https://wodolei.ru/catalog/vanny/otdelnostoyashchie/akrilovye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 





Феликс Давидович Кривин: «Рыженбах из Мозжечка»

Феликс Давидович Кривин
Рыженбах из Мозжечка



OCR Busya
«Феликс Кривин «Я угнал машину времени»»: Концерн «Карпаты», общество «Украина – Израиль», Областная организация Общества книголюбов Украины; Ужгород; 1992
Аннотация Повести и рассказы, вошедшие в эту книгу, могут быть отнесены к жанру иронической фантастики с элементами иронического детектива. Поэтому в книге действуют пришельцы, ушельцы, инспекторы полиции, преследующие преступников, а также путешественники по огромным космическим и бесконечно малым микроскопическим мирам. Феликс КривинРыженбах из Мозжечка Директор института Мозга отдыхал от своих мозговых забот над книгой «Уроки печени». Остроумное, слегка ироничное, хотя и не вполне понятное исследование искрилось выдумкой, неожиданными поворотами, внезапными озарениями и столь же внезапными погружениями во тьму.«У нас в мозгу так не умеют», – с завистью думал директор.Дверь отворилась, и вошел Рыженбах из Мозжечка.Собственно, теперь уже не из Мозжечка, поскольку четыре года назад он был уволен по сокращению штатов. Вместе с ним были уволены Пузенбах из Подкорки и просто Бах из Левого Полушария. Впоследствии кто-то из них затерялся на бескрайних просторах Родины, кто-то уехал в другую страну, но кто именно уехал, а кто затерялся, директор не знал, поэтому на всякий случай приветствовал вошедшего так:– Хэлло, мистер Рыженбах! Как поживаете?Последняя фраза тоже была задумана по-английски, но прозвучала ближе к отечественному: «Как поживайт?»– Все в порядке, – сказал Рыженбах. – Вот, зашел навестить родного заведующего.Смысл этого ответа заключался в том, что директор прежде был заведующим сектором Мозжечка, именно он и выдвинул кандидатуру Рыженбаха на увольнение по сокращению штатов. Сверху ему, конечно, подсказали, но он снизу выдвинул. Слишком широки для Мозжечка были научные интересы Рыженбаха, он постоянно околачивался в Больших Полушариях и даже ставил эксперименты на коре, как он сам говорил, по выпрямлению извилин. Выпрямление извилин! Какая чушь! Только у нас в Мозжечке могут до этого додуматься. Между прочим, Пузенбах из Подкорки и просто Бах из Левого Полушария считали, что Рыженбах на пороге великих открытий. Возможно, многое бы сегодня и виделось, и осмысливалось не так, если б Рыженбаха не уволили по сокращению штатов. Вот она, утечка мозгов! Здесь их увольняют, а там берут, и там они вдруг начинают хорошо работать. А мы одно заладили: кадры решают все. У них решают, это да, а у нас ничего решать не могут.– Садитесь, Рыженбах, – сказал директор, целиком переходя на русский язык. – Небось, приехали подводить итоги эксперимента?Рыженбах не понял. Или сделал вид, что не понял. Какого эксперимента, товарищ заведующий?– Не скромничайте, Рыженбах. Разве не вы говорили, что отсутствие извилин помогает человеку делать карьеру? На Эвклида ссылались. Мол, прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками.Рыженбах только улыбнулся в ответ. Директор тоже улыбнулся – весьма понимающе. Конечно, Рыженбаху нельзя раскрываться. Он теперь гражданин другой страны, его секреты – ее секреты. Кратчайшее расстояние… Они у себя в Америке идут к цели кратчайшим путем, а мы вес петляем, петляем… Сами ставим себе препятствия, а потом начинаем их обходить. Препятствий столько, что на них не напасешься извилин.Если он действительно здесь поставил эксперимент, то интересно посмотреть на объект эксперимента. Прямо спросить – он не ответит, но можно и самому вычислить. Нужно только припомнить, кто у нас за четыре года сделал карьеру.Далеко ходить не нужно: бывший заведующий сектором Спинного Мозга стал президентом ассоциации невропатологов. Теперь в его распоряжении не только центральная нервная система, но и периферическая. Когда его выдвигали, у них в Головном Мозгу шутили, что спина в этом имеет большие заслуги, чем голова. А что если не спина? Что если прямые извилины?– Пардон, мистер Рыженбах, – сказал директор, для убедительности опять переходя на английский. – Как вы представляете эту прямую извилину? Начертите ее вот на этом листке.Рыженбах взял линейку и прочертил прямую линию.– Какая же это извилина? – улыбнулся директор. – Это прямая, обычная прямая,Рыженбах согласился: по природе она прямая, но может выполнять функции извилины. Так и в жизни бывает: человек выполняет совершенно несвойственные ему функции. Вот, например, Пузенбах. Вы помните Пузенбаха?– Ну как же, кто же не помнит Пузенбаха! – воскликнул директор и добавил на всякий случай: – Замечательный был ученый! Если б не сократили штаты, он бы очень далеко пошел!– А он, кстати, и пошел. И именно в Штатах. Штаты сократили, а он в Штатах дальше пошел! – засмеялся Рыженбах. – Вот какой каламбур получается.Значит, это Пузенбах уехал в Америку. А Рыженбах затерялся на просторах нашей великой страны. И при этом ставит эксперименты. Директор вздохнул с облегчением: значит, может, может собственных Платонов земля Российская рождать!Он расстегнул пиджак и сказал собеседнику как своему человеку:– Между нами говоря, те, которые далеко идут, это обычно люди с прямыми извилинами. Им это не кажется далеко, потому что они недалекие по своим извилинам. Вот, например, президент ассоциации невропатологов, бывший заведующий сектором Спинного Мозга, что вы о нем скажете, Рыженбах? – директор подмигнул Рыженбаху. – Говорили, что ему спина помогла сделать карьеру, а может быть, голова? Но какая голова!Рыженбах не ответил. Он стал просматривать книгу «Уроки печени», вытащив ее из-под «Центральной нервной системы»Не хочет говорить, – зафиксировал про себя директор и спросил как можно нейтральней: – А что Пузенбах? Как он там, в Америке?– Ничего особенного. Миллионер. А какие подавал надежды!Миллионер, который не оправдал надежд… Каких надежд? Стать миллиардером? Видимо, в данном случае речь шла о его научных возможностях. У него были большие научные возможности, а материальных – никаких. И вдруг осуществились материальные. Видно, что-то с Пузенбахом произошло. Уж не был ли он объектом эксперимента?Но это если б один Пузенбах. А то ведь есть и другие примеры. Живет человек в своем отечестве, с трудом сводит концы с концами, а уедет в Америку – и уже миллионер. Неужели всем выпрямляют мозги? В таком случае трудно себе представить масштабы эксперимента.У директора заныло сердце. Не оттого, что масштабы эксперимента были широки, а скорее оттого, что по отношению к нему они оказались широки недостаточно. Извинившись перед гостем, он набрал номер своего кардиолога. Для приличия спросил о здоровье – прежде, чем жаловаться на свое.– Какое там здоровье! – живо откликнулся лекарь, словно только и ждал, кому бы пожаловаться. – Сердце барахлит. Я уже все перепробовал – ничего не помогает. Что вы хотите, четыре года без отпуска, Как стал главным кардиологом, так с тех пор ни разу не отдыхал.Выслушал его директор, как больному положено выслушивать врача, что-то посоветовал и повесил трубку. Если врач жалуется на здоровье, то больному и вовсе некому жаловаться.Четыре года… Что это, случайное совпадение? Четыре года главный кардиолог возглавляет кардиологический центр, и все это время директор лечит у него свое сердце. А если четыре года – не случайное совпадение? Значит, он все время – страшно подумать! – лечился у человека без извилин?«Совпадение… сов. падение… – бормотал директор. – Какая странная аббревиатура. Странная и вместе с тем справедливая. У них на западе взлет. а у нас все время падение, наше родное совпадение…»Зазвонил телефон. Друг директора, известный писатель, сообщил, что вышел из печати последний том четырехтомного собрания его сочинений и что он посылает директору дарственный экземпляр.– Наконец-то я сбросил этот четырехтомник. Каждый год по тому, быстрей у них не получается. Полиграфия!Директор поздравил друга с завершением Избранного. Собственно, это было не избранное, а полное собрание его сочинений: помимо этого друг больше ничего не написал. Он включил в свое собрание даже выбранные места из переписки с друзьями. Нет, выбранные места – это у Гоголя, а друг включил всю переписку.Четыре тома, каждый год по тому, – размышлял директор, простившись с писателем. – Получаются те же четыре года. Да нет, ерунда, нельзя написать книжку без извилин… А почем>, собственно, нельзя? Ведь он, директор, этих книг не читал, он читал только дарственные надписи. Какой-то том начинал читать – не то первый, не то второй – и бросил на третьей странице. Плохо пишет друг, нечитабельно. Хоть бы раз оторвался от машинки, сам себя почитал.Ну, этот – Бог с ним. Не так существенно, с извилинами он или без извилин. Его в конце концов можно и не читать. Другое дело кардиология. Или болезни мозга.– А вы о Бахе ничего не слышали? – спросил он Рыженбаха – просто, чтоб поддержать разговор.– Как же не слышал? Замечательный композитор. Так сказать, первая величина.Вот это новость! Оказывается, Бах стал композитором. Здесь его уволили по сокращению штатов, а он куда пошел! Неужели выпрямили извилины? Прямая – кратчайшее расстояние на пути к цели… Правда, лечиться у такого человека или книжки его читать, или даже музыку слушать – сомнительное удовольствие, но для самого человека – это кратчайший путь к цели.Директор схватился за голову, но не так, как обычно хватаются, прикладывая к ней ладони с боков. Он прихлопнул ее сверху, словно пытаясь удержать исчезающие извилины.Как же он сразу не подумал? О других подумал, а о себе не подумал… А ведь он за время эксперимента стал директором, получил в распоряжение институт…Теперь понятно, зачем к нему зашел Рыженбах. Он пришел проверить результаты эксперимента. Делает вид, что углубился в «Уроки печени», а сам наблюдает… По-видимому, эксперимент удался. Человек без извилин стал директором института Мозга.Между прочим, головные боли, мучившие его прежде, прошли. Чему болеть, если нет извилин?Вот тебе и Рыженбах. Со стороны посмотришь – обыкновенный человек, да еще вдобавок уволенный по сокращению штатов, а ведь какую произвел революцию в интеллектуальной деятельности человека! Теперь все станут миллионерами, учеными, писателями, композиторами. Никаких сов. падений, все устремлены вверх. По кратчайшему пути выпрямленных извилин. Быть может, это именно то, чего не хватало человечеству. Ведь насколько легче жить без извилин: и по службе продвигаешься, и голова ни о чем не болит.Директор смотрел на Рыженбаха с любовью и благодарностью.– Пожалуй, ваше открытие тянет на Нобелевскую.– Какое открытие?– Ну это, по выпрямлению извилин…Рыженбах засмеялся. Он сказал, что некоторым из его знакомых, пожалуй, надо бы выпрямить извилины, потому что они у них завернуты не туда.– Именно, именно не туда! – засмеялся директор.Рыженбах, продолжая смеяться, уточнил свой замысел: извилины нужно сначала выпрямить, а потом уже завернуть в другую, противоположную сторону.– Завернуть, непременно завернуть! – смеялся директор. И вдруг перестал смеяться: – Постойте, зачем же их заворачивать? Разве не прямая – кратчайшее расстояние между точками?– Прямая, именно прямая! – теперь Рыженбах смеялся один. И то, что он смеется один, больше всего обижало директора.Но тут и Рыженбах перестал смеяться и полез в карман за бумажником.– Я собственно, зашел рассчитаться. Когда меня уволили, вы мне ссудили пятнадцать рублей. Я их возвращаю вам с благодарностью.Вот теперь все стало ясно: он зашел рассчитаться с директором. Каких-то пятнадцать рублей… Почему директор дал ему всего лишь пятнадцать рублей? Но ведь он тогда еще не был директором.Директор взял пятнадцать рублей и почувствовал, что на голову опять навалилась какая-то тяжесть'. Только что было так хорошо, так легко. Любая мысль – невесомая, устремленная вперед и вверх по кратчайшему расстоянию между точками. И вдруг ничего этого нет. Нет победы разума над собой, столь нужной и ему, и всему разумному человечеству, опять разум отступает перед собой, опять терпит от себя поражение… И надо опять что-то думать, что-то решать, нужно опять привыкать к этой трудной, непосильно трудной, невыносимой жизни – с извилинами…

1


А-П

П-Я