживать, Кнут посадил Зою на стол и бережно вошел в нее.
Запрокинув голову и обхватив Кнута, Зоя раскачивалась в такт, заставляя стол протяжно поскрипывать.
– А в коридоре кто-нибудь есть? – запоздало спросила она, открыв глаза.
– Ваську на шухере поставил, – выдохнул Кнут, сделав очередной уверенный выпад.

* * *
Застыв верстовым столбом, Василек стоял у дверей влюбленных, словно часовой у полкового знамени.
Хмыкнув, Паша Фомичев не без улыбки наблюдал за тем, как заместитель по воспитательной работе, в сопровождении Артура Резаного, вьющегося у его ног вертлявой угодливой собачонкой, поспешал в сторону медсанчасти. Майор был угрюм, как утес в дождливый день, и на негромкие заверения Резаного лишь глухо отзывался:
– Разберемся.
– Я-то думаю, неспроста все это, – скулил Резаный, растягивая слова. – Он все за Зоей Ивановной увивается, как бы насилия какого не случилось.
Двумя резвыми прыжками Гусев взобрался на крыльцо и заторопился по коридору. Резаный, стараясь не отстать, нашептывал:
– Там Васька на стреме, вы бы, гражданин начальник, поаккуратнее.
Неожиданно майор развернулся, и Резаный разбился о грудь кума, словно пенящаяся волна о торчащую в море скалу.
Лицо майора было страшным.
– А тебе-то что за дело?
Артур невинно захлопал глазами, смущенно передернул плечом и с щемящей откровенностью заявил:
– Это… за справедливость я… вам хотелось помочь, гражданин начальник.
Гусев, не сводя расширенных глаз с Резаного, расстегнул кобуру, привычно извлек из нее табельный «макаров» и, помешкав секунду, несильно ткнул стволом в лоб стукача. Цепенея от ужаса, Резаный целую вечность наблюдал за спусковым крючком, на котором застыл палец майора.
– Если соврал… убью… Знаешь пословицу – доносчику второй кнут! – веско произнес Гусев.
– Ну падлой буду, так оно и есть, – закатил глаза к небу Артур.
– Пойдем, – распорядился майор, – только не топай, тепленькими хочу взять, – и осторожно зашагал по коридору.
Артур Резаный облегченно перевел дух и засеменил за майором. Его лоб покрылся испариной, ощущение было такое, будто бы он только что выбрался из свежевыкопанной могилы.
– Замри, – неожиданно возник в конце коридора майор Гусев, сжимая в руке пистолет. – Дернешься, пристрелю, – голос какой-то бесцветный и оттого особенно страшный. Васек отупело пялился на приближающегося Гусева. – Я не шучу! Ты же знаешь, у меня отсутствует чувство юмора.
Василек невольно отступил.
Артур возник возле него неожиданно – коротко взмахнул заточкой, и Василек грохнулся на пол.
Гусев с размаху ударил ногой в дверь немного выше замка. Металлический язычок, выдирая из косяка длинные щепы, лязгнул, и, зло скрипнув, дверь распахнулась. На столе, распластавшись, лежала голая Зойка. Кнут воровато вскочил со сдобного тела. Похоже, у Зои более не оставалось сил, она уныло поморщилась на возникшего в дверях муженька. Кнут оторопело пялился на Гусева, никак не попадая ногой в штанину.
Майор поднял руку и дважды выстрелил. Бригадир, вскинув руки, отлетел к противоположной стене, навсегда позабыв о спущенных штанах. Зоенька глубоко вздохнула и затихла. Так умирать можно только в раю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10